Страница 100 из 116
Далеко на севере, на безлюдном берегу, царь Авенезер, вынесенный в своем гробу на берег, медленно растянул восковые губы в усмешке и жестом велел собираться. Тут же упали шатры, скатались и повисли на шестах ковры, вьюки оседлали серых коней, люди в синем вскочили на гнедых. Гроб царя поместили на носилках, закрепленных между двумя вороными меринами. Качнулось и поплыло назад небо...
Глава пятая
С медлительностью каменного прилива армии обеих сторон стягивались к тонкой черте - речке Кипени. С каждой ночью все больше и больше костров пылало и севернее ее, и южнее. В горах схватывались отряды разведчиков, в море изредка показывались далекие единичные паруса, маячили и исчезали. Иерон не спешил, понимая, что в этой битве верх одержат не столько искусство и маневр, сколько выдержка и доблесть. И уж подавно не спешили Рогдай и Светозар...
И все же такое наращивание давления не могло продолжаться долго.
...На рассвете двадцать восьмого мая Авида растолкал брат.
- Началось!.. Началось!..
- Что? - вскакивая и просыпаясь на ходу, выдохнул Авид. - Что началось?
Ему снился дом и пожар в доме.
Вокруг громко и возбужденно разговаривали, гдето выкрикивали команды; потом - ударили барабаны. Звук этих мерных ударов, отбивающих ритм чуть торопящегося сердца: ту-дум, ту-дум, ту-дум, - вдруг вскинул все внутри; жар и холод одновременно, и та быстрая торопящаяся дрожь, которая только и бывает от утреннего озноба и барабанной дроби...
Десятник на ходу хлопнул их по спинам:
- На вышку, ребята!
- Но мы...
- Иссспол-нять!
- Понял, - отозвался Драган, и Авид кивнул вслед:
- Понял...
Трехногая вышка, сооруженная где-то в полутора полетах стрелы от реки, представляла собой сооружение высокое, но хлипкое, из связанных тонких стволов сосен и вообще каких-то шестов, к которому без необходимости старались не приближаться. Наверху его, на высоте тринадцати саженей, была плетеная площадка размером четыре шага на два. Таких вышек в порядках мелиорской армии стояло около сотни: для наблюдения за противником и отстрела шпионских птиц. Но сейчас, по разумению братьев, шпионить врагу уже не было смысла, а значит, и торчать на вышке не было никакой необходимости тем более таким классным лучникам...
Однако, ворча и оглядываясь, они все же добежали до вышки и вскарабкались наверх.
Там уже сидела Живана, деваха тринадцати лет из их же Особой сотни, служившая у сотника Нила по прозвищу "Хобот". Живана неплохо стреляла из новомодного лука с крестообразно натянутой тетивой, однако шпионских птиц чувствовала плохо, а потому лупила во всех подряд. Но лук у нее был хорош, это братья признали сразу, хотя и молча. Тетива этого черного причудливо изогнутого лука вначале шла очень туго, но потом с какого-то момента усилие ослабевало во много раз, и натянутую ее удерживать у плеча было очень легко. Поэтому целиться можно было неторопливо и спокойно, рука не уставала и не начинала дрожать даже после трех десятков выпущенных стрел...
Впрочем, свои - и легкие охотничьи, из которых били птиц, и длинные прямые ясеневые - луки братья все равно не променяли бы ни на что иное.
Солнце не встало, но было достаточно светло, чтобы видеть происходящее с высоты вороньего полета. Но еще не хватало света, чтобы всё - и люди, и предметы, и земля - обрело объем; и были моменты, когда казалось, что пейзаж вокруг нарисован довольно грубо - на огромном круговом холсте...
На той стороне реки выстраивались щитоносцы. Высокие, выше человеческого роста, щиты были выкрашены черной краской или обтянуты черной кожей, и потому казалось, что кто-то провел над нарисованным берегом ровную черту. Потом сплошная черта превратилась в пунктир...
- Ха! - Площадка качнулась, Живана опустила лук; дикая утка сломалась в полете и свалилась кудато под ноги бегущим воинам.
Авид снял с плеча оба лука, поднял охотничий; легкая стрела сама легла на тетиву, и глаза уже привычно полуприкрылись веками, чтобы не замечать ненужного.
- Есть, - сказал за спиной Драган. И тут же выстрелил сам Авид. Голубка... Еще несколько дней назад он считал бы непристойным делом стрелять голубей.
Началось, тупо думал Рогдай, глядя перед собой. Поле грядущего сражения было перед ним как на ладони, и разве что правый фланг просматривался хуже за некстати вылезшим вперед всей гряды рябым холмом в серых полосках козьих троп; можно было бы разместить штаб на нем, но там слишком близко к изрезанным и заросшим горам, а Рогдай хорошо знал, чем грозит в бою излишняя уязвимость командования. Да и близость командира к одному из флангов неизбежно приводит к тому, что события на другом фланге кажутся ему менее значимыми - и известно о них становится с большим запозданием...
На этой невысокой горке, совсем пологой с одной стороны и выветрившейся с другой, стояли полтора десятка заброшенных, частью разрушенных крестьянских глинобитных домов. Что они тут делали без воды, вскользь подумалось Рогдаю вчера, когда размещали штаб...
Сейчас он вспомнил об этом, потому что ему все время неудержимо хотелось пить. Ему хотелось пить перед боем еще тогда, когда он был мальчиком-оруженосцем, потом отроком, потом славом-хороборцем, потом сотником... Рогдай прошел через семьдесят шесть больших и малых схваток, но каждый раз волновался, будто перед первой.
Каждый раз ему казалось, что он забыл сделать что-то самое важное...
Свои войска он развернул тремя большими хорами: два, возглавляемые десятитысячниками Силаном Орентием (левый) и Артемоном Протасием (правый), выдвинуты были вплотную к реке, к береговым укреплениям, прикрывая полосу примерно в семь верст, а третий, отданный под команду старого стратига Вергиния, стоял позади них и между ними примерно в полутора верстах от реки. Остальную часть полосы обороны - до гор и до моря - удерживала конница. Берега речки в сторону гор были крутые и высокие, течение бурное и быстрое, и перебраться на другой берег там было сложновато даже для невооруженного, налегке, человека в отсутствие всяческого сопротивления. В сторону моря - до дюн тянулся заболоченный луг, тоже не слишком проходимый. Собственно дюны и побережье перекрывал четырехтысячный отряд отважников, и Рогдай был уверен, что они с задачей справятся.