Держи меня

— Ромочка, прошу тебя… — Мама снова заплакала. — иначе, я просто никуда не поеду…

В дверь позвонили, Матвей бросился открывать, а я сидел и, сжав зубы, смотрел, как Аля с большой сумкой на плече, улыбаясь моему брату, входит в мой дом и в мою жизнь на целый месяц…

… Через полчаса мама с Матвеем уехали. Аля на кухне громыхала посудой. Я решил жить так, как будто я в доме один. А по плану у меня тренировки. Руки должны быть сильными, раз уж с ногами беда, иначе никак. Подкатив коляску к кровати, ставшим привычным движением, пересел, повернул непослушное тело. Развернул турник, прикрепленый к стене и постарался выбросить все лишние мысли из головы.

Но позаниматься удалось недолго, в какой-то момент почувствовал на себе взгляд, в комнате стояла Аля и разглядывала конструкцию, на которой я занимался. Давно она тут?

— Чего тебе?

— Завтракать будете?

— Э-э, я буду рисовую кашу и оладьи со сметаной. И чёрный чай без сахара.

— Вообще-то, Ольга Петровна приготовила омлет и булочки.

— Так и быть, омлет и булочки можешь… съесть сама, а мне — рисовую кашу и оладьи. Со сметаной. И учти, что я завтракаю ровно в девять.

Она выразительно посмотрела на часы, висящие на стене. Я сделал вид, что не понимаю ее намека. Ну, и что, что уже полдевятого. Давай, иди уже! И учти, что тебе еще в магазие бежать — сметаны-то в доме нет! Ее у нас никто не ест, но тебе это пока знать не нужно… Аля рванула на кухню. Я задумался.

Как же интересно было наблюдать за тем, как на ее лице меняются эмоции: от удивления и непонимания до раздражения. Девочка, это только начало! А, вообще-то, жаль, что нельзя понаблюдать за тем, как она там крутится на кухне! Она — такая милая со своими этими косичками. Такая домашняя в мамином фартучке…

Вот же, гад! Какая тебе разница, что есть? Чем плох омлет, о, да еще и с ветчиной! А булочки — просто мечта! Так некогда разглядывать, быстрее, быстрее!

Молоко с промытым рисом — на плиту. Разбиваем яйца, соль, сахар, что там еще? Сода нужна, вроде бы? Где она? Вот какой-то порошок белый! Она или не она? Погасить же еще ее надо? Блин, молоко убежало…

С горем пополам, без пяти девять на столе стояли две тарелки: с кашей (на вкус, вроде ничего!) и пятью тощими (не то, что у мамы), но вроде, съедобными оладьями. Чай заваривается. Налью по ходу дела. В кухне, правда, воняет подгоревшим молоком (хоть и плиту успела помыть, но вытяжка и окно должны же справиться?) Так, что еще, что еще? Сметана где? В холодильнике я её не нашла. Хотела налить ему сверху на оладьи майонез, но вовремя вспомнила о той сумме, которую мне пообещал заплатить Матвей (даже больше, чем три моих зарплаты!). Схватив деньги, бегом — в магазин, благо, что он сразу за домом.

Ровно в девять я зашла в его комнату. Он уже сидел в коляске. Сам справляется, хотя меня предупреждали, что в этом я должна тоже помогать. Это — самое страшное, не представляю даже, как к этому чудовищу прикоснусь — он же меня укусит, точно!

— Кушать подано! — про себя добавила строчкой из любимого фильма, — "садитесь жрать, пожалуйста".

— Ну-ну, — протянул он, — сейчас посмотрим, можно ли, вообще, "кушать" то, что ты готовишь…

Он въехал в кухню, видимо, почувствовав запах, обернулся и внимательно посмотрел на меня.

— Это что?

— Как вы и просили, каша и оладьи. Со сметаной.

— Нет, что это так воняет? Отрава какая-то? В кашу что ли добавила?

Вот же, зараза! Что признаваться, что ли? Да ни за что не скажу, что молоко убежало!

— А вы не знали, что пурген пахнет именно так? Только не в каше, а в оладьях — вместо соды.

Мне показалось или в его глазах промелькнул смех? Он умеет смеяться? Да ну, показалось, наверное.

— Учти, в случае чего, с толчка меня будешь поднимать ты… — с опаской глядя на оладьи, он стал есть кашу. — Ты тоже можешь поесть…

— Нет уж, только после вас!

