Страница 32 из 46
Саттва [как модальность] сознания, которая по своей природе есть ясность, будучи смешана с двумя [другими модальностями] раджасом и тамасом, привязывается к господству и к чувственным объектам».
Иначе говоря, мы теряем ясность своего сознания, входя во взаимодействия с жизнью. Но, если очиститься от раджаса и тамаса, то ясность сознания можно вернуть.
«И она же, [эта саттва сознания], когда исчезла малейшая загрязненность ее раджасом, пребывает в собственной форме [то есть в самой себе], будучи лишь знанием различия между саттвой и Пурушей <…> тяготеет к дхьяне – [созерцанию, называемому] “Облако дхармы”. Такое [состояние сознания] созерцатели полагают Высшим различением» (I, 2).
А поскольку на деле мы здесь говорим о способности различать сознание и то неуловимое Я, которое остается всегда наблюдающим или созерцающим, то можно говорить и о Высшем самопознании. Это не простое понятие, потому что в нем, по сути, уже нет даже познания.
Для того, чтобы это понять, нужно увидеть, что познание есть обретение неких знаний. А знания мы имеем только в виде образов, которые являются содержанием сознания. Однако Высшее различение приходит лишь с переходом за уровень использования образов, то есть в сознании, как чистой среде.
«Различающее постижение есть по своей сути саттва как модальность [сознания] и, следовательно, противоположно ей» (I, 2).
Это «ей» переводчики объясняют так: «Purusa. В философии санкхья-йоги этим термином обозначается один из двух базовых принципов системы – душа, или точнее, множественность душ, существующих наряду с материей (prakriti). Пуруша специфицируется как принцип чистого сознания, или энергия сознания (citišakti), качественно отличный от содержания знания (buddhi), представляющего собой определенную форму эволюции пракрити». (Островская, Рудой, Комментарий // Классическая йога, с. 209).
Так что Пуруше, пребывающему в сознании, как среде, противоположна даже «ясность сознания», если она оказывается ощутима. Есть просто сознание, естественно чистое, но бескачественное. Попытка почувствовать его «ясность», к примеру, внесет некое напряжение или усилие и тем порушит и естественность и, как это ни странно, ту же ясность. Даже способность различать ясность и неясность сознания есть загрязнение природы сознания.
«Потому сознание, безразличное к нему, освобождается также и от этого постижения. <…> Это и есть сосредоточение, “лишенное семян”. В нем ничего не познается, оттого оно бессознательно.
Таким образом, эта йога, [определенная] как прекращение деятельности сознания, двух видов.
Раз у сознания в таком состоянии нет объекта, какова же собственная природа Пуруши, [“Зрителя”], сущность которого – постижение буддхи, [то есть ментального опыта]?» (I, 2).
И вот мы пришли к вопросу Кто я? Или какова природа моей души? Точнее: какова собственная природа Души, когда деятельность сознания прекращена и ни на что не направлена (нет объекта)?
Третья сутра отвечает:
«3. Тогда Зритель пребывает в собственной форме».
А Вьяса поясняет:
«В этом случае энергия сознания, [или Пуруша], пребывает в своей собственной форме (я бы сказал: находится сам в себе, самодостаточен – А.Ш.) как в [состоянии] абсолютной обособленности. Однако при актуализированном (по-русски: при действующем – А.Ш.) сознании она (Пуруша, душа – А.Ш.) не [представляется] таковой, хотя в действительности это так.
– Почему же тогда [это происходит]?
– В силу того, что объекты показывают себя [Зрителю]» (I, 3).
Далее Патанджали делает важнейшее замечание, которое я привожу сразу с пояснением Вьясы.
«4. В других случаях – сходство с деятельностью [сознания].
Пуруше в актуализированном состоянии [свойственна] деятельность, которая не отличается от деятельности сознания. Так, в сутре [сказано]: “Существует лишь одно проявление [для обоих], и это проявление есть знание”.
Сознание – словно магнит, действующий одним лишь фактом своей близости; благодаря свойству быть наблюдаемым оно становится собственностью Пуруши, своего господина. Поэтому безначальная связь Пуруши [с сознанием] и есть причина постижения им [содержаний] деятельности сознания.
Тем не менее эта [деятельность] сознания, будучи многообразной, должна быть прекращена» (I, 4).
И далее начинается школа прекращения деятельности сознания, которая по своей сути и есть школа йогического самопознания. Я не буду ее пересказывать, потому что, если исходные положения были понятны, остальное легко впитывается из текста «Йога-сутры».
Однако эта легкость дальнейшего понимания и заставляет меня вернуться к разговору о сложностях понимания «Йога-сутр». То есть ко второму пути их изучения.
Итак, «йога» Патанджали начинается: yogascittavrttinirodhah.
Когда Ауробиндо говорит, что истинная йога противоположна той, с которой вы, скорее всего, начали ее изучение, это означает, что начать надо не с асан, не с тела, а с ума, Буддхи и читты.
И как это ни странно, но «Йога-сутры» Патанджали и начинаются ведь именно с этого места, будто являясь продолжением мысли Ауробиндо. В вольном переводе это будет звучать примерно так:
Начнем изучение йоги
С Читтаврити ниродха,
то есть с отсечения метаний ума.
Наши ведущие индологи переводят понятие «читта» как «сознание»: «Йога есть прекращение деятельности сознания» в переводе Е. Островской и В. Рудого.
Островская и Рудой великолепные знатоки, и я склонен доверять им во всем, что касается древних индийских текстов. Но ведь при переводе существует две стороны, два языка: тот, с которого переводят; и тот, на который переводят. И как это ни странно, но иногда выражение оказывается более понятным для переводчика на языке оригинала, чем на родном. Почему? Потому что в родном языке может отсутствовать четкое понимание описываемого явления, и переводчик должен выбирать между двумя или более подходящими словами. Как осуществить этот выбор?
Слово есть лишь имя какого-то явления. Это если мы подойдем поверхностно. Если мы попытаемся присмотреться, то увидим, что явление нам недоступно даже для называния, если у нас нет соответствующего понятия. А что такое понятие? Понятие – это образ явления. Можно сказать, умственный образ, который вызывается именем.
И получается, что слово есть имя, но не явления, а образа явления, то есть понятия. А для явления именем будет само понятие о нем.
И вот, когда мы говорим о читте, мы налетаем на то, что ее переводят то как сознание, то как ум, то как мышление или даже разум и рассудок. Что это значит? Только одно: переводчики не знают, какому понятию принадлежит имя читта. Какому понятию в санскрите.
Это не совсем точно, потому что, читая того же Патанджали, можно выбрать из текста достаточно подробное описание читты. И любой внимательно читающий Патанджали переводчик произвольно и непроизвольно (подчеркиваю: непроизвольно) это описание видит и знает. Но затем начинаются трудности, потому что описание или образ некоего иноязычного понятия нужно соотнести с образами близких к нему понятий в родном языке. А их оказывается несколько и ни одно не совпадает с переводимым в точности. Какое имя выбрать? Какое подскажет чутье переводчика. А как быть уверенным, что это верное имя? Непросто это. Вот мы и имеем разные переводы у разных переводчиков. Их чутье оказывается не таким уж надежным инструментом.