Время героев

Несколько минут протекли в молчании. Абдул-бек рвал рубаху, пытаясь заткнуть рану в груди Дауда, так вовремя прибежавшего на помощь беладу. Семён с Новицким переживали неожиданный удар, обрушившийся на них почти накануне победы.

И тут начал кричать Темир. Пуля не убила его, падение тоже оставило в живых, но, ударившись о землю, парень поломался так сильно, что никакое воспитание не могло побороть страшную боль. Мухетдин же лежал неподвижно и был, видимо, мёртв. Солнце палило нещадно, и три коршуна уже закладывали круги на фоне выцветшего от жары неба. «Так всегда в этих горах, — подумал Новицкий. — Ночью замерзаешь, днём плавишься. Только крайности. Ровной середины нет и никогда, наверно, не будет».

— Абдул-бек! Ой-е, Абдул-бек! — крикнул Атарщиков.

— Ой-е! Что тебе нужно?! — отозвался белад.

— Твою жизнь! — рявкнул Новицкий, исходя слепой ненавистью.

— Я дарю её тебе с радостью, — долетел насмешливый голос. — Подойди и возьми!

Атарщиков посмотрел на Сергея с укором.

— Я хочу забрать раненого, — крикнул казак. — Он ещё совсем молод и не должен так мучиться.

— Если он достаточно взрослый, чтобы убить, может и умереть. Но, наверно, ты прав. Забери своего раненого, а я пока что займусь своим, и отдохнём от убийства.

Дауд сидел, привалившись к камню, тяжело дышал, уставившись в землю. Струйка крови вытекала из безгубого рта, стекала в дыру, где давно, до сражения под Левашами, была нижняя челюсть. При каждом выдохе кровь закипала пузырьками, и Абдул-бек понял, что его любимый нукер умирает.

— Что будешь делать? — спросил Дауд.

Слова его были невнятны, но бек понял сказанное.

— Подожду, — ответил он безразлично. — Потом попробую их убить.

«Подожду, пока ты умрёшь», — понял Дауд.

— Не надо ждать. Пусть гяур подойдёт. Я выстрелю, ты ускачешь.

— Я дал ему слово, — возразил бек, не слишком уверенно.

— Ты дал, не я. И помнишь, что говорил молла: Аллах не слышит клятвы, данной перед неверными.

— Хорошо, — ответил белад и потянулся к ружью Дауда.

Атарщиков с винтовкой в руке, косясь на валуны, за которыми прятался Абдул-бек, пошёл к Темиру, обходя врагов возможно дальше. Парень уже ослабел, впал в забытье и только стонал отчаянно. Одна нога его изогнулась под углом совершенно немыслимым. Последние шаги Семён пробежал, но только нагнулся к раненому, как Дауд выстрелил. Глаза его уже видели плохо, нечётко, и пуля пошла ниже, ударив казака в мякоть бедра. Он упал, но перекатился, перехватывая винтовку удобнее. Ошеломлённый Новицкий увидел, как из порохового дыма вымахнул всадник и понёсся вдоль склона, уходя за скалу. Бек понял, что Атарщиков жив, и не хотел подставляться под его пулю. Новицкий вскрикнул и пустился бежать.

— Вниз! — заревел Семён, корчась и зажимая рану. — Вниз! Там наши лошади! Вниз скачи, скалы его отожмут от гребня!

Новицкий бежал по склону, прыгая через камни, а вслед ему летел мощный голос казака, пытавшегося перекричать боль:

— Убей его, Александрыч! Убей мерзавца! Убей!..

В самом деле, дальше под самым гребнем стояли мощные ряды скальных выходов, и подняться наверх конному не было возможности. Склон же, по которому скакал Новицкий, выполаживался к речной долине. Река, помнил Сергей, вытекала из горного озера, лежавшего синим зеркалом под перевалом. Если бы абрек решил уходить вверх, он был хорошо заметен в безлесной местности — чёрный всадник на белой лошади. Но сколько Сергей ни обшаривал глазами местность, ничто не двигалось, никто не скакал ни в каком направлении.

«Да и вряд ли Абдул-бек станет спасаться бегством от такого противника, как он, — подумал Сергей. — Скорей всего, он свернул и спрятался за какой-нибудь складкой, неровностью. Уложил коня и выцеливает неразумного русского». Мелькнула мысль — вернуться, но тут же пропала. Слишком много людей погибло из-за знакомства с ним, Новицким, чтобы он ещё трусил и прятался. Он положил винтовку поперёк седла и поехал шагом, напрягая зрение и слух.

