Душевный архитектор

— Парень с рождения был психом, — чуть ли не выплюнул Канкуро, и эти слова что-то задели внутри Гаары, пуская по венам раздражительные до зуда ощущения. — А что насчет нее? Что мы будем с ней делать?

— Она будет под стражей до тех пор, пока все не разрешится, — ответил Арэта на удивление спокойно, и Кукловод скрестил руки на груди, как если бы не поверил ему.

— И что потом?

— Потом будет видно, — вмешалась уже Вару, жестом показывая, что на этом они могут закончить.

***

Хироми помогла своему сыну по причинам, о которых Гаара догадывался, но не мог до конца понять. Мама — концентрат противоречивых чувств, заставляющий сердце сжиматься в отчаянии, злости и страхе. Эта женщина вызывала у него отвращение, однако он осознал, что совершил бы ужасную ошибку, если бы попытался оправдать этим ее убийство. Оправдать убийство? Что за жалкая поблажка? Джинчурики не сразу замечал, что порой приходит к таким же выводам, к каким бы пришел еще до встречи с Наруто: людское общество следует своду правил, о которых Гаара имел лишь смутное представление. Он слишком много времени не придавал чужим жизням никакого значения, чтобы так легко разобраться в тонких и почти неощутимых гранях морали, в которых люди ориентировались неведомым Сабаку но способом.

Однако кое-что за это недолгое время джинчурики все же для себя уяснил: кровные узы обязуют тебя заботиться о тех, с кем ты ими повязан. Конечно, следовать своим обязанностям — твой выбор или просто стечение обстоятельств, но обычно семья — это что-то, несомненно, важное. Понятие «чужой» семьи Гаара еще не воспринимал, но научился правильно обращаться со своей. Темари и Канкуро встретили его попытки с ярой поддержкой, осторожничая лишь первые несколько дней. Он довольно быстро подстроился под них и привык настолько, что больше не испытывал желания смести их с пути. Однако быть максимально открытым с ними у Сабаку но не получалось: не то чтобы он не хотел этого, просто в определенных ситуациях, когда можно было бы поделиться своими чувствами, он не знал, что именно должен сказать.

После собрания их команда разбилась, и Гаара шел в гостиницу вместе с братом, что все пытался завести с ним хоть какой-то разговор.

— Не нравится мне наш план. Просто ждать их следующего шага?

— Мы все равно не знаем, где они.

— Так-то оно так, но нельзя же вообще ничего не делать, — недовольно пробурчал Канкуро себе под нос, кидая раздраженный взгляд на резвившуюся дальше по улице компанию маленьких детей. — А у Вару как будто теперь личные счеты с тем парнем. Тебе не кажется, что она не все нам сказала? — спросил брат достаточно тихо, и Гаара, пусть и не находил причин опровергать его подозрения, ничего не почувствовал по этому поводу. — Она хоть поблагодарила тебя?

— За что?

— За то, что спас ее.

Джинчурики посмотрел на Канкуро сдержанно, и нельзя было угадать, что на самом деле в этом взгляде запечатлен немой вопрос. Гаара и не думал ни о каком спасении: он просто сделал то, что было необходимо, как ему казалось. Хотя если задуматься, слова брата имели смысл. Похоже, он и в самом деле в первый раз в жизни кого-то спас.

— Не думаю, что это то, за что обязательно нужно благодарить, — ответил Гаара после недолгого молчания, и Канкуро пожал плечами.

— Ну как знаешь.

В такие моменты стоило бы хоть что-то сказать, но джинчурики смолчал, бессмысленно подбирая слова для диалога с самим собой. Он догадывался, что если бы еще до миссии спросил совета у старшего брата, то услышал бы категорическое «нет». Канкуро почти всегда переходил черту, и любое его противостояние приводило к самым разным последствиям, и неприятие Вару Кейджи не являлось исключением. Он не относился к ней однозначно плохо, но был против того, что она находится в их команде. Гаара не придавал этому особого значения, равно как и Темари, но порой ему казалось, что подобными разговорами Канкуро пытается вытянуть из него какую-то информацию.

— Не хочешь поесть? — спросил он уже в дверях гостиницы, заметив, что Сабаку но не собирается входить.

— Нет.

Краткий и равнодушный ответ заставил Кукловода разочарованно поджать губы, и он лишь повел плечами, не находя причин уговаривать: — Ладно, встретимся тогда позже, — махнув рукой, сказал он и открыл дверь, но прежде чем зайти, вновь повернулся к брату. — Да, кстати, насчет Вару. Классно, конечно, что она согласилась тебе помочь, несмотря на то, что ты… Кхм, — он опомнился не вовремя, и Гаара уже понял, что тот имел в виду. — Наша миссия оказалась опаснее, чем мы думали. А Кейджи больше не шиноби. И, кажется, она успела забыть об этом.

С этими словами Канкуро скрылся за дверью, оставляя брата наедине со своими мыслями. Может, он хотел донести до него нечто иное, но ясно подчеркнул один нелицеприятный факт — Гаара сам был причиной того, что Вару больше не может быть шиноби. В его жизни этот звук раздавался часто — хруст костей, но Шукаку запомнил именно ее кости. Ему казалось это забавным — имитировать его, и у биджу это получалось, к ужасу, слишком точно. Вот и сейчас тануки закряхтел, вскоре прерываясь для того, чтобы довольно похихикать.

— Извините, — вежливый детский голос прозвучал рядом так неожиданно, что Гаара не воспринял его сразу. Он обернулся, к своему удивлению, обнаружив, что ребенок не мог обратиться ни к кому другому, кроме него. — А вы не могли бы достать нам мяч?

Мальчик смотрел на джинчурики скромно, но без должного страха, словно просто стеснялся говорить со взрослым. Окинув взглядом их низкорослую компанию, Гаара заприметил упомянутый мяч на крыше: они поглядывали на него с большой досадой. Неприятные воспоминания нанесли визит, не спрашивая разрешения, но Сабаку но не ощутил привычного гнева, разделив досаду вместе с этими потрепанными и пыльными детьми. Он не стал использовать песок, ощущая некое удовлетворение от того, что в нем не признали чудовище, и, запрыгнув на крышу, легко подтолкнул мяч носком к краю.

Его тут же поймали, вовлекая в игру. Странное чувство — внезапно захотелось уйти в ту точку мира, где тебя абсолютно никто не знает. Почему бы не сделать так? Если он все равно не может ничего исправить, ведь из пепла…

— Спасибо!

…времени не сложишь.

Мальчик помахал ему, спеша вернуться к друзьям. Чужое детство. Чужое счастье. Чужая семья. Чужое. Гаару в самом деле должно трогать то, что ему не принадлежит? Все еще стоя на крыше и глядя на резвящихся детей, он почти ничего не чувствует. Снисходительность. Все это ему больше не нужно, поэтому не просыпается зависть, убаюканная предвкушением возможного будущего. А возможного ли? Наруто будто бы смог, но он никогда и не был чудовищем.

***

Ирьенины прибыли в Хофу, когда уже порядком стемнело. Гаара наблюдал за их приходом с крыши гостиницы, думая о том, что это многих успокоит: они немного отдохнут, чтобы дождаться очередной катастрофы. О мотивах Кайро джинчурики старался не думать, чувствуя крайне неприятное беспокойство каждый раз, когда вспоминал его лицо. Слова Канкуро все еще теплились где-то в закоулках, отзываясь невнятным и почти призрачным раздражением. Захотелось спросить: — Почему ты убил ее?

Хотя слово «псих» заранее обесценивало любые оправдания, разве нет? В таком случае это не имеет значения. Возможно. Почему-то Гаара ощутил острую потребность задать этот вопрос конкретному лицу, но отдернул себя, подмечая, как импульсивно поддается этому желанию. Стоит лишь крохотной мысли посетить его, и он уже здесь, на чужой территории, нетерпеливо ждет свои ответы. В комнате Вару настолько тихо, что слухом нельзя заприметить ни намека на жизнь, однако джинчурики знает, что бывшая шиноби спит. На письменном столе уже догорает свеча, привлекая внимание к небрежной куче исписанной бумаги: привычка записывать свои мысли одной короткой фразой, что делало их совершенно бессмысленными для тех, кто не следил за процессом. Гаара скользнул взглядом по иероглифам, зацепляясь за одно слово, написанное и зачеркнутое несколько раз.