Душевный архитектор

— С ним тоже, — она усмехнулась, догадываясь, что в такие моменты людям хочется, чтобы думали о них. Если бы Вару озвучила подобную мысль, то оказалась бы и провидицей, и лгуньей одновременно, потому что, в сущности, думала обо всем подряд. — Он любопытная находка. Не то чтобы такие люди как-то удивляли меня, но он здесь так к месту. Иногда мне кажется, что фрагменты этой истории подбирал кто-то из моих родственников. Забавно, никогда не была фаталистом.

Здесь снова нужно напомнить себе, что некоторые вещи называются одними и теми же именами, пусть и не имеют ничего общего. И в момент осознания этого неизбежно близится конец: если суждения Вару вдруг окажутся верными, то она погубит все, если выскажется сейчас. Общность в этих двух историях сродни с буквами «а» и «р» в именах — как же бессмысленно.

— Что это значит? — спросил Гаара, и в самом деле интересуясь одним лишь словом, пусть и продублированным несколько десятков раз. Так сильны были сомнения, но почему-то сейчас, смотря в бирюзовые глаза, Кейджи была уверена во всем.

— Конкретно для меня — мою позорную ошибку. Тебе ведь знакомо слово «нарцисс»? Проявление нарциссизма делится на несколько стадий по степени вреда для окружающих. Точнее будет сказать, что его так классифицируют. Самая деструктивная и крайняя форма — жажда уничтожить все, что, по твоему мнению, может угрожать тебе. Разрушая мир, я избавляюсь от угрозы быть уничтоженным, — выданная так кстати фраза понравилась Вару, и она чуть улыбнулась. — При этом собственное «Я» является вершиной всего, первопричиной. Никаких других источников больше нет. Только Я.

Хотелось еще добавить, что в менее деструктивной форме подобное явление прослеживается почти у всех подростков, но это было совершенно не к месту. Чем бы ни руководствовались все эти люди, строя шаблонные теории о том, что происходит конкретно в этот момент в этой комнате, и четверть не могла объяснить все детали: они даже не видели расхождений между тем, к каким выводам приходят, и тем, что их чудовище, внезапно обратившееся в юношу, твердило снова и снова. Разглядывая это бесстрастное лицо с отпечатком ужаса, которое оно все еще вызывало, Вару не могла понять, как можно позволить себе объяснить все такими простыми чувствами. Может, если бы причинно-следственные связи свели их при других обстоятельствах, то все сложилось бы иначе, но это смешно, потому что иначе бы их попросту не существовало. Какие-то совершенно другие люди, но точно не они.

— Почему ты считаешь, что ошиблась? — вопрос, взращенный на почве уже существующего беспокойства, и единственное слово и в самом деле могло все объяснить. Всего лишь одно слово.

— Трансцендировать, значит, возвыситься над самим собой. Когда самоизоляция заставляет тебя страдать, ты начинаешь искать из нее выход. Какой-то внешний объект становится твоим идолом или идеалом, направляющим тебя, питающим энергией. Ты фокусируешься на нем путем избавления от оков эгоцентризма и в конечном счете перестаешь быть одиноким, — ответила Вару, но это слово, похоже, создано для того, чтобы его не понимали. Бывшая шиноби видела, как губы джинчурики дрогнули в попытке опровергнуть все, что она успела наговорить. — Чувствуешь разницу?

«Чувствуешь, что тебе бессмысленно что-либо объяснять?» — хотелось ей выкрикнуть, но она сдержалась, лишь до боли стиснув зубы. Все эти псевдоблагие намерения ее раздражали, и Кейджи не верила ни во что, к чему этот человек пытался стремиться. Не хотела верить, и это только больше ее раздражало. Гаара чувствовал растущее напряжение и, наконец, переставал быть другом, младшим братом и будущим Казекаге, внутренне съеживаясь от впечатанного в мозгу инстинкта самосохранения.

— Почему ты продолжаешь думать о моей проблеме, когда я сказал, что мне это не нужно? — прозвучала первая попытка прекратить это, на деле же только больше распаляя и без того достигшую апогея неприязнь.

— Ну, вообще-то ты говорил не так, — встала из-за стола Вару, оказываясь на одном уровне с джинчурики. У них был одинаковый рост, так что ничего не мешало создать иллюзию равных условий. — Я не думаю, что у нас получится что-то лучше. Так ты сказал. Тебе это в самом деле не нужно?

