Екатерина Великая

А ведь такой человек был… Близкий по духу и сердцу, но в то время ещё очень и очень далекий и вовсе ей не известный. Да к тому же совсем ещё ребёнок. Как не обратить внимания на схожесть сокровенных мыслей юной великой княгини и первых осознанных высказываний отрока Григория Потёмкина, которые он оставил на полях книг своей родительской библиотеки. Известный мемуарист XIX века Сергей Николаевич Глинка, побывавший в селе Чижово Смоленской губернии, в его время ещё сохранившемся, нашёл в одной из книг подчёркнутые рукою Григория Потёмкина слова: «Изобилие денег не то, что благоразумие души: деньги истрачиваются». И Григорий начертал возле этих строк: «И это сущая правда, и я целую эти золотые слова!»

Но до встречи Екатерины и Потемкина было ещё очень и очень далеко.

«Бог видит, что не от распутства…»

Планы Елизаветы Петровны относительно наследника натолкнулись на совершенно неожиданное препятствие, связанное с состоянием здоровья великого князя и, как окончательно стало ясно, неспособностью его иметь детей.

Екатерина II в «Чистосердечной исповеди», адресованной Г.А. Потёмкину, коснулась этого вопроса. Дело в том, что с момента бракосочетания, то есть с 21 августа 1745 года, Елизавета Петровна безуспешно прождала 9 лет, когда же молодая чета подарит наследника. Увы… Всё было тщетно.

Екатерина Алексеевна вспоминала в 1774 году: «Мария Чоглокова, видя, что через девять лет обстоятельства остались те же каковы были до свадьбы, и быв от покойной государыни часто бранена, что не старается их переменить, не нашла иного к тому способа, как обеим сторонам сделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, кои она на мысли имела; с одной стороны выбрали вдову Грот… а с другой Сергея Салтыкова и сего более по видимой его склонности и по уговору мамы, которую в том наставляла великая нужда и надобность».

«Чистосердечная исповедь» адресована избраннику, и потому Екатерина II деликатно, намёками касается щекотливого вопроса. В основном тексте «Записок…» она говорит о предложениях и советах, делаемых ей, более прямо и откровенно.

Что означало выражение «по видимой его склонности»? Ответ можно найти в воспоминаниях, где Екатерина II подробно рассказывает о первом объяснении и о своём отношении к Салтыкову. Трудно сказать, почему клеветники всех мастей игнорируют то, что говорит сама императрица, язык повествования которой значительно превосходит по всем литературным параметрам то, что вымучивают из себя многочисленные щелкопёры. Какая нужда изощряться в словесной эквилибристике, если обо всём достаточно ярко и внятно писала сама Екатерина II?

Справедливее обратиться к сказанному ею самой. Вот как повествовала государыня о первом своём объяснении с человеком, которому судьба определила оставить заметный след в летописи Отечества российского: «Во время одного из… концертов Сергей Салтыков дал мне понять, какая была причина его частых посещений. Я не сразу ему ответила; когда он снова стал говорить со мной о том же, я спросила его: на что же он надеется? Тогда он стал рисовать мне столь же пленительную, сколь полную страсти картину счастья, на какое он рассчитывал; я ему сказала:

– А ваша жена, на которой вы женились по страсти два года назад, в которую вы, говорят, влюблены и которая любит вас до безумия, – что она об этом скажет?

Тогда он стал мне говорить, что не всё то золото, что блестит, и что он дорого расплачивается за миг ослепления.

Я приняла все меры, чтобы заставить его переменить эти мысли; я простодушно думала, что мне это удастся; мне было его жаль. К несчастью, я продолжала его слушать. Он был прекрасен, как день, и, конечно, никто не мог с ним сравняться ни при большом дворе, ни тем более при нашем. У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приёмов, какой дают большой свет и особенно двор. Ему было 26 лет; вообще и по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся».

А рядом – совершенно иной экземпляр – грубый, необразованный, косноязычный, так и не освоивший в должной степени русского языка, но научившийся бранным словам. Да к тому же ещё волочившийся за всеми женщинами подряд, которые принимали волокитство только благодаря титулу волокитчика да из желания насолить великой княгине Екатерине Алексеевне, к которой испытывали жгучую зависть.

