Мартовские дни

Глава 3. Спорщики

Бешеной собаке пять верст не крюк. Что нам дюжина постоялых дворов, если нас ведет этот, как его, Дао-Путь! — самоуверенно заявил Пересвет, разбирая конские поводья.

Ёширо, как всегда, щедро плеснул в костер чужого энтузиазма ледяной водицы:

— Ты хоть знаешь, где они расположены, эти дворы?

— Блин горелый. Ты прав. Я по столичным кабакам как-то не ходок, — приуныл царевич, но тут же взбодрился: — Не в пустыне живем, родная земля слухами полнится. Щаз вызнаем!

В «Альпенрозе», первом указанном им доброхотными горожанами постоялом дворе, выходцев из италийских стран не оказалось. Здесь обосновались франкские и варяжские наемники, принявшие Кириамэ за кадайскую деву и немедля предложившие ей развеять одиночество в веселой компании.

Ёширо вежливо отказался. Отказ не приняли. Пересвет схватился за меч. Ёширо брезгливо передернул плечами, вывернул из сустава руку нахалу, дерзнувшему облапить прелестницу за стройную талию, и заботливо посоветовал воющему бедолаге, к какому из городских лекарей обратиться за помощью.

Дверь в следующий трактир, «Петушок да курочка», распахнулась прежде, чем Пересвет успел дернуть тяжелое железное кольцо. Мимо царевича, сквернословя, пролетело некое тело в пестро расшитой безрукавке и полосатых шароварах. Грянувшись о мать сыру землю, тело оборотилось потрепанным и не больно-то добрым с виду молодцем. Выдернув из-за сапожного голенища длинный нож, молодец с неразборчивым кличем кинулся на штурм трактирной двери.

Та гостеприимно приоткрылась ему навстречу — и гневливый воитель сошелся лицом к лицу в поединке с тяжеленным табуретом.

Обильно брызнув кровушкой из разбитого носа и рассеченной губы, нападавший грузно осел на крыльце, впав в философическую задумчивость. Нож он выронил, и тот серебристой рыбкой булькнул в грязный оплывший сугроб.

— Хватит или добавить? — из трактира на широкое крыльцо ступил мрачный чернявый парень в облезлом кожушке, многозначительно помахивая грозным табуретом. Побежденный отполз задом, едва не навернувшись со ступенек. Жалостно булькнул окровавленным, съехавшим набок ртом:

— Н-не надо больше…

— Мошенничать не надо, — наставительно сообщил ему вышибала. — А уж коли вздумал крысить у гостей, попадаться не надо.

Он наклонился, ловким движением выдернув из-за пазухи поверженного противника матерчатый кошель, и расчётливо пнул сникшего молодца под ребра:

— Пшёл отсюда.

Пересвет, за последний год наслушавшийся различных наречий, уловил, что на местном языке вышибала изъясняется бойко, но с неведомым ему прежде акцентом. Вроде как с эллинским, навроде почтенного Мануция Львовича, и все же малость иначе. У Мануция речь льется плавно, мягко, как ручеек по травам струится, а этот перекатывает звонкие согласные точно камешки во рту, зато шипящие звуки превращает в свистящие. Иноземец. Любопытно, из каких краев.

Уличенный мошенник скатился вниз, плюхнувшись седалищем в грязную лужу. С трудом поднялся на ноги, размазывая кровь по лицу, и злобно прошипел:

— Никуда ты не спрячешься, я тебя из-под земли достану…

— А я всегда тут неподалеку, — вышибала, хоть и не казался здоровяком навроде богатырей из царской дружины, с лёгкостью перебросил табурет из руки в руку, и любезно пригласил: — Ты заходи, если что. Друзей приводи. Хотя откуда друзья у такой облезлой крысы, как ты?

Побежденный заковылял к выходу со двора. Победитель скользнул рассеянным взглядом темных глаз по застывшим на месте гостям и окликнул:

— Косьма! Хой, прими лошадей! Косьма, сыч глухая!

— Глухой, — вполголоса поправил царевич.

Прихватив свой четвероногий крушитель челюстей, парень-вышибала скрылся за дверью. На зов приплелся конюх, ухватил нервно прядающих коней под уздцы и увел к длинному сараю.

