Игры Боэтии

Он аккуратно подцепил щипчиками выпуклую линзу зеленоватого стекла, со второй попытки вставив ее в медное колечко оправы. За минувшие годы стараниями Тони бывшая охотничья избушка превратилась в настоящее логово ученого-механикуса. С большим столом, на котором разместились три перегонных куба, с ювелирным верстаком, маленькой наковальней для кузнечных работ и уголком для слесарных дел. Парни Лотара перетаскали в Горькие Воды уйму полезных вещиц, теперь тщательно развешанных по стенам и разложенных по ящикам. Тони привязался к этому месту, обустроенному так, чтобы все нужное всегда было под рукой. Бросать жилище, в кои веки ставшее почти настоящим домом, чтобы мчаться вдогонку за призрачными надеждами? Сдались они ему. Дайте срок, он изготовит зелье против ночных кошмаров. Те, что он варил прежде, оказывались недостаточно действенными. К тому же голова после них была словно набита мокрой ватой.

Насвистывая, Тони воссоздавал из обломков двемерскую игрушку, Птицу-Ку. Если верить легендам, механическая птичка обладала способностью запомнить довольно длинное сообщение, а затем самостоятельно разыскать адресата, где бы тот не находился, донеся ему и только ему хранящиеся в памяти слова. Тони пока не разобрался в тонкостях устройства запоминания. Для начала он хотел добиться того, чтобы крошка Ку взлетела и пару мгновений продержалась в воздухе.

Он как раз натягивал тончайшие проволочки, соединявшие перья в крыльях, когда до его слуха долетел отдаленный собачий лай. Тон озадаченно поднял бровь. В Горьких Водах из всех собак уцелел только один пес-волкодав. Да и тот был дряхл, предпочитая целыми днями валяться на солнышке либо около печи. Тони ни разу не слышал, чтобы волкодав подавал голос. А тут заходились лаем сразу несколько псов, бодро и азартно, как делает вставшая на теплый след добычи свора. Может, охотники из Айварстеда, преследуя зверя, забрались в эти глухие края?

Они проскочат мимо, убеждал себя Тони. Хижина надежно укрыта за стволами деревьев и зарослями чертополоха. Он навалил на крышу пласты свежего мха, тот прижился и теперь его дом походил издалека на травяной холмик.

Лай и вой стремительно приближались, точно катящаяся с горы лавина. Тони вздохнул. Он так старался избежать общения с миром, но таково его везение, что мир настиг его даже здесь. Значит, он соберет остатки своего мужества и попытается заговорить неожиданным гостям зубы. В конце концов, это просто охотники. Он угостит их медовухой и пожелает всяческой удачи.

Собаки заходились совсем рядом. Тони прицепил на пояс ножны с кинжалом, снова тяжко вздохнул и поплелся к выходу. Толкнул вечно застревающую дверцу, выбрался на покосившееся крыльцо и изо всех сил постарался выглядеть туповатым, но радушным хуторянином.

Целеустремленно прорвавшись сквозь заросли чертополоха, гончие озабоченно забегали вокруг хижины, принюхиваясь и перелаиваясь. Псы были не местной породы, что хороша для травли кабана или медведя, однако совсем не годится для долгого преследования. Свору подобрали из чистокровных валенвудских борзых, поджарых и легких на ногу. Среди них выделялся размерами, черной мастью и злобно оскаленной пастью имперский гармр в шипастом ошейнике. Пес выпучился на Тони маленькими яростными глазками. В его горле отдаленным громом перекатывалось гулкое рычание. Тони замер, не решаясь сделать шаг прочь с крыльца и удрученно понимая – невезение решило явить себя во всей красе. Это кто угодно, только не охотники.

В подтверждение его невеселых догадок объявились владельцы своры. Числом пятеро. На хороших лошадях, в доспехах из вываренной кожи и бронзы. С серебряными значками конных имперских егерей на груди. Тони с трудом подавил желание прыгнуть с крыльца и шмыгнуть в кусты. Да, он изучил окрестные леса как свои пять пальцев, но с гончими ему не тягаться. Он представил, как клыки гармра впиваются ему в задницу, и содрогнулся.

Свора гончих толпилась около подклети. Тони соорудил ее из жердей для хранения крупных частей двемерских доспехов и фрагментов боевых машин-анимункули. Псы толкались, огрызаясь друг на друга, скребли лапами плетеную дверь и всячески рвались проникнуть внутрь.

— Поздорову вам, добрые люди, — внезапно осипшим голосом заикнулся Тони.

— Кто таков? – рыкнул один из егерей, с соломенного цвета бородкой и волосами, как выцветшая рыжая пакля. Глаза у него были, ровно у охотничьего сокола – цепкие, бесстрастные и слегка навыкате. Тони решил, что это старший отряда. А гонятся егеря отнюдь не за матерым оленем, на чьих рогах десять отростков кряду, и не за белой ланью Гирцина с золотыми копытцами.

— Э-э… Больдом меня кличут. Я тут чего… бортничаю помаленьку, — забормотал Тони, как и подобало испуганному крестьянину в присутствии имперских блюстителей. — Медку свеженького не желаете отведать, господа хорошие?

— Позже, — отмахнулся рыжий. – Скажи-ка, Больд… Тут давеча никто не пробегал?

— Не, никто, — не покривил душой Тони. – Ни зверь, ни человек какой. Да сами видите, какой здесь медвежий угол. Ни единой живой души на десяток лиг в округе.

— А там что? – егерь указал на осаждаемую собаками подклеть.

— Известное дело, сарай. Я там припасы к зиме к зиме храню, да меды настаиваю… — Тони подумал, что выйдет крайне скверно, если егеря пожелают заглянуть в подклеть.

Предчувствия не обманули.