Екатерина Великая

Я притворилась наивной настолько, что она меня много раз бранила за это как в городе, так и в деревне, куда мы отправились после Пасхи».

По поведению Чоглоковой Екатерина не могла не понять, что всё идёт от императрицы и что кандидаты в отцы наследника уже обсуждены, но выбор оставался за нею самой…

Владислав Ходасевич, собиравший большую книгу об императоре Павле I, а потому скрупулёзно исследовавший и вопрос его появления на свет, писал: «Бездетность брака сердила и волновала императрицу Елизавету Петровну. Недовольная и огорчённая поведением своего племянника, выказывающего все признаки если не сумасшествия, то, во всяком случае, крайнего слабоумия, императрица была права, мечтая о передаче престола не непосредственно Петру Фёдоровичу, а будущему его сыну. Неограниченная власть и отсутствие точного закона о престолонаследии давали ей возможность со временем отстранить не оправдавшего её надежд племянника и объявить наследником ребёнка, который бы должен родиться от его брака».

Комментируя же описанный в «Записках…» Екатерины II разговор с Марией Чоглоковой, он сделал справедливый вывод: «Вряд ли заботливая Чоглокова действовала за свой страх. С большой вероятностью можно предположить, что между нею и императрицей (Елизаветой Петровной. – Н.Ш.) состоялось совещание, на котором решено было не замечать любовного увлечения молодой великой княгини и об этом решении довести до её сведения. Таким образом, у Екатерины были развязаны руки. Теперь она уже могла почти без всякого риска отдаться чувству, постепенно завладевшему ею. Этим чувством была любовь к молодому, изящному и решительному придворному Сергею (Васильевичу. – Н.Ш.) Салтыкову. Ободрённая намёками Чоглоковой, а может быть, и самой императрицей, Екатерина окончательно перестала противиться его домогательствам. Осенью 1753 года роман перешёл в связь, а через год после того, 20 сентября 1754 года, Екатерина родила ребёнка, наречённого Павлом. Это и был будущий император».

Но теперь предстояло спрятать концы в воду. Ни сама императрица, ни великая княгиня не были заинтересованы в огласке. К тому же огласка могла поколебать и так ещё не слишком прочный трон, расшатанный весьма частыми в первой половине XVIII века дворцовыми переворотами. То, что в официальной истории не осталось и намёка на отцовство Салтыкова, вполне понятно – это противоречило интересам двора. Владислав Ходасевич, внимательно изучавший биографию Павла I, не мог обойти стороной его происхождение. Он проанализировал всё то, что было известно о способностях Петра Фёдоровича, и выяснил, что с помощью некоего Брессана, камер-лакея Петра Фёдоровича, в Ораниенбауме отыскали «хорошенькую вдову г-жу Грот, согласившуюся «испытать» великого князя». Об этой вдове Грот императрица упоминала в «Чистосердечной исповеди», написанной ею 21 февраля 1774 года и адресованной Григорию Александровичу Потёмкину. Пётр Фёдорович испытания не выдержал. Но надо было каким-то образом доказать обществу способности великого князя к деторождению, ведь двор уже заговорил о романе Сергея Салтыкова и великой княгини Екатерины. Лучший способ бороться со слухами – распустить другие слухи. В распускании слухов принял участие и Сергей Салтыков, который, сумев втереться в доверие к великому князю, уговорил обратиться к врачам, которых сам и предложил, поскольку их задача была если не вылечить, то, по крайней мере, объявить об излечении и хотя бы в глазах общества «сделать его настоящим мужем Екатерины».

Обращение к врачам не привело к излечению, и спустя три года, когда Екатерина родила дочь Анну, Пётр Фёдорович заявил в кругу близких ему друзей, что Бог знает, откуда берутся беременности у его жены, что он совершенно ни при чём и не знает, должен ли принимать на свой счёт рождающихся детей. Разве это не является ещё одним доказательством того, что Павел Петрович не его сын?!

