Хроники Даманского

Во время обучения в школе сержантского состава мне впервые довелось поучаствовать в драках с китайцами. Школа была резервом начальника отряда, и её курсантами усиливали заставы, на которых ожидались прорывы с сопредельной стороны.

Между тем через две недели беспрерывных столкновений нас курсантов, вернули для продолжения обучения. Через девять месяцев обучения я, и мои сослуживцы выпустились из школы сержантского состава. Её мы покидали в звании младших сержантов. Наиболее подготовленные становились сержантами. Выпускники школы были очень хорошо подготовлены, что в скором времени пригодилось в службе на границе. Позже я работал в высших военных пограничных училищах, Московском и Голицынском. Так вот – курсантов моей школы сержантского состава по многим направлениям готовили куда лучше, чем будущих офицеров.

Ещё во время обучения в школе, я проявил себя как спортсмен: хорошо играл в футбол и занимался спортивной стрельбой из пистолета. Поскольку я был спортсменом-стрелком, после школы сержантского состава, меня назначили начальником передвижного стрельбища. Это была машина ГАЗ-66, в которой размещалась учебная мишенная установка и другое необходимое оборудование. Тогда в войсках началось освоение ряда новых стрелковых упражнений, в том числе – ночных, по вспышкам и по звуку. Для этого использовались мишени, оборудованные мигающими фонариками и динамиками. Солдаты учились стрелять не только лёжа, но и стоя, с колена, в движении.

Номинально я подчинялся майору Петру Косинову, но фактически был самостоятельной единицей – на своей машине ездил от заставы к заставе, устанавливал мишени, помогал офицерам контролировать результаты упражнений. Эта самостоятельность привела к тому, что меня втянули в «аферу». Один начальник заставы ради хороших оценок попросил меня «обеспечить» лишние пробоины на мишенях. Я так и сделал. Но майор Косинов, очень опытный и принципиальный человек, внезапно остановил стрельбы и решил сам проверить попадания. Прошёлся вдоль мишеней, всё подсчитал и выявил подлог. Поняв, в чём дело, Пётр Иванович тут же приказал мне: «Собирай вещички, ты мне такой не нужен!» Так я потерял «тёплое» местечко.

За проступок меня оправили на гауптвахту. Идти предстояло пешком километров двадцать, по рокадной дороге. Погода была хорошая, я шпарю по асфальту, насвистываю.

Тут меня догоняет новенький УАЗик. Такие машины тогда только-только появились. Останавливается, а там – майор Александр Константинов. Я ему доложился по форме. Он говорит: «Садись, по дороге расскажешь – что натворил».

По дороге Александр Дмитриевич узнал всю мою подноготную. Настоящий политработник! Когда мы прибыли в отряд, Константинов оставил меня в приезжей комнате. А сам куда-то сходил, с кем-то поговорил и, вернувшись, сказал: «Нашёл тебе новое место службы».

Новое место службы оказалось совершенно неожиданным – летний лагерь для трудновоспитуемых подростков. Оказалось, он был создан Иманским отрядом по просьбе райкома партии Пожарского района. В этот военно-спортивный лагерь собрали со всего района самых «отчаянных» юношей – восемьдесят человек.

Лагерь представлял собой несколько сборно-щитовых домиков, поставленных на участке 3-й заставы. В них, помимо подшефных ребятишек жили воспитатели – сержанты Иманского отряда и моряки-пограничники из дивизиона сторожевых кораблей, также обслуживающий персонал: завхоз, водитель, повара и т. д. Начальником лагеря поставили женщину-преподавателя, директора одной из местных школ. А меня назначили начальником штаба лагеря.

Ребят поделили на два взвода – пограничный и морской. Их, соответственно одели в военную форму. Подростки действительно оказались трудными. Форменные хулиганы! С первого дня они стали пытаться сбежать из лагеря, дрались между собой по любому поводу. Но мы постарались увлечь подростков. Проводили военно-спортивные мероприятия: игры, походы, различные соревнования. Вместе с нами ребята изучали основы пограничного дела, ездили на стрельбы. И, разумеется, воспитатели установили железную дисциплину!