Но Екатерина вовсе не была такой, какою её постоянно стремятся выставить книжные и телевизионные знатоки тайн чужих постелей, то бишь «сплетники, – по меткому определению княгини Ливен, – хуже старой бабы». Если Екатерина и обращала внимание на ухаживания, то как сама искренне восклицала: «Бог видит, что не от распутства, к которой никакой склонности не имею».

И ухаживаниям Салтыкова она сопротивлялась долго, вовсе не подозревая, что отчасти они вызваны не только его несомненным к ней чувством, но и настоятельными рекомендациями Марии Чоглоковой, ответственной за рождение наследника.

«Я не поддавалась всю весну и часть лета, – читаем далее в «Записках…», – я видала его почти каждый день; я не меняла вовсе своего обращения с ним, была такая же, как всегда и со всеми; я видела его только в присутствии двора или некоторой его части. Как-то раз я ему сказала, чтобы отделаться, что он не туда обращается, и прибавила:

– Почему вы знаете, может быть, моё сердце занято в другом месте?

Эти слова не отбили у него охоту, а наоборот, я заметила, что преследования его стали ещё жарче. При всём этом о милом супруге и речи не было, ибо это было дело известное и знакомое, что он не любезен даже с теми, в кого влюблён, а влюблён он был постоянно и ухаживал, так сказать, за всеми женщинами; только та, которая носила имя его жены, была исключена из его внимания».

Между тем Сергей Салтыков всё более сближался с Чоглоковыми, явно по интересам обоюдным. Елизавета Петровна, обеспокоенная судьбой России, искала путь добиться рождения наследника престола любым способом, пусть даже и путём привлечения к этому тонкому делу посторонних лиц. Именно Чоглоковы создавали условия для более короткого сближения Екатерины с Сергеем Салтыковым, чтобы тот мог сделать то, на что неспособен Пётр Фёдорович.

Но помехой, как это не будет звучать неожиданно для иного читателя, привыкшего к извращённой информации по этому поводу, было именно то, что сама Екатерина «к распутству никакой склонности не имела». И её лёгкий флирт с Салтыковым не давал желаемых результатов. И в то же время ни государыня, ни Чоглоковы не опустились до того, чтобы напрямую повелеть Екатерине вступить с Сергеем Салтыковым в близкие отношения. Всех тонкостей того, что происходило у Петра с вдовой Грот, Екатерина не знала, но явно было одно: там ничего не получалось.

Сведения об ухаживании Салтыкова за Екатериной дошли до императрицы, о чём стало известно и самой Екатерине. Но опасения великой княгини оказались напрасны: упрёков она не услышала.

Время шло, а наследника не было, и тогда Чоглокова вынуждена была перейти в наступление. Многое открывает в тайне рождения наследника то, что рассказала Екатерина в своих «Записках…» далее: «Между тем Чоглокова, вечно занятая своими излюбленными заботами о престолонаследии, однажды отвела меня в сторону и сказала: «Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьёзно». Я, понятно, вся обратилась в слух; она с обычной своей манерой начала длинным разглагольствованием о привязанности своей к мужу, о своём благоразумии, о том, что нужно и чего не нужно для взаимной любви и для облегчения или отягощения уз супруга или супруги, а затем свернула на заявление, что бывают иногда положения высшего порядка, которые вынуждают делать исключения из правила.

Я дала ей высказать всё, что она хотела, не прерывая, и вовсе не ведая, куда она клонит, несколько изумлённая, и не зная, была ли это ловушка, которую она мне ставит, или она говорит искренно. Пока я внутренне так размышляла, она мне сказала: «Вы увидите, как я люблю своё Отечество и насколько я искренна; я не сомневаюсь, чтобы вы кому-нибудь не отдали предпочтения: представляю вам выбрать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Если не ошибаюсь, то последний». На что я воскликнула: «Нет, нет, отнюдь нет». Тогда она мне сказала: «Ну, если это не он, так другой, наверно». На это я не возразила ни слова, и она продолжала: «Вы увидите, что помехой вам буду не я».