Артиллеристы

Начал командиром огневого взвода, а когда контузило КВУ лейтенанта Федченко, мне пришлось его заменить, и я продолжил воевать в качестве КВУ батареи, и далее – командиром взвода управления дивизиона. А Федченко вместо меня остался командовать огневым взводом.

После завершения боев на Кавказе наш полк прошел километров двадцать вслед за пехотой и отстал от фронта. Пришел приказ – бригаде погрузиться в эшелоны и нас перебросили на Украину, под Днепропетровск.

Стояли пять месяцев в селе Покровское, в 25 километрах от города. В садах замаскировали орудия, привели технику в порядок, тренировали личный состав.

Наша часть была бригадой РГК и ждала своего часа вернуться на передовую.

И в начале весны сорок четвертого за селом сел связной самолет, и летчик передал в штаб бригады приказ – выступить на фронт. Нас снова в эшелонах перебросили на запад, и мы оказались в составе 1-БФ под Ковелем.

Какова была структура бригады?

Как действовала 124-я ГАБ БМ в боевой обстановке?

В составе бригады было всего четыре дивизиона.

Каждый дивизион трехбатарейного состава.

Всего в бригаде было 24 пушки калибра 203 мм.

Бригада использовалась исключительно для прорыва глубокоэшелонированной укрепленной немецкой обороны, «работала» только по крупным значительным целям, скоплениям войск и техники противника, по ДОТам, по зарытым танкам, по бетонным укреплениям и укрепленным пунктам.

По «мелким» целям, скажем, по одиночным пулеметам и орудиям – работала «местная» полковая или дивизионная артиллерия.

Орудия ставились на огневых позициях в 5-7-километрах от передовой линии противника, но максимальная дальность стрельбы для наших орудий была рассчитана на 18 километров. Во избежание износа нашей тяжелой техники и матчасти орудий, по уставу, как мне помнится, не разрешалось перевозить орудия тягачами «своим ходом» на серьезные расстояния, и скорость для тягачей была строго установлена – не более чем семь километров в час.

Например, после Варшавы нам дали приказ совершить марш на 100 километров, но пока мы это расстояние преодолели…

Часто стрельба велась бетонобойными снарядами, а если мы применяли осколочные снаряды, то сразу ставили взрыватель – «на прикосновение».

Почему Вы с «огневиков» перешли в КВУ (командир взвода управления)?

«Управленцы», наверное, единственные люди в тяжелых артиллерийских бригадах, которые всегда находились на передовой и первыми высаживались на плацдармах.

Я как заменил выбывшего из строя КВУ, так и остался на этой «работе».

Понимаете, быть во взводе управления – это почетный статус.

Да, подобная служба во много крат опасней, чем находиться на дальних огневых позициях, но мне всегда хотелось быть в гуще боя.

Нравилось мне это дело. А к смерти я был всегда готов…

В 1943 году немцы убили мою сестру. И когда мы стояли на переформировке, Высоцкий дал мне отпуск на родину, когда узнал, что я получил письмо из дома с трагическим известием. Приехал в Карачев…

И понял, что мое место только на передовой.

Жажда мести была огромной.

Как организовывалась работа корректировочных групп?

Обычно за неделю до планируемого начала наступления мы уходили в пехоту, выясняли все цели и отмечали их точное расположение на карте, досконально изучали немецкий передний край, обрабатывали данные от разведчиков стрелковых частей, занимающих передовую линию.

Часть информации к нам поступала и от авиаразведчиков.

Во взводе управления была своя машина, и мы были достаточно мобильны. Приходилось детально изучать наши будущие цели, но непосредственно с нейтральной полосы нам вести наблюдение не разрешалось, вернее сказать – не рекомендовалось. Попади какой-нибудь «управленец» из бригады БМ к немцам в плен, и считай, что приблизительный срок наступления врагу известен.

