Заражение

– Эй, помогите! – просипел он. Негромко, чтобы не разозлись собак еще сильнее. – Мы не грабители, мы из газеты!

Вряд ли их кто услышит. Вой моторов из-за мусорной кручи перекрыл его голос. Никто не вышел.

Собаки пригнулись. Верный признак, что уже поздно о чем-то думать. Хорошо, если их всего две. А если нет? Если там, за коробками поджидает целая свора?

Собака позади, меньшая размерами, повела уродливой головой. Правое оборванное ухо повернулось. Ее слезящиеся, мутные глаза на миг блеснули – будто она увидела перед собой вкусную сочную отбивную и тут же погасли. Она заскребла передними лапами, зловонное дыхание, долетевшее до Андрея, смешалось с пробирающим уханьем.

– Тифон! Пшел! Пошел вон! – услышали они голос за спиной.

Рык сменился воем, собаки попятились, поскуливая. Андрей опустил папку, которой пытался защититься. Руки его дрожали. Стыдно признать, он чуть не обмочился. Напряжение, взведенное до состояния сжатой пружины, высвободилось – он выдохнул, – шумно, при этом странно всхлипнув.

– Фу ты, черт! – Гена пытался справиться с камерой, неестественно повисшей у него на груди – тесемка несколько раз перекрутилась, зацепив заодно пуговицы джинсового жакета. Пальцы не попадали на кнопки. Его руки тряслись крупной дрожью.

Андрей повернулся на голос, который раздался вовсе не из жилища-хибары, слепленной из остатков ДСП, темного сырого картона, рубероида и кусков потрескавшегося шифера.

Голос шел снизу – оттуда, где в темных зарослях замшелого облетевшего кустарника, такого плотного, что сквозь него ничего не было видно, шумел, сливаясь с завываниями ветра, быстрый ручей.

Девчушка вышла оттуда, из кустов. На вид ей было лет тринадцать, высокая, худая, поджарая с выпирающими скулами и распахнутыми серыми, как стальное октябрьское небо, глазами.

– Вы… что-то ищите? – спросила она, оглядывая их, как пришельцев. Собственно, видимо, так они и выглядели, особенно учитывая камеру на шее фотографа, за которую в любом злачном месте могли открутить голову.

Андрей взглянул на товарища. Его палец застыл на кнопке затвора, но он почему-то не фотографировал, – то ли стеснялся, то ли боялся ее спугнуть и навлечь гнев в виде собак, от которых второй раз вряд ли удастся убежать.

Одета она была в простой трикотажный спортивный костюм темно-синего цвета с белыми широкими полосками. Оттопыривающиеся пузырями колени болтались на ветру.

– Мы… – Андрей не мог сообразить, кто она такая и как с ней нужно разговаривать – как с ребенком или как со взрослой. Судя по внешнему виду, конечно, она была подростком и в таком случае, что она тут делала, когда все дети в городе на занятиях в школе? – Мы… из газеты, – сказал он неопределенно. – Меня зовут Андрей Лосев, я пишу статью о свалке, что тут происходит… а это, – Андрей кивнул в сторону застывшего Геннадия, – фотограф. Гена.

Девочка наклонила голову, оценивая сказанное.

– Я знаю вас, – вдруг сказала она. – И пишите вы не в газете.

Андрей смутился.

– Ну… это интернет-газета. Городской портал.

– Так и говорите. Газета – бумажная, – она кивнула себе под ноги и Андрей, к своему стыду, увидел там полуистлевший номер «Городского вестника», печатного издания администрации города. Когда-то он начинал в этой газете стажером, но как только появилась возможность, сбежал.

– Да… простите. Я не… – он прервался, потому что краем глаза заметил тех самых собак, которые отошли на некоторое расстояние и теперь наблюдали за происходящим с мрачным интересом. Он не сомневался, стоит ей подать знак, например, поднять большой палец или два раза моргнуть и эти зверюги, больше напоминающие гиен, чем обычных собак, в мгновение ока растерзают их, даже не поперхнувшись. Он знал эту породу. С виду хилые, на самом деле – безжалостные выносливые звери-убийцы, помесь доберманов с волками.

– Не бойтесь, они не кусаются без команды.

– Это ваши собаки?

Она кивнула.