Усилия воспитателей не пропали даром. Когда спустя два месяца воспитанники покидали лагерь, они плакали – так не хотели уезжать. Успех крылся в том, что большинство воспитателей в прошлом были такими же деревенскими пацанами. Мы знали, как себя вести с трудными ребятами, о чём с ними говорить. Например, давайте из рогатки постреляем по мишеням – кто лучше? Или пойдём в поход. И вот мы едём по лесу, учимся строить в нём шалаши, готовить на костре. Вечером сидим у костра – байки травим. Это мне живо напоминало моё детство, когда мы друзьями гнали коней на ночной выпас. Треножили лошадей на пастбище, а затем всю ночь также сидели у костра, варили сибирскую похлёбку – кондёр, слушали дедушку, приставленного к нам для контроля и воспитания, сами рассказывали истории, мечтали о будущем.

После завершения лагерной смены, в сентябре 1968 года, меня отправили на 15-ю заставу «Озёрная», недалеко от города Лесозаводска. Застава была хорошая, типовая в недавно возведённом строении. Когда я туда прибыл, то оказалось, что штатный старшина был в отпуске и меня назначили временно исполнять его обязанности.

На заставе я прослужил три месяца – до середины декабря. А потом попал на гауптвахту. Числа 15-го декабря я, как старшина заставы, на машине ГАЗ-69 отправился в город за продуктами. Со мной было двое подчинённых: водитель – Метельков и каптёрщик – Юрченко. Получили всё необходимое и отправились на заставу. Поскольку у меня 20 декабря день рождения, по дороге я прикупил некоторое количество спиртных напитков.

Когда ехали через город, из выхлопной системе нашей машины раздался щелчок. У грузовиков того времени была такая «болезнь» – во время движения на «нейтралке» недогоревшие в двигателе пары топлива скапливались в выхлопной системе, а при включении передачи они вспыхивали с характерным «выстрелом». Кто-то из прохожих услыхал этот звук, позвонил в комендатуру и сообщил, что из нашей машины стреляют. За нами организовали погоню, остановили, задержали и, не особо разбираясь, отправили на гауптвахту.

Забрали ремни и в камеру. А там – армейцы, пятнадцать человек. Обычно пограничников с ними не сажали, отношения между нами были не очень. Увидев нас, армейцы тут же оживились: «Пограничники? Кранты вам. Будете спать на полу, у параши, без самолётов («самолётами» называли койки)». Мы решили в камере не задерживаться. Я попросил разводящего отвести нас в туалет. Там выдавили заднюю стенку, угнали свою машину и на заставу!

Когда прибыли на «Озёрную», начальник заставы уже был в курсе: «Что ж голубчики, машину под разгрузку, а сами возвращайтесь обратно – на гауптвахту». Вскоре подъехали представители комендатуры. Каптёрщика, как материально ответственного, оставили, а меня и водителя на «губу». Посадили в ту же камеру, к армейцам. К нам отношение уже другое – герои, как-никак сумели убежать! Водителя Метелькова через пару дней забрали – машина на заставе одна, не должна простаивать. Остался я один на десять суток.

Приближался новый, 1969-й, год. Перед самым праздником меня и других арестованных отправили на кирпичный завод разгружать из печей кирпичи. Начальник комендатуры пообещал, что если выполним задачу, то на Новый год отправят на заставу.

Условия работы на заводе были тяжелейшие! Печи раскалённые, пот градом, таскаем тяжеленные лотки с кирпичами. С трудом управились, но надежда, что удастся встретить Новый год по-человечески, подстёгивала. Однако, когда прибыл комендант, то он заявил – никуда никто отпущен не будет. Новый год встретите в камерах. Мне так стало обидно от такой несправедливости! По пути с завода на гауптвахту я выпрыгнул из машины в снег и пешком пошёл на свою заставу.

Шёл пятнадцать километров. Начальник заставы меня встретил и тяжело вздохнул: «Бабанский, что ты наделал?! Мы же планировали тебя забрать к Новому году! А теперь тебе ещё пять суток добавили». Опять посадили в камеру. Там я сильно заболел. Видимо, застыл во время своего побега. Комендатурские, чтобы со мной, больным, не возиться, уже второго января вернули меня на заставу. Я в тот момент был в полубессознательном состоянии – видимо, развилось воспаление лёгких.