Страница 8 из 18
На первом году обучения Эндрю близко сошелся с яркими и много поездившими по миру одноклассниками-двойняшками Мэтью и Рейчел Рифат. Рейчел же Эндрю впервые признался, что он гей. «Поверить не могу. Сразил наповал», – написала она в своем дневнике. Хотя он и не был ее парнем, Рейчел сочла нужным сообщить Эндрю, что очень надеется на то, что он просто так глупо пошутил.
– Без шуток, – ответил он.
– И каково тебе целоваться с девушкой в таком случае? – поинтересовалась Рейчел.
– А вот таково же, наверное, как и тебе целоваться с девушкой. Мерзопакостное ощущение.
За исключением семьи, которую он старательно не подпускал к участию в стандартных для родителей школьных делах и мероприятиях, всем остальным Эндрю стал постепенно навязывать стойкое представление о себе как о голубом, и поведение его постепенно становилось все более неистовым и эпатажным. Преподавательский состав Епископской, отметим, не просто терпеливо сносил вызывающее поведение Эндрю, но и подчеркнуто настаивал на добродетельном проявлении в его адрес столь вразумляющих качеств, как благожелательность и терпимость, вежливость и корректность. Некоторые преподаватели позже признались, что Эндрю был первым откровенным гомосексуалом не только в их педагогической практике, но и просто встреченным в реальной жизни.
Эндрю быстро понял всю выигрышность исполнения роли «воспаленного педика» с точки зрения обретения всеобщей известности, в которой он столь отчаянно нуждался. Одноклассник Джонатан Майнер вспоминает: «Если народ его подкалывал насчет того, что он гей, у него всегда была наготове обратка. В конце-то концов, главное – привлечь к себе внимание, а остальное его мало тревожило». Одноклассники по отношению к нему разделились. Большинству он скорее нравился, и они вспоминают, какой он был изысканный, щедрый, душевный и заботливый; но некоторые твердо считали его поведение убогим и достойным разве что сожаления. «Не знаю, чего именно он этим добивался, но он явно получал желаемое, потому что становился всё хуже, всё шумнее, всё назойливее», – вспоминает один из последних. «Слышно его бывало с другого конца коридора, но с ним было весело – так же весело, знаете, как забавно бывает при виде крушения поезда или эпатажного забега по улице в голом виде, – вспоминает Мэтью Рифат. – Это нечто из ряда вон, это жесть, но глаз оторвать невозможно, ведь весело же».
В любом рейтинге своего класса Эндрю ни разу не выпадал из первой двадцатки. У доктора Мауэра получил отличную оценку по факультативному продвинутому курсу истории искусств благодаря небывалой легкости, с которой ему давалось запоминание всяческих фактографических деталей, касающихся любых отдельно взятых произведений живописи. По этике от доктора Мауэра он также получил «отлично», что доказывает, что хотя бы в теории он смог усвоить нравственные принципы. Вот только они вскоре потерпели в его душе сокрушительное поражение в неравной битве с численно превосходящими их силами врожденных и благоприобретенных слабостей.
«Эндрю отчаянно хотел бы обладать такого же рода умом, прозорливостью и рассудительностью, какие в полной мере были присущи доктору Мауэру, но он хотел получить их незамедлительно, – говорит Мэтью Рифат. – Он хотел наслаждаться искусством, культурой, знакомством с важными людьми. Но его тоска по всему этому далеко опережала возможности его ума и интуиции – и выплескивалась в напускную пафосность: глядите, вот он я! Смотрите, какой я неотразимый и яркий, как всем со мной весело, – так позовите же меня на свой ужин! С Эндрю было крайне интересно общаться, но не менее интересно было за ним и наблюдать – и, в общем, становилось ясно, что он все время лицедействует. Без этого грош ему цена. Ни здравомыслием, ни деловой хваткой он не обладал, а потому и не способен был добиваться желаемого».
В последние два года учебы в Епископской школе круг друзей Эндрю заметно расширился – он потянулся к более светской тусовке, в которой кое-кто имел и репутацию «нариков». Употребление наркотиков и алкоголя было делом обычным среди определенного контингента учащихся Епископской, и, как только Эндрю получил водительские права, он сразу же стал задерживаться в городе до глубокой ночи, нередко наведываясь в парк Бальбоа, общеизвестное место сбора гей-тусовки. Эндрю любил считать себя полноправным членом гламурной «испорченной молодежи», представители которой ярко представлены в лице вечно обдолбанных богатых деток в романе Брета Истона Эллиса «Ниже нуля». Ему нравился принцип «жить быстро, умереть молодым»[16].
Вероятно, из-за крайне завышенных ожиданий родителей и собственного католического воспитания Эндрю так и не смог заставить себя признаться дома в том, о чем вне дома говорил откровенно: что он гей. Дабы дополнить свою репутацию человека безбашенного еще и реноме опасного отморозка, Эндрю стал регулярно прихватывать с собой в школу пистолет. Держал он его, правда, в машине, но некоторым одноклассникам показывал, иногда с пояснением, что пистолет ему выдал отец для самообороны.
Ближе к окончанию средней школы все в классе были поглощены подготовкой к поступлению в колледж. Эндрю же хранил гробовое молчание. На единых вступительных экзаменах он набрал 1190 баллов – неплохо, но недостаточно для получения стипендии на обучение в ведущих университетах. Между тем характеристика ему Епископской школой была выдана просто-таки блистательная: «Эндрю – настоящий интеллектуал с отменным чувством юмора и небезразличный к окружающим человек. Он прекрасно ладит со взрослыми, умеет блестяще рассуждать об истории и культуре, способен мыслить широко и глубоко. Будучи натурой независимой, изредка позволяет себе потакать своим прихотям, а по временам утрачивает интерес ко всем прочим предметам, кроме любимых. Обладающий всесторонней индивидуальностью, Эндрю привнесет оживление в жизнь кампуса любого колледжа! <…> Все мы стоя аплодируем его оригинальности, одержимости идеями и богатству воображения». Аплодисменты аплодисментами, вот только отец Эндрю к тому времени изрядно поиздержался, и любимый сын, вероятно, начал осознавать, что денег на его отправку в какой бы то ни было университет не предвидится, потому и стал уклоняться от разговоров о следующем шаге в жизни.
На протяжении всей учебы в старших классах Эндрю не стеснялся обсуждать образ жизни богачей и знаменитостей, в круг которых ему так хотелось бы выбиться и самому, вот только никакого конкретного плана, как это сделать, у него не было. Живя в окружении людей успешных и состоятельных, но страшно тоскуя при этом по вещам куда более утонченным, он пытался преподнести себя в качестве человека, и так вхожего в самые верхи. Но, поскольку трудиться он не желал, зато неистово стремился всё время блистать – вплоть до того, что по временам приходил в бешенство, если на него не обращали должного внимания, – то всё это по совокупности и привело к эскалации его гипертрофированно экстравагантного поведения.
«Именно ярость и придавала ему сил преодолевать неуверенность», – считает Мэтью Рифат. В начале их дружбы, еще совсем мальчишками, Эндрю и Мэтью имели обстоятельную беседу о своих жизненных целях. Эндрю четко сформулировал, что хочет навеки остаться в памяти людей: «Никакой конкретной цели, наподобие того что „хочу стать президентом США и этим запомниться людям“, – отнюдь. Скорее что-то типа „Людям я надолго запомнюсь, но не своими достижениями, а своим поведением и своей яркой личностью“. Для него было очень важно навсегда оставить след в сознании людей, и прежде всего тех, кто на него самого производил неизгладимое впечатление».
Пит
Месяц в месяц с окончанием Эндрю Епископской школы Пита уволили с брокерской должности в Crowell, Weedon & Co., и семья покатилась дальше по наклонной в пропасть долгов по кредитам. Джина, сестра Эндрю, числилась в Калифорнийском университете в Сан-Диего, и в сентябре Эндрю составил ей там компанию, выбрав историю в качестве главного профильного предмета. Пит неожиданно для себя был поставлен перед необходимостью тащить на себе тяжкое финансовое бремя обучения в колледже сразу двоих детей.
16
Главный герой романа Эллиса последовательно ведет дело к самоуничтожению. – Примеч. авт.