Время героев

Абдул-бек спрыгнул вниз и бросил поводья, зная, что Белый останется рядом. Ногой он перевернул врага на спину и наступил сильно на грудь, нацелив в голову пистолет. Таймиев поднял веки и посмотрел снизу вверх взглядом, ещё затуманенным болью.

— Кто послал тебя? — спросил Абдул-бек.

— Дети, дети послали, — прохрипел Джембулат и одной рукой достал из-за пазухи мешочек с деньгами. — До весны дотянуть, только до весны дотянуть бы.

Абдул-бек сильнее надавил ногой, и пленный закричал, забился; на губах его запузырилась розовая пена. Очевидно, при падении сломалось ребро, и осколок его проткнул лёгкое.

— Кто заплатил тебе за смерть Абдул-бека? Отвечай и умрёшь быстро, — обещал бек.

Свободной рукой он достал кинжал и остриём уколол Таймиева в пах.

— Аслан-хан... Аслан-хан хотел отомстить за своего брата... И русский... Русский приезжал к Аслан-хану.

Тот русский, что бежал от тебя и Джабраил-бека... И дети, дети мои! — завыл Таймиев с какой-то нелепой последней надеждой пытаясь поймать взгляд своего убийцы.

Абдул-бек потянул спусковой крючок и, не глядя на то, что ещё секунду назад было человеческой головой, взметнулся в седло. Но через несколько шагов повернул Белого и, свесившись с седла, забрал из руки мертвеца мешок с золотом. Поднялся в стременах, размахнулся и швырнул нечистые деньги как можно дальше за край обрыва. «Если умерли мои сыновья, — мрачно подумал он, — зачем же тогда жить отродью Таймиевых?» — хлопнул Белого по шее и поскакал прочь...

III

Костёр горел до рассвета, и всю ночь Новицкий глядел сквозь кустарник, как пульсируют языки пламени над сухими стволами, уложенными рядком. Сидел в холодном, сыром осеннем лесу, привалившись к шершавому стволу огромного суковатого дуба. Овчинный полушубок он держал на коленях, прикрывая от сырости полки заряженных винтовки и пистолетов. Бурку он положил на поляне, завернув её так, что со стороны должно было бы показаться, что беспечный человек улёгся вздремнуть, погреться рядом с огнём, не принимая в расчёт, что проснуться ему, скорей всего, уже не придётся. На самом Сергее надета была, поверх рубахи с бешметом, одна черкеска, но он не ощущал холода. Его познабливало, но лёгкая нервная дрожь сделалась ему привычной с того страшного сентябрьского дня.

Тогда он с утра засел за работу, решив воспользоваться вынужденным одиночеством, чтобы завершить, наконец, записки о своём плене. Софья Александровна своими уколами разбудила в нём литературное честолюбие. Ему мало уже было одних донесений Георгиадису и реляций Рыхлевскому с Вельяминовым. Он мечтал уже вновь увидеть свои тексты на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», показать их той же Мадатовой и Грибоедову. Александр Сергеевич, знал Новицкий, отличался не только на дипломатической службе, но и составил себе определённую славу как автор нескольких одноактных комедий. Кроме того, до Тифлиса уже донеслись слухи, что Грибоедов в Петербурге читает в салонах новую свою пьесу, и та имеет успех решительный.

Сергей хорошо работал с утра до полудня, оторвавшись от стола только один раз, чтобы выпить стакан остывшего чая. Служанок своих Зейнаб забрала с собой, а у Новицкого слуги почему-то не задерживались надолго. Вот и вчера он рассчитал очередного вороватого молодца, а потому утром пришлось просить хозяина прислать своего человека с кипятком. Второй же раз спускаться Сергей уже не решился, чтобы не расплескать на расшатавшейся лестнице яркие воспоминания, свободно переливавшиеся через руку и перо на бумагу.

А ровно в полдень, как раз когда начал звонить брегет в жилетном кармане, в дверь постучали, и вошёл нарочный, посланный к Сергею Рыхлевским.

— Их высокоблагородие, начальник канцелярии командующего просит спешно прибыть ваше высокоблагородие, господина Новицкого...

Сергей ещё подивился неожиданной спешке, дал посыльному какую-то мелочь и попросил, пока собирается, оседлать его лошадь, стоявшую в хозяйской конюшне. Вспомнил со вздохом славного рыжего меринка, что так и остался у Джабраила, сложил бумаги и отправился переодеться.

Он вошёл в присутствие в самом весёлом расположении духа и громко поздоровался со всеми сослуживцами сразу, но никто не повернул головы в его сторону. Напротив, каждый старался ближе склониться к столешнице, словно норовя зарыться в бумаги, отгородиться от радостно-молодого, отчаянно-счастливого коллежского советника Сергея Новицкого, ещё не подозревавшего, что ему уготовