Страница 10 из 15
Юрий Павлович тогда работал над фильмом-концертом «Метаморфозы». На этой картине я и проходил школу киношного мастерства. Что я делал в производственный период? Спросите лучше, чего я не делал. Всю черновую работу от грима актеров до съемки и монтажа материала. Когда спал, не помню. Ночные съемки в павильоне, дневные на натуре, остальное время на монтаже. На финал фильма Шип придумал сделать анимационные титры. Съемочная группа представлялась в них портретными шаржами. Так вот, в этих титрах я был изображен многоруким Шивой.
Павел Антонович Захаров. Рисунок Василия Рещука
Больше недели мы с художником-мультипликатором Пашей Захаровым, которого однажды невнимательный работник Отдела кадров окрестил «мудожником-хультипликатором», снимали эти проклятые титры. Более нудной работы я в жизни не делал. Анимация делалась способом перекладок, то есть вырезанные из бумаги компоненты изображения сдвигались после одного снятого кадрика. Передвинул – снял, передвинул – снял, передвинул – снял… Передвигал я, снимал Паша, стоя вверху на стремянке. И не дай бог где-нибудь ошибиться. Тогда надо начинать все сначала. Катастрофа случилась к концу четвертой смены. На шаржевое лицо Шипа села
муха. Она, видимо, решила приобщиться к славе режиссера. Шип с мухой на носу был запечатлен кинокамерой. Но это еще было полбеды. Когда я дунул на «диверсанта», то вместе с мухой разлетелись все компоненты изображения. Надо было слышать, какие проклятия посыпались сверху на мою глупую голову. Но делать было нечего. Четыре дня работы коту под хвост, надо было начинать все сначала. С тех пор для меня мухи не только переносчики заразы, но и злейшие враги кинематографа. Еще неделю мы кувыркались с этими злополучными титрами. Когда закончили, с облегчением вздохнули, а материал сдали в проявку. Планшеты с картинками и надписями на всякий случай не разбирали, мало ли что, могут и в проявке загробить материал.
Я посмотрел на злополучный планшет с изображением Шипа, и у меня появилась идея.
– Паша, давай Шипа разыграем.
– А как?
– Поменяй в фамилии Шепшелевич букву «Е» на «И».
Это было сделать легко, потому что надписи не писались кистью на бумаге, а выкладывались из отдельных буквиц на стекле. Паша быстро поменял буквы, тем более, что мы увидели в окно, по направлению к мультцеху идет Шип.
– Как дела? – спросил он, пробегая глазами по планшетам.
– Нормально… Сдали в проявку.
– А это что? Кх-кх… – спросил он побледневшим голосом.
– Где? – наивно с затаенной подленькой радостью спросил я.
– Почему Шипшелевич? Кх-кх…
– Ты же ШИП?
– Ну, ШИП… Кх-кх
– Я подумал, что тогда Шепшелевич – неправильно, и исправил…
– Все переснять… Кх-кх
– Юра, да кто эти титры читает? Кому какая разница Шепшелевич или Шипшелевич? А переснимать – это еще одна неделя работы.
– Переснять! Кх-кх.
Успокоился он только тогда, когда увидел титры на экране, а на розыгрыш не обижался.
Он меня учил, что в кино мелочей не бывает, а искусство и есть полотно, сотканное из мелочей. Однажды он поручил мне самостоятельно смонтировать танец «Ситцы». Этот номер мы снимали в Уссурийске. Я просидел над монтажом всю ночь. Наутро мастер посмотрел мою работу, кхыкнул носом и велел восстановить рабочий материал в своей первозданности. Восстанавливать материал было сложнее, чем монтировать. Пленку тогда клеили специальным клеем, и при монтаже терялся один кадрик на склейку. Чтобы восстановить материал, надо было вместо потерянного кадрика вклеивать черный. Это потом стали монтировать рабочий материал скотчем, и тогда перемонтаж эпизода значительно облегчался.
