Страница 101 из 116
Если хоть в чем-то можно быть уверенным накануне большого боя...
Он уже привык и почти смирился с этой неизбежной кисло-затхлой тоской на душе. Он видел, как чернели и медленно умирали добровольцы, обученные Якуном собирать на себя эту затхлость. Он знал, что молодые чародеи и ведимы каждый день обходят воинов - и разъясняют, и толкуют природу охватившей всех черной грусти и неуверенности. Да, это помогало. Вечерами - назло всему и всем - в лагере шло бурное, может быть, надрывное веселье. И днем - никто не хотел показать, что поддается врагу... Но Рогдай знал также и то, сколько солдат задавились ремнями в лесу или в нужниках, сколько десятников и сотников бросились на мечи. И он предполагал, что сегодня их всех ждет кое-что посуровее.
Кое-что посуровее простой сечи.
Якун и кесарь Светозар (Рогдай все понимал, но просто не мог заставить себя относиться к этому мудрецу и книжнику как подобает; однако кесарь, следует отдать ему должное, наедине сказал Рогдаю, чтобы тот по всем военным делам принимал решения самостоятельно, приказов не ждал и ничего не боялся...), на вид спокойные, о чем-то тихо переговаривались в некотором отдалении. Неподалеку от них стояли совсем неподвижно кесаревич Войдан с женой. Рогдай попытался задержать взгляд на этих детях... и не смог.
Чего мы стоим на самом-то деле, подумал вдруг он, если детям достается такое...
Враг шел шестью широкими колоннами, это было отчетливо видно. Щитоносцы впереди, прикрывая стрелков. Что будет дальше - понятно.
Наверное, там, на реке, - уже схватились. Множество крошечных тусклых огоньков возникло вдоль частокола: лучники затеплили факелы, чтобы потом от них зажигать наконечники стрел. Степные богатыри если чего-то и боялись, то только огня.
Да, схватились. В небо взвились и лопнули со звоном сигнальные ракеты - условленный знак того, что бой начался.
Скоро понесутся связные...
Венедим, получивший три дня назад под свою команду тысячу легкой пехоты, занимал позицию в первой линии обороны на правом крьше. Частокол, врытый в землю по самому срезу обрыва, был невысок, вряд ли в рост человека, но защиту обеспечивал вроде бы неплохую: по крайней мере, Венедим не мог себе представить, как его можно преодолеть со стороны реки, не разрушив предварительно. А чтобы разрушить, надо подобраться. А чтобы подобраться... Он посмотрел вниз. Темная вода неслась стремительно, пенясь на перекате. Высок и отвесен и тот берег, и этот.
Вам придется потрудиться, ребята...
Не меньше, чем потрудились наши солдаты, сооружая все это. Кроме частокола, была еще траншея с высоким бруствером - шагах в ста позади. Если придется отходить - то есть куда. И далее - тоже траншеи, но не сплошные, а в виде ряда букв П. Для отходящих - между буквами спасительные проходы, для наступающих - коридоры смерти. И только потом, за этими траншеями, начинались боевые порядки тяжелой пехоты.
Движение, начавшееся на том берегу еще в темноте, продолжалось все так же медленно, сдержанно, отвлеченно - как будто все происходящее не имело к тем, кто стоял по эту сторону реки, ни малейшего отношения. Щитоносцы вынесли на берег высокие шиты - и вот уже час стояли за ними. Солнце взошло и светило сбоку, оделяя собой в равной мере воду, траву и людей. Далеко за линией щитов перемещались вымпела, поднятые высоко, скакали верховые, поодиночке, сотнями, куплами... Поднималась пыль. Слева примерно за версту Венедим видел это - началась перестрелка через реку. Потом на том берегу прямо перед ним раздался мерный барабанный бой и сверлящий уши звук рожка. Позади линии щитов замелькали шлемы, флажки, наконечники копий.
Венедим поднял руку.
- Товьсь-товьсь-товьсь-товьсь... - пробежало за спиной.
Дружный слитный звук, которому нет имени, звук натягиваемой тетивы, звук напрягаемого дерева, звук стрелы, скользящей пока еще назад, назад... и слитное "ффф", изданное сотнями уголками ртов прежде чем задержать дыхание... Стрельба на максимальную дальность, в небо и в ветер.
Рука пошла вниз.
Свист и хлопок тетивы, свист стрелы - все это помножено на тысячу. Счет до пяти... до шести...
Позади черты щитов стрелы стали касаться земли. Или тел. Там бежали плотно...
Еще один залп. Еще. Потом темп сбился. Мало времени было на обучение...
И все равно небо - гудело.
Кто-то устал, кто-то снизил прицел. Венедим видел, как вонзаются стрелы в щиты.
Для того они там и поставлены. Для того и покрашены так - притягательно для стрелка.
Трудно не выстрелить в черное...
Но вот щиты едва заметно дрогнули, задышали. Венедим нащупал древко огненного флага, сжал.
Щиты сдвоились. Между ними открылись бреши.
Он поднял флаг и медленно провел им над головой - вправо и влево.
- Закройсь-закройсь-закройсь...
Лучники за его спиной подхватывали с земли щиты, присаживались на корточки, пригибали головы. Венедим оглянулся. Удовлетворенно кивнул. Сплошная черепица...
И едва успел упасть сам.
Стрелы с того берега летели не со свистом - с ревом. Бревна частокола гудели от ударов. А пролетя между бревнами или над самыми остриями, найдя цель, эти стрелы опрокидывали сидящих вместе со щитами - и поднимались не все.
Венедим приник к бойнице.
Ничего не понимаю...
На вид - просто люди и просто луки. Или это рамочные у них?
Ну конечно - рамочные. Он даже вздохнул с облегчением. Ну да - двое-трое натягивают тетиву, цепляют ее за зарубку на раме, передают натянутый лук вперед. Стрелок выпускает стрелу, берет следующий натянутый...
Ну, посмотрим, как это у вас отлажено.
Он встал, поднял руку.
- Товьсь...
За спиной вставали. Кричали, но вставали. Махнул резко. Залп. Еще и еще.
Все же наши защищены лучше. И стрелки отменные. Падают, падают, падают враги. И даже падают те, кто держит щиты. И поток ревущих стрел ослаб. Но не прекратился.
Вскрики рядом. Можно не смотреть... День лишь начинается. Всем укрыться. Лечь.
Да, это даже не начало. Даже не обмен приветствиями. Щиты на том берегу сдвинулись вновь в сплошную линию.
Пронзительный звук рожков. А ведь как-то уж очень легко они уступили, с сомнением подумал Венедим. Он огляделся. Убитых относили в сторону, раненых перевязывали. Тех и других было немного но для бойцов, многие из которых впервые в жизни посмотрели в глаза такой вот смерти, и это было почти потрясением. Когда человек, стоявший рядом с тобой, вдруг захлебывается собственной кровью... когда корчится от невыносимой боли, от которой и кричатьто невозможно, а ты ничем не можешь помочь ему... а в ушах звон, и шершавый язык царапает шершавые губы, и кто-то впереди падает, сраженный уже твоей стрелой, и так же с муками расстается с жизнью...