Пересвет и Кириамэ вошли в трактирную залу — темноватую, но хорошо натопленную, с длинными основательными столами и лавками. Под скрещением потолочных балок покачивалось на цепях тележное колесо с множеством налепленных на обод свечей, причудливо заплывших воском.

За стойкой лениво протирал тряпицей оловянные кружки корчмарь — как вызнал у прохожих царевич, давно позабывший свое имя и охотно откликавшийся на прозвище Брюхана Пузановича. Две трактирные девки разбрасывали по полу свежую солому взамен сопревшей.

За дальним столом, освещенным лучше прочих, четверо не то пятеро посетителей метали на блестящем медном подносе зернь. Вышибала, на ходу стягивая кожух, прошагал прямиком к играющим, уронил на столешницу отнятый у мошенника кошель. Присаживаться не стал, хотя его настойчиво зазывали. Встал поодаль, увалившись плечом к бревенчатой стене и скрестив руки на груди, исподлобья надзирая за игрой и полупустой трактирной залой. Выходит, ошибочка? Чернявый — не местный вышибала, но телохранитель одного из игроков?

Завидев на пороге хорошо одетых и явно не бедствующих молодых людей, трактирщик встрепенулся. Оставил в покое натертую до блеска кружку, выкроил на круглой, как масляный блин, роже приветливую улыбку:

— Чего изволите, гости дорогие? Зелена вина али закусок вареных-печеных? Сей момент спроворим, не извольте беспокоиться!

— Мы не пить-есть. Мы разыскиваем одного человека, — решив не кружить вокруг да около, брякнул Пересвет, украдкой оттеснив явно заготовившего целую приветственную речь Ёширо в сторону. — Не сыщется ли среди твоих постояльцев кого-нибудь родом из италийских земель?

— А на кой он вам сдался, гости разлюбезные, ежели не секрет? — в лучших иудейских традициях откликнулся вопросом на вопрос Брюхан Пузанович. — Вы не серчайте, однако мало ли что. У приятеля вашего аж две сабли булатных за поясом торчат, а мои девки недавно весь пол начисто выскребли. Может, вы дань за двенадцать лет намерены востребовать или за сестрицу невинную мстить намерены. Тогда во двор пожалте, нечего тут кровищу расплескивать.

— Мы просто хотели потолковать о мимолетностях жизни, — негромко сказал Кириамэ. Вылетевшие из стаканчика кости-зернь раскатились по подносу, переливчато звякая гранями. Игроки взбудоражено загомонили, обсуждая выпавший расклад и азартно толкаясь локтями.

— За мимолетностями — и впрямь сюда, — корчмарь с явным облегчением перевел дух. — Это вы вовремя зашли. Господин Гардиано, хорош удачу гневить. Опять, как давеча, проиграетесь в пух да прах, за угол платить станет нечем. У молодых людей до вас дельце имеется!

Один из игроков с явной неохотой выбрался из-за стола, шустрым колобком подкатившись к стойке. Был он в точности таков, как обсказывал книготорговец — невысокий, плотного сложения, с землистого цвета лицом, тронутым на щеках оспенными вмятинами. Мануций только позабыл упомянуть внушительный нос, лиловым цветом смахивающий на индийский овощ боклачон, и то обстоятельство, что некогда густая и вьющаяся шевелюра ромея изрядно отступила со лба к затылку под напором расползающейся лысины. Глаза у него и в самом деле были светлые, с хитрой лисьей искринкой, а речь гладкая, почти без акцента и ошибок.

Невесть отчего Пересвет ощутил подступившее к горлу тоскливое разочарование. Отчего только ему взбрело на ум, якобы человек, сложивший «Мимолетности», непременно должен быть внешне отличен от прочих людей? Сочинители тревожащих юные сердца виршей вполне могут иметь склонность к чрезмерной выпивке и досужему метанию костей на медное блюдо. И смахивать обликом на раздобревших торговцев.

Но толковать с заезжим талантом Пересвету больше не хотелось. Желалось ему поскорей вернуться обратно в царский терем. Отыскать Войславу, отобрать книжицу с чудесными виршами, спрятаться куда-нибудь и прочесть все самому. От корки до корки. А потом еще раз.