Связанный гнев

– Прелестно! Кто же лишит тебя права быть владельцем родовой собственности?

– Все те, кто поверил после пятого года, что кровь всех русских одинаково красного цвета и на солнце, умирая, пахнет щавелем. А может быть, еще раньше, по вашему совету, это право отнимут у лишенного ума георгиевского кавалера высокие особы, приславшие вас на Урал.

– Не беспокойся, Вадим! Тебя никто не тронет. Снова заверяю: империя уже отбила лапы всем, кто мечтал о бунтарстве, хотя среди них были и дворяне.

– Но на этот раз в революционной репетиции были дворяне способные каяться в своих намерениях покуситься на власть Его Величества. Дворяне, которые не будут плакать наподобие декабриста Каховского и вытирать слезы платком, подаренным императором. Да и император Николай Александрович по складу характера не похож на своего тезку Николая Павловича.

– Прелестно! Поговорим о другом. Я навестил тебя не осуждать прошедшие и будущие политические проблемы империи. И, откровенно, мне надоело слушать твой озлобленный бред. Меня просила навестить тебя Мария Владиславовна.

– В чем мама недовольна сыном?

– Привез ее благословение и убедительную просьбу быть благоразумным. Кроме того, просила рассказать тебе, как перед Рождеством императрица Александра Федоровна приглашала к себе матерей гвардейских офицеров – участников войны.

– И одарила счастливых мамаш иконками Серафима Саровского?

– Напрасно иронизируешь. Императрица долго расспрашивала о тебе, была взволнована, что ты лишился глаза.

– Надеюсь, мама не скрыла от нее, что я вдобавок еще и хромой и не могу по-прежнему танцевать. Передай маме, что она напрасно ходила во дворец. Впрочем, сам напишу ей. Мама не нуждается, чтобы обивать дворцовые пороги. Я еще жив и забочусь о ней, хотя и живу от нее в двух тысячах трехстах семидесяти верстах.

– Мама гордится тобой.

– Также я горжусь матерью, родившей меня с честью и смелостью. Горжусь и Георгием. Не потому что мне приколол его на грудь Куропаткин. Горжусь тем, что под Ляоляном полил землю кровью, землю, которой японцы завладели не по нашей вине.

– Ты не понимаешь жизни в Петербурге, обвиняя мать в том, что она была на свидании с царицей.

– Не понимаю. И вы напрасно мне рассказываете об этом.

– Мария Владиславовна тяжело переживает разлуку с тобой. Не пора ли тебе вернуться к ее старости?

– В Петербург не вернусь. Она знает об этом. Если ей грустно, пусть едет сюда. В доме места хватит.

– Какой жестокий!

– Зато вы добренький. Спасибо за рассказ. В умиление он меня не привел. Маме, конечно, об этом не говорите.

– Прелестно! Поручение Марии Владиславовны выполнил. Но есть еще одно поручение, довольно деликатное. Оно от Марины.

– Я не ослышался?

– Нет, Вадим. Марина Павловна просила передать тебе письмо.

– Какая Марина Павловна?

– Вадим!

– Прошу, князь Василий, голос не повышать! Я не помню о существовании никакой Марины Павловны. Письма мне ее не надо. Считайте, что и это поручение выполнили.

Закашлявшись, Новосильцев подошел к роялю. Кашляя, взял несколько мажорных аккордов. Осилив кашель, сел к роялю и заиграл шопеновский вальс. Играл хорошо.

Князь встал на ноги. Пройдясь по комнате, остановился у столика около богини Дианы и налил бокал вина. Слушал музыку, пил вино редкими глотками.

В гостиную вошел слуга. Новосильцев, увидев его, не прерывая игры, спросил:

– Что случилось, Закир?

– Дозволь говорить, барин.

– Слушаю.

– Ротмистр приходил.

– Тиунов?

– Так точно.

– Зови.

Закир ушел, не прикрыв за собой дверь. Звеня шпорами, вошел жандармский ротмистр.

– Здравствуйте, уважаемый Тиунов, – приветствовал пришедшего Мещерский. – Вы за мной?

– Так точно, ваше сиятельство! Но у меня убедительная просьба, чтобы остались ночевать у господина Новосильцева.

– Почему?