Он спустился со склона и поехал параллельно руслу реки, направляясь вверх по течению. С его стороны тянулась широкая галечная отмель, правый же берег поднимался гораздо круче, и там тянулись редкие холмики, за которыми знающий человек вполне мог ожидать засаду. «Ты кожей должен чувствовать человека, который тебя выцеливает», — вспомнил Новицкий слова Зейнаб, и воспоминание укололо сердце, будто кинжалом. И вдруг он почувствовал, что левую щёку будто бы обожгло, словно свечкой или же серником. Не рассуждая, он наклонился к гриве лошади и тут же услышал, как свистнула пуля над головой. Облачко дыма над грядой показало ему, где притаился враг. Сергей тут же направил лошадь в реку, чтобы не дать противнику времени перезарядить винтовку. Но и бек, понимая манёвр врага, выскочил из-за укрытия и быстро помчался ему навстречу. Он то и дело заставлял Белого поворачивать в одну сторону, в другую, свешивался то на левый бок, то на правый. Новицкий остановил лошадь ещё на отмели и, приложившись, ловил мушкой ловкого абрека, который, казалось, двоился в прицеле. Когда же Белый остановился на миг, Сергей потянул спуск, курок сухо щёлкнул — осечка. Новицкий схватился за шашку, и тут бек пустил коня вскачь. Стволом ружья он отразил удар Новицкого, а прикладом выбил противника из седла. Сергей покатился на гальку. Дыхание перехватило, и последнее, что он увидел: огромное копыто своей же лошади, закрывшее от него весь дневной свет, весь мир.

Очнувшись, он понял, что полулежит, прислонившись спиной к валуну. Напротив, на таком же камне, сидел Абдул-бек, поигрывая плетью.

— Очнулся, русский? — спросил он, заметив, как поднялись веки Новицкого.

Сергей не стал отвечать. Он разглядывал ногу бека: ступня прижималась к камню как раз на линии, до которой поднималась вода. Сверху камень был серого цвета, снизу тёмного и казался влажным; так же, подумал Новицкий, разделяются, наверное, жизнь со смертью.

— Ты меня слышишь, русский? — повторил белад.

Новицкий посмотрел за его спину, где по колено в воде ходили две лошади — белая и гнедая. Подумал и поднял взгляд:

— Почему ты меня не убил?

— Успел бы зарядить снова винтовку, убил бы. А когда ты осёкся, подумал — зачем торопиться?

Он помолчал, а Новицкий скосил глаза на свой пояс. Ножны кинжала были пусты.

— Не торопись, — усмехнулся бек, заметив его движение. — Человек живёт только однажды. И умирает всего один раз. Но одни легко, другие же очень трудно. Я знаю — ты храбрый. Ты хотел бы быструю смерть — пулю, кинжал или шашку. Но я решил, что ты будешь умирать долго.

Иных слов Новицкий не ждал. Но отчего-то уже не испытал того животного ужаса, что охватил его при первом разговоре с беладом. Только усталость чувствовал он, только пустоту внутри когда-то живого тела. Абдул-бек поднял с гальки кинжал, тот самый, что когда-то подарил Сергею Атарщиков, и подошёл к Новицкому. Тот смотрел на приближающегося белада с безразличием, удивлявшим его самого. «Боюсь ли я боли? — спросил он себя и ответил решительно: — Больше я уже ничего не боюсь. Ни боли, ни смерти, ни даже этого рябого убийцу... Я не смог защитить друзей, я не сумел даже отомстить за их гибель. Что же мне до того, что случится теперь с моим телом...» Новицкий поднял глаза к небу, скользнул взглядом по тёмному диску солнца, которому было решительно всё равно, что творили внизу несчастные люди. И вдруг словно услышал сверху тихий голос Зейнаб.

— Добыча набега станет добычей набега, — повторил он слова любимой.

Губы его едва шевелились, но Абдул-бек, кажется, услышал его и понял. Он перехватил рукоять кинжала, так, чтобы уместились обе кисти, размахнулся, подняв оружие выше папахи, и, припав на колено, опустил с силой. Отточенное лезвие вошло между раскинутых ног Новицкого, едва не разрезав ему промежность; мелкие камешки, брызнув в стороны, посекли щёку. Оставив кинжал, бек тут же вскочил на ноги.

— Я решил — ты будешь умирать долго, — повторил жестокий абрек. — День, пять, десять дней, двадцать, тридцать...