Шип за монтажным столом. Рисунок Василия Рещука
Материал я восстановил, и Юрий Павлович показал мне класс монтажа. Так на своих ошибках я учился монтировать, а Шип на удивление оказался терпеливым учителем. А я получил кликуху: ПатШипник. Правда, просуществовала она недолго, до первой самостоятельной работы, после которой я стал полноценным ПАТом. А мое место в ассистентах заняла Шипка, Галя Ярыш. Она работала костюмером на телевидении и поехала с нами в Уссурийск на съемки «Ситцев». Она была очень хороша. Кожа на лице была полупрозрачная, нежная-нежная, слегка раскосые глаза, как у молодой Татьяны Самойловой, точеная фигурка и очень стройные ноги. Куколка! Шип в нее влюбился сразу по уши.
– На этой девочке я женюсь, – сообщил он мне по большому секрету. И в самом деле, в скором времени эта куколка стала его женой, ассистентом и самой настоящей Шипкой.
Женя Неберова и Галя Ярыш (Шепшелевич)
Жили они счастливо довольно долго. Галка родила двоих деток: дочку Сашу и сына Павлика.
Но в один момент, будто кошка между ними пробежала. Точной причины я не знаю. Может, это было появление на студии молодой звукооператорши, Галкино увлечение молодым человеком на Рижской киностудии, куда мы возили на обработку материалы, а может это была и моя вина.
Чета Шепшелевичей получила новую квартиру, и им на новоселье подарили очаровательного сиамского котенка. Квартиру обмывали основательно, и к концу вечера я этого котенка у Шипов выпросил. Так что домой я вернулся с этим серо-голубым комочком счастья. Когда жена попыталась меня ругать, кошка выгнула спину и зашипела.
– Защищает, – улыбнулась Маргарита. – Как же мы тебя называть будем?
– Ки-ку, – сказала кошка.
– Ну вот, ты и назвала себя. Будешь у нас Кикой.
Возможно, эта Кика и была тем украденным счастьем у четы Шепшелевичей, которое разрушило их союз. А может, действительно причиной было появление на студии молодого специалиста из Ленинграда Натальи Тимофеевой. Она окончила Ленинградский институт киноинженеров по специальности звукорежиссура.
Юрий Павлович Шепшелевич был трудоголиком. Несмотря на то, что в принципе все киношники трудоголики, потому что без этого нельзя сделать кино, Шип был трудоголиком с фанатизмом. Вот такая гремучая смесь. Наташа Тимофеева, новая подруга режиссера, человек весьма одаренный, хорошо Юру дополняла. Иногда казалось, что не Шип режиссирует картину, а Наташа режиссирует Шипа. Впрочем, это могут быть мои домыслы. Во всяком случае, наиболее яркие картины мастера сделаны в содружестве с Наташей. На мой взгляд, те фильмы которые имели лирический или поэтический оттенок, ему удавались лучше всего. Замечательны были «Сахалинские акварели», «Паруса надежды» или «Не расставайтесь с детством». Их он, в отличие от меня считал не самыми лучшими фильмами. Он любил свои замудренные доморощенной философией, трудночитаемые зрителем картины типа «Оглянись завтра» или «За чертой прибоя». Но я не киновед и высказываю только свою точку зрения. Но то, что Шип был хорошим режиссером – это бесспорно.
У Галки Шипки судьба сложилась трагично. Соловьев, с которым Галина познакомилась в Риге, бросил семью и, сломя голову, примчался во Владивосток. Здесь сломал еще одну семью и Галкину жизнь. Они пили беспробудно. Сначала пропили обстановку квартиры, потом продали саму квартиру и переехали в деревню, жили на отшибе, на каком-то хуторе, где стояли три покосившиеся избы. Мало того, что они пили, Соловьев еще частенько поколачивал свою возлюбленную. А потом, как говорят, и забил окончательно. Схоронили бывшую красавицу на скромном деревенском погосте.
Шип был натурой сложной и противоречивой. Он мне напоминает такие хитрые картинки со скрытым изображением. Мельком посмотришь – одно лицо, начинаешь вглядываться – проступает другое, а потом и третье, ничем на первое не похожее. Он мог быть спокойным, добрым, внимательным… А мог биться в приступе необузданного бешенства, когда его не могли скрутить и три здоровых мужика.