Я медленно наливала ему чай, потом мыла посуду, при этом исподтишка наблюдая за ним. Это реально было круче, чем смотреть фильм с каким-нибудь там Брэдом Питтом! Да, кто такой этот Питт рядом с этим парнем? Он бы плакал, если бы встретил это чудовище: "Я больше не самый красивый на свете…" А как он ест… о-о, и оладьи? Я ловила себя на том, что замираю, забывая делать то, что пыталась делать до этого. Подруга Маруська говорила когда-то (а я ещё смеялась над ней), что любит наблюдать за своим парнем, когда он ест, что он делает это так сексуально, что она прямо сходит с ума. Теперь-то я поняла, о чем она. И дело не только в сметане, которую он слизнул с уголка губ. Еще дело в том, что он, наконец-то, молчит…

7. Роман

Старался есть, как можно медленнее. Нет, не для того, чтобы растянуть удовольствие. Мама, конечно, готовит лучше. Но приготовленное Алей, в принципе, есть можно. Сметана только… Но сам просил со сметаной…

Смешно было из окна наблюдать, как она несется в магазин. Вот если бы и там не оказалось! Но нет, нашла.

Не спешил… Просто было что-то необычное, волнующее в том, что рядом посуду моет чудо с косичками, которое с интересом посматривает в мою сторону. Чем только вызван этот интерес? А, в принципе, за ущербными во все времена люди наблюдали с любопытством. Не зря же раньше в цирках выступали горбатые, лилипуты, карлики, всякие волосатые и просто уроды…

Но все когда-нибудь заканчивается. И оладьи закончились тоже… А уходить, то есть уезжать, не хотелось. Чаю еще попросить, что ли?

— Аля, налей мне еще чаю! — протянул ей чашку. Она осторожно взяла, причем от меня не укрылось ее нежелание дотрагиваться до меня. Неприятен. Ну, собственно, этого и следовало ожидать. Сам этого добивался. Да и какое чувство может вызывать у современной привлекательной девушки такой, как я? — Что у тебя там по плану?

— В каком смысле? — чашку с чаем не протянула мне, а поставила на стол.

— Ну, чем будешь заниматься? Что там Ольга Петровна накатала в своей рукописи? Зерна разделить? Котлы почистить? Ковры выбить? Карету помыть?

— Все зависит от того, что вы, Роман, предпочтете съесть на обед, — по тому, как она старательно отводила глаза, не желая смотреть на меня, я понял, что ей здесь так же не хочется находиться, как и мне ее видеть.

— Я бы, конечно, предпочел кулебяку с капустой… — следил за ее лицом, ожидая реакции. Она вскинула глаза на меня. Не умеешь кулебяку, значит? Возьмем на заметку… — Но, так и быть, съем то, что приготовила Ольга Петровна. Она же, наверное, подготовилась и к обеду?

— Борщ и котлеты с гречкой, — Аля немного помолчала и добавила. — Борщ, я так понимаю, со сметаной.

Внимательно всмотрелся в ее лицо, так и есть, улыбается. Поняла, что я ее не люблю. Значит, внимательно, за мной следила. Почему-то понравилась эта мысль.

— Естественно… — отступать некуда. — Ну, раз готовить не нужно, значит, у меня есть для тебя дело. Понимаешь, мама стареет. Давно не стирала шторы — развешивать их трудно для нее. Раньше я помогал (врал, конечно, но шторы — это казалось мне делом нелегким, как раз для нее), а теперь… сама видишь… Короче, их нужно снять, постирать, погладить и развесить…

— Я так понимаю, во всей квартире?

— Конечно, и начни, пожалуйста, с моей комнаты.

— Я надеюсь, стирать могу в машинке или вы предпочитаете ручной труд?

— Боже упаси, я что, изверг какой-нибудь? В машинке разрешаю…

Вернулся в комнату. Пересел в кровать, прикрылся ноутбуком и стал ждать, когда начнется работа.

Минут через десять Аля появилась в комнате. Я поднял глаза. Челюсть отвисла сама собой. Она переоделась. Если раньше была в джинсах и футболке, то теперь вместо обычных, ничем не примечательных штанов, на ней были коротенькие шортики, обтягивающие и открывающие моему взгляду длинные стройные, совершенно белые, без тени загара, ножки.

На голове — косынка, завязанная на манер банданы, в ушах наушники. Но, косынку я увидел только потому, что смотреть на нее я начал сверху. Взгляд, спустившись вниз, возвращаться не собирался. Может быть, я бы еще справился с собой, но она, подставив к окну стул, принесенный с собой, залезла на него. Вот тут-то я и пожалел о том, что, вообще, это со шторами придумал…