Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 124 из 147

Но, разгадав маневр Мухамеда Гирея, Петр Сагайдачный направил против него часть своих пеших казаков, запорожцев Михайла Дорошенко, поддержанных прославленными конниками Стефана Хмелевского.

А отряд полковника Олексы Нечая, конница Якова Бородавки и особо подвижной отряд Максима Кривоноса бросились вдогонку за турками, угонявшими ясырь в Кафу. С Сагайдачным поддерживал постоянную связь и Яцко Острянин, который с донскими казаками прорвался на левом фланге, стараясь опередить отступавших к Кафе басурман.

Изнуренные невыносимой осенней духотой, полуголые казаки остановились вместе с десятками пленных турок и татар возле уцелевшей татарской сакли без окон и дверей. Есаул разрешил сойти с лошадей и размяться. Пленные в тот же миг, словно подкошенные, повалились на землю и стали молиться. Их одежда, босые ноги, усталые и грязные лица, а у многих еще и повязки на руках, на головах, покрытые струпьями и забитые пылью раны свидетельствовали об ужасном марше, совершенном ими не по собственной воле.

- Молитесь, голомозые, молитесь, чтобы аллах потеснился немного в раю, ибо пан Петр скоро и до рая доберется!.. - крикнул казак, ослабляя подпруги в седле.

- Ну да, спешите, ха-ха-ха! - смеясь подхватил второй, по голой, запыленной спине которого ручейками стекал пот.

- А райские гурии все равно в походе станут женами казаков, чертово басурманское кодло. Молитесь...

В этих словах, сказанных будто в шутку, чувствовалось нетерпение: поскорее бы кончить с этими несчастными, отправив их самым кратчайшим путем "к Магомету в рай", чтобы скорее догнать свои сотни, которые ведут бои уже возле самой Кафы, на широком побережье безграничного моря.

Из сакли вышла группа старшин и направилась к пленным. Петра Сагайдачного легко было узнать по широкой бороде, хотя и у большинства окружавших его старшин стали отрастать бороды.

Богдан Хмельницкий тоже был среди старшин, шел рядом с Сагайдачным. Во всем его облике, в выражении глаз, возмужавшем, загорелом, покрытом пылью лице и плавной походке чувствовалась независимость. В свите Сагайдачного он был единственным человеком, который, разговаривая с пленными, выяснял силу, направление пути и намерения отступающих, разузнавал о настроениях татар и турок, о том, сколько еще осталось у них пленных и куда их собираются отправлять. За несколько дней похода от Запорожья до Перекопа и дальше в Крым Богдан не только свыкся со своими обязанностями переводчика у Петра Сагайдачного, но и сам окончательно стал казаком. Ушло в прошлое наивное юношеское, романтическое увлечение военным делом, саблей, пистолем. Он был увлечен работой толмача, которая давала возможность старшому казацких войск принимать те или иные решения, связанные с преследованием отступающего врага.

О том, что во время допросов пленных Богдан старался напасть на след любимой девушки, он не говорил Сагайдачному даже в самых душевных беседах.

Но Сагайдачный давно знал о его сердечных делах. Еще во время ужина у кошевого ему рассказали, что юноша глубоко переживает не только разгром ордынцами хутора казака Джулая, но и сердечную трагедию. И он уже отчетливо представлял, как развертывались события в селе Веремеевке и какую роль играл в этом коварный Зобар Сохе.

Сейчас Богдан вел непринужденный разговор с пленными, вызывая их на откровенность, а Сагайдачный при этом внимательно прислушивался к гортанному восточному говору, улавливая в рокочущем потоке слов имя Зобара Сохе.

- Здесь пленные из разных отрядов крымских татар, уважаемый пан старшой. Но есть и два турка, которые неохотно дают показания, - сказал Богдан после первой беседы с пленными.





- Турок допросить отдельно, - приказал Сагайдачный. - А что говорят крымчаки?

Богдан выслушал длинный рассказ пожилого татарина, задал ему несколько вопросов и перевел:

- Пан старшой, вожаки двух больших отрядов крымчаков оставили свои войска и убежали в Кафу. Татарин говорит еще о том, что им стало известно о прибытии туда флота Искандер-паши. Они уверены, что вместе с ним прибыла и султанская гвардия, которая, как они надеются, спасет их...

- Скажи им, дуракам, что полковник Жмайло потопил всю их султанскую гвардию.

- Войска нашего полковника Жмайло потопили всю вашу султанскую гвардию! - сказал Богдан татарину, вызвав этим сообщением переполох среди пленных.

- Вай, аллах всесильный... Значит, погибло Крымское ханство? - со страхом спрашивал татарин.

Богдан перевел его вопрос старшому.

- Ханство не погибнет, скажи им, казаче, а погибнут глупые ханы, которые не хотят приучать своих подданных к труду, посылают их грабить и разорять соседние земли и уводить людей. Так и передай им, что казаки заставят их работать на крымской земле, отобрав у них христианских пленников. Спрашивай. Да не скупись на обещание казнить каждого, кто будет лгать!

При упоминании имени Зобара Сохе оба турка насторожились. Один из них даже не сдержался и ахнул. Богдан тоже не мог спокойно слышать это имя. Он, казалось, даже побледнел, начиная этот тяжелый для него разговор. И тут же посмотрел на ахнувшего турка. В отличие от татар, он даже в плену не расставался со своей коричневой бархатной феской. Все другие пленные были без головных уборов. К нему и подошел Богдан, в душе которого росло чувство возмущения и гнева. Он даже схватился за саблю, висевшую на боку.

Турок попятился назад, увидев, как засверкали глаза у молодого казака, который так искусно и спокойно разговаривал с татарами на турецком языке. Он заметил, как казак сердито схватился за рукоятку сабли, и торопливо снял перед ним феску.

Богдан вдруг остановился, улыбка вспыхнула на его дрожащих губах и тут же потухла. Он вдруг вспомнил, как генерал иезуитской коллегии во Львове с такой же улыбкой на лице допрашивал его и Стася о "бунте спудеев коллегии". "Неужели и у меня в характере есть что-то иезуитское?" подумал Богдан. И снова улыбнулся, делая это уже сознательно, пусть даже по-иезуитски, лишь бы вызвать на откровенность своего заклятого врага.

- Говори правду, аллагуакбар... бошка-паша подарит тебе жизнь, если ты честно расскажешь, где сейчас находится Зобар Сохе и в какую сторону он угнал ясырь? - сдерживая злость, спросил Богдан у турка.