— Перестань, — Гаара поморщился, сдерживаясь, но Кейджи останавливаться уже не собиралась.

— Зачем лгать самому себе? Так ты с этим никогда не справишься.

— Хватит.

— Ты ведь просто делаешь вид, что стараешься. Попытался подражать кому-то первые дни и, осознав, что это слишком непривычно, решил дать назад, в итоге запутав всех, включая себя.

— Заткнись!

Он схватил бывшую шиноби за нижнюю челюсть, припечатав затылком к стене. Не смертельно, как можно было ожидать, но ощутимо, отчего перед глазами расползлись цветные пятна. Где-то в груди заклубилось возбуждение, словно Вару могла сражаться, вот только минимального насилия вполне достаточно для того, чтобы заткнуться. Дыша прерывисто и тяжело, она смотрела прямо в злые глаза, осознавая, что предпочла бы умереть сейчас, а не вследствие чьего-то хитрого плана. И отравленные эмоциями желания чуть ли не вынуждали ее мысленно умолять об этом.

— Ты в ответе за то, что уже успел сделать, и никто этого тебе не простит. Никогда. Но люди в общей куче — это совсем другое. Лидерами становились кровоглоты и пострашнее тебя, — прошипела Кейджи, скалясь в недоброй улыбке, и зубы ее были испачканы в крови: во рту отчетливо ощущался столь противный металлический вкус. Она не переживала за себя, но не могла даже помыслить, что дорогие ей люди, перетерпевшие столько лишений, могут быть в итоге вынуждены служить тому, кто все у них отнял. Она бы и в самом деле посмеялась, но не сейчас, не когда события идут быстрее них, подгоняя совершать поступки, которым попросту еще не пришло время.

Гаара изменился в лице, убрав свою руку так, словно не понял, зачем это сделал: на самом деле он все прекрасно знал. Видя его в таком неопределенном состоянии, Вару подтвердила свои подозрения, что этот разговор случился слишком, слишком рано. Вроде бы и иначе нельзя, но они оба не готовы на корню вырвать свои старые убеждения, даже во благо другим.

— Я решил стать Казекаге не по этой причине, — сказал джинчурики отстраненно, делая шаг назад.

— Для чего это? Ты сам себе новые пытки выдумываешь, будто одиночества было мало. Ничего хорошего для тебя из этого не выйдет. Тануки и чайник, помнишь? Не надо превращаться во что попало, — попыталась выразить свои мысли Кейджи как можно спокойней, но эмоции упрямо просились наружу. Однако еще мгновение, и она успокоилась: в данной ситуации все равно бесполезно трепыхаться.

— Таким образом я смогу доказать, что в праве сам выбирать свою судьбу. Не пытайся отговорить меня.

Вару тяжело выдохнула, отрицательно мотнув головой.

— Ты сломаешь себя.

— Тебя это волнует?

— Когда от твоего состояния зависят жизни других — да, — голос снова сорвался, но Кейджи лишь сжала руки в кулаки. — Меня это волнует. Отчасти я поэтому здесь и нахожусь, разве нет?

Гаара посмотрел на нее изучающе, словно выискивая подвох, но так ничего и не нашел. Взгляд его скользнул вниз, соглашаясь, но после вновь вернулся к пепельным глазам.

— Я не чувствую того же, что и ты. Помогать тем, кого даже не знаешь. Рисковать своей жизнью ради тех, кто, вероятно, никогда бы не сделал того же для тебя, — произнес он задумчиво, будто бился над какой-то логической задачей, однако дрогнувшие губы, обнажившие недовольный оскал, выдали его истинные чувства. — Я не понимаю, в какой момент я должен так поступать. Почему не могу убить кого-то, зная, что он сам пренебрег чужими жизнями? Я не отступаю. Я просто не понимаю!

Вару прикрыла глаза, поджав губы: у них не было на все это времени. Она уже сказала то, что должна была сказать в самом конце, но еще ничего не закончилось, а у нее больше нет аргументов вести эту одержимую дискуссию. Гаара по-прежнему нестабилен, и он абсолютно точно НЕ стал кем-то другим, а значит, доводы тех наемников верны. Он легко пойдет на поводу у таких хитрецов, и тогда все крайне быстро потеряет всякий смысл.