– Но… мамы сейчас нет, придет через час. Если хотите, можете ее подождать. Тифон, Ехидна, – место! – крикнула она собакам.

Только сейчас Андрей понял, точнее, заметил, что девчушка держит в руках серый эмалированный таз с горой мокрых вещей.

– Вы там что… стирали? – самопроизвольно вырвалось у него.

Девочка не смутилась.

– Да, там ручей. Вода, правда, очень холодная. Руки замерзли. – Она помедлила. – Может быть… зайдете в дом?

Господи, подумал Андрей. Это не может быть правдой. Он посмотрел на «дом», куда она направилась, удерживая таз под боком.

Ветер усилился, теперь его порывы проникали сквозь тройной слой одежды, включая термобелье. Крупицы ледяного песка обжигали лицо. Гена пытался укутать камеру под куртку, но задубевшие руки отказывались повиноваться.

– Идем, – мотнул он головой. – Иначе околеем. – И сделал шаг по направлению к лачуге, вслед за девочкой. Собаки, как по команде, повернули головы, но с места не сдвинулись.

Андрей стало жутко. Кто они такие, эти люди?

Нехотя, косясь по сторонам, он пошел за Геной.

Когда они вошли в лачугу, девушка притворила за ними дверь, если это сбитое из необструганных досок решето можно было так назвать.

На удивление, внутри оказалось довольно тепло. В полумраке на стене, прямо напротив входа висел плакат с пятью пацанами, снятыми лежащими голова к голове, как ромашка, на ковре из денег и подпись: «Ласковый май наступит в октябре. Миллионеры из детдома во всех кинотеатрах с 1 октября». Яркий сочный плакат с улыбающимися баловнями судьбы.

– Мама обещала, что если я выучу таблицу умножения на семь, то она купит мне билет, – заметила она взгляд Андрея.

– Вы… тут живете? – он обвел помещение взглядом. Это была махонькая конура, состоящая из двух, как он понял, обособленных помещений. Одно, там, где они сейчас находились, исключая крошечный тамбур, загороженный свисающей с потолка темной тканью, видимо, было общей комнатой. В углу стоял продавленный тюфяк, чуть левее – подобие шкафа, только без ручек и с висящей на одной петле дверце, еще левее – стол, он как раз находился под окошком, также закрытым тряпкой на леске, как в вагонах. Пол устилал настоящий ковер, он проминался под ногами, видимо лежал не на земле, а на каком-то покрытии. Во второй комнатке Андрей заметил буржуйку, черная труба из нее тянулась вверх, в самой печке потрескивали поленья – с той стороны тянуло приятным и расслабляющим теплом.

Несмотря на то, что снаружи строение казалось насквозь дырявым, внутри было сухо и даже тепло.

– Мы давно здесь живем, – сказала девочка. – Есть неудобства, конечно. Запах. Холод. Но это только сперва. Потом привыкаешь.

– А… школа? Ты ходишь в школу?

Она покачала головой.

– Я хотела, но… у нас нет документов и… нам тут хорошо. Тут наш дом. Я учу таблицу умножения. Мама мне помогает. До семи уже знаю. – Она засмеялась невинным смехом, – такой бывает у детей, еще не осознавших, куда их занесло.

Гена, присевший на старую табуретку, покачал головой. За все время работы в городском портале подобного видеть не приходилось. И… девочка не производила впечатление глупышки. Она совершенно не боялась двух взрослых мужчин, что выглядело совсем уж странно в век насильников и убийц.

На противоположной от шкафа стене висело треснутое зеркало. Андрей увидел в нем свое отражение, лицо разрезал острый кривой скол – одна часть лица улыбалась, другая же, искаженная трещиной, скривилась словно от страшной боли. Он почувствовал, как по спине побежали мурашки – весь день с раннего утра он не находил себе места и теперь, глядя в зеркало, ему и вовсе стало казаться, что он находится в каком-то дурном кошмаре.

Он подошел к зеркалу и провел рукой по кривой трещине.

– Э! – резко отдернул палец. Темная капля крови выступила на коже. – Черт. Что за фигня? – он резко повернулся.

Гена вскинул голову.

В комнату вошла девушка.

– Наверное снова что-то жгут на полигоне. Если вам плохо, наденьте ту штуковину, – она показала на стену, где с гвоздика свисал зеленый армейский респиратор с бахромой пыли.