Обычно я брал с собой своих самых надежных проверенных ребят, особенно разведчика Зайцева, и со мной «работали по очереди» две пары радистов – Пашков и Миронов, или Махновец и Попов.

Своего командира отделения разведки Анисимова я оставлял на НП батареи, где он находился вместе с комбатом Ткаченко.

Когда работали по «точечной стационарной цели», то обычно давали два снаряда на пристрелку, а потом с поправкой на прицел, четырьмя снарядами уничтожали «заранее намеченную жертву». Потом ходили и смотрели на свою «работу».

Нам действительно было чем гордиться. После того как прорыв наших войск расширялся вглубь немецкой обороны и дальность стрельбы наших пушек не позволяла вести эффективный огонь, бригаду выводили из боя.

Но, например, при осаде Кюстринской крепости, бригада долгое время стояла на одних и тех же позициях и вела непрерывный огонь по немецким частям.

Война на плацдармах. Какой она Вам запомнилась?

К 1944 году мы, однозначно, уже научились хорошо воевать, но высадка и первые бои на плацдармах всегда были очень кровавыми.

Я помню, как высаживался в первой волне на Висленский плацдарм. Переправились под жутким огнем, за кромку берега зацепились, а впереди нас лес.

И из этого леса немцы по нам били из «ванюш» и орудий, фактически стреляли в упор. Меня «засыпало» мелкими осколками, контузило, но с плацдарма я не ушел. Сначала оглох от контузии, но дней через десять слух ко мне возвратился полностью. Очень тяжелые бои там были.

В штурме Варшавы в августе 1944 года ваша бригада тоже была задействована?

Да, но прошло время, пока наш «табор» с тяжелыми орудиями и тракторами погрузился в эшелоны, доехал до места и добрался до позиций. «Долгая песня». После размещения бригады на ОП, мы, «управленцы-корректировщики», находились в варшавском пригороде Прага.

Расположили наш НП на чердаке. Река отделяла нас от немцев и восставших поляков, которые не хотели нас пускать в Варшаву. Мы поддерживали огнем участников Варшавского восстания. Для уточнения координат и целей даже приводили на НП местных поляков, которые нам объясняли и показывали – где находятся большие общественные здания, в которых разместились немецкие штабы и части. Стреляли также по зданиям, ориентируясь по разрушениям и по ответному огню противника. С противоположного берега по нам немецкие артиллеристы вели очень интенсивный огонь. Рядом с нами «застряло» Войско Польское, потери были дикими, а продвижения вперед никакого…

Там мы попали под «свою» бомбардировку, потом сказали, что это были американские бомбардировщики, совершавшие «челночные перелеты».

Очень тяжелые дни пришлось пережить под Варшавой.

Где было тяжелее, под Кюстрином или под Варшавой?

В 100 километрах от Варшавы мне пришлось стать участником таких боев, что до сих пор их вспоминаю с содроганием сердца.

Но под крепостью Кюстрин были серьезные трудности другого рода.

Мы там долго «топтались», пытаясь разбить бетонные ДОТы и фортификационные сооружения. Корректировка шла по карте, мы передавали координаты, а командир батареи готовил данные для стрельбы.

Там произошел один случай. Большая группа немцев вырвалась из Кюстрина и пошла на запад по нашим тылам. По дороге немцы наткнулись на наш полевой госпиталь и вырезали всех раненых вместе с медперсоналом. Смог спастись только один военфельдшер, который, убегая от немцев, вышел на позиции нашего дивизиона, отведенного с передовой для ремонта орудий. И когда в дивизионе поняли, что произошло, то развернули орудия по обе стороны дороги, по которой немцы должны были пойти дальше на прорыв. Подпустили немцев и поближе и – просто уничтожили безжалостным огнем из орудий всю эту группу.

И когда комбриг Гутин узнал о гибели госпиталя и о бое дивизиона с прорвавшимся противником, то сказал: «Я не хочу больше видеть живых немцев, в штаб мне их не приводите». Многие по началу поняли его слова буквально.