– Считаю долгом поставить вас в известность, что два часа назад в депо станции Златоуст была разогнана сходка мастеровых. Предполагаю, что вам лучше остаться у господина Новосильцева.

Новосильцев, перестав играть, вмешался в разговор:

– Ерунда, князь Василий. Я сам отвезу князя в Златоуст, ротмистр.

– Прошу извинить, но допустить этого не могу. За безопасность князя несу ответственность.

– В таком случае возьму эту ответственность на себя.

– Полагаю, что для этого нужно…

– Что именно? Повторяю, беру ответственность на себя. Князь – мой гость. Вы можете со своим конвоем вернуться в Златоуст. Князь у меня долго не задержится.

– Буду настойчиво протестовать.

– Похвально! Уверен, что князь оценит ваше упорство. Мне тоже нравится ваша бдительность. Князю приятно убедиться, как в Златоусте четко работает жандармское управление по охране законопорядка.

– Действительно, ротмистр, Вадим Николаевич прав. Он благополучно доставит меня в Златоуст. Вы же сами восторгались его лошадьми. Ответственность с вас снимаю, – сказал Мещерский.

– А чтобы убедиться, что князь приедет в дом управителя в сохранности, вы можете подежурить возле него.

Ротмистр, недовольно посмотрев на Новосильцева, звякнув шпорами, поклонившись, вышел из гостиной.

– Этого Тиунов мне не простит, – улыбнувшись, Новосильцев заиграл прерванную мелодию шопеновского вальса. – Летом на промыслах будет донимать старателей обысками.

– Зачем?

– Искать крамольную литературу. Владелец промыслов своим неуважительным отношением к его высокой особе кажется ему подозрительным.

– А ты своим предложением подежурить у дома управителя действительно мог его обидеть?

– Переживет! У меня гвардейская традиция не питать к жандармам уважения.

– У твоего Закира злой взгляд. Он татарин?

– Да. Закиру обязан жизнью. Он на руках вынес меня с поля боя. Несколько верст тащил на себе. Преданный мне человек. Здесь преданность приходится особенно ценить.

Окрест Златоуста в извечном карауле величественное горное царство трех Таганаев. Горы Уренга, Косотур, Татарка и Липовая ближе всех подступили к его населению.

Древний горный завод с титулом города с 1865 года расположился по увалам на берегах огромного пруда, образовавшегося в долине реки Ай от ее запруды.

В слободке за станцией Самаро-Златоустовской железной дороги на горном склоне с хвойным лесом, ухоженным, как парк, раскиданы казенные домики железнодорожников, а также жилища частных владельцев.

В пятистенной избе с тремя окнами по фасаду, с наличниками, украшенными кружевной резьбой, живет семья Архипа Рыбакова – гравера Князе-Михайловской оружейной фабрики.

В закатный час в ее горенке у окна с видом на Ветлужную улицу стоял Макарий Бородкин, любуясь отсветами закатного солнца на сугробных снегах.

В Златоусте Бородкин доживал вторую неделю. Приехал в него после встречи со Степаном Лыковым на шахте Косогорского рудника. По словам Лыкова, у него было предположение, что именно в Златоусте могли находиться их товарищи по Верх-Исетскому заводу, перебравшиеся туда на жительство после подавления забастовки. У Лыкова были также сведения, что в заводах возле Златоуста вновь сколачиваются очаги партийного подполья, и, будучи в этом уверен, он дал Бородкину пароль для контакта с Архипом Рыбаковым.

После встречи с Архипом Бородкин с сожалением узнал о безрадостном состоянии дел партийного подполья на казенных заводах Южного Урала, о присутствии в рядах подпольщиков разногласий из-за приверженности кое-кого из них к меньшевикам. Но тут же убедился, что революционная работа совсем не заглохла и лучше всего ведется железнодорожниками. Рыбаков трезвостью своих суждений произвел на Бородкина хорошее впечатление. Бородкин поделился с ним замыслами о работе на приисках под видом торговли. Замысел Рыбаков посчитал заслуживающим внимания, но предупредил, что, несмотря на вполне достаточные лично для него доказательства о принадлежности Бородкина к партии, его будут тщательно проверять товарищи в Златоусте и в Уфимской губернии, а это железнодорожники, в руках которых здесь ключевые организации революционного подполья большевиков.