Владислав Ходасевич писал: «Салтыков не только считал себя отцом ребёнка, но и позволял себе впоследствии намекать на это при иностранных дворах». В «Чистосердечной исповеди» Екатерина II сообщила: «По прошествии двух лет Сергея Салтыкова послали посланником, ибо он себя нескромно вёл, а Марья Чоглокова у Большого Двора уже не была в силе его удержать». Он был отправлен в Швецию и Саксонию с известием о рождении наследника Павла. В своих «Записках…» императрица упоминала об этом посольстве: «Я узнала, что поведение Сергея Салтыкова было очень нескромно и в Швеции, и в Дрездене, и в той, и в другой стране он, кроме того, ухаживал за всеми женщинами, которых встречал». Кроме чего, императрица не указала, но, скорее всего, ей не нравились его намёки на то, что он является отцом Павла.

Нередко можно слышать от читателей вопрос: если Павел – сын Салтыкова, почему же он столь сильно похож на Петра Фёдоровича? Этот вопрос навеян исторической литературой, причём в первую очередь теми произведениями, которые «обслуживали» сохранение династической тайны, раскрытие которой могло быть не только неприятно, но и опасно для русского престола. Но разве кто-то пытался сравнивать портреты Сергея Салтыкова и Павла? А если сравнить, то можно убедиться, что в них очень и очень большое сходство.

Вот как оценивает автор «Истории русского масонства» Борис Башилов черты характера Павла, «прежде чем тяжёлая, ненормальная жизнь, которая досталась на его долю, подорвала его силы»:

«Многие из знавших близко Павла I лиц единодушно отмечали рыцарские черты его характера. Княгиня Ливен утверждала: «В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большой искренностью».

В мемуарах А.И. Вельяминова-Зернова мы встречаем такую характеристику нравственного облика Павла I: «Павел был по природе великодушен, открыт и благороден; он помнил прежние связи, желал иметь друзей и хотел любить правду, но не умел выдерживать этой роли. Должно признаться, что эта роль чрезвычайно трудна. Почти всегда под видом правды говорят царям резкую ложь, потому что она каким-нибудь косвенным образом выгодна тому, кто её сказал».

Де Санглен в своих мемуарах писал, что «Павел был рыцарем времён протекших». Если быть точным, то правильнее было бы сказать не «рыцарь», а «витязь». На Руси рыцарей не было. На Руси были витязи, для доказательств достоинств которых не нужно было прибавлять «благородный».

Впрочем, называя государя императора Павла I рыцарем времён протекших, его современник де Санглен, просто не задумывался над истинным значением слова «рыцарь». Он отдавал должное личному мужеству российского императора. Не только де Санглен, многие европейские политики были потрясены поступком Павла I, который, желая уничтожить наполеоновские войны в самом зародыше, послал вызов на дуэль Наполеону Бонапарту. Государь предложил «корсиканскому чудовищу» (так звали Наполеона сами французы) драться в Гамбурге и поединком положить конец кровавым битвам в Европе, вызванным французской революцией. Гвардейский полковник Николай Александрович Саблуков, долгое время находившийся в числе приближённых к императору людей, отметил: «Несмотря на всю причудливость и несовременность подобного вызова, большинство европейских монархов отдали полную справедливость высокогуманным побуждениям, руководившим русским государем, сделавшим столь серьёзное предложение с полною искренностью и чистосердечием». Добавим: с тем чистосердечием, с которым император Павел Петрович всегда относился к людям.

По свидетельству Николая Александровича Саблукова, лично знавшего императора и оставившего записки-расследования о цареубийстве, «Павел знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, имел некоторые сведения в латинском, был хорошо знаком с историей и математикой; говорил и писал весьма свободно и правильно на упомянутых языках».

Какое же здесь сходство с мнимым отцом? Пётр Фёдорович косноязычно изъяснялся на русском языке, а в науках и вовсе не был искушён.

Крыса съела двух часовых

Императрицу Екатерину II часто обвиняют едва ли не в равнодушии к своим детям, даже более того, в отсутствии материнских чувств к ним. При этом обстоятельства, благодаря которым она была оторвана от воспитания своего первенца, вовсе не учитываются. Вспомним замысел Елизаветы Петровны: женить Петра Фёдоровича, получить от этого брака ребёнка и самой воспитать его – вот о чём мечтала государыня. Она прекрасно понимала, что великий князь Пётр Фёдорович не способен стать воспитателем. Да и к тому же она-то уж точно знала, чей сын Павел. Конечно, для сокрытия правды великий князь мог бы и прикинуться отцом, да только Пётр Фёдорович на эту роль не годился, ибо сам не вышел из младенчества, хотя было уже ему далеко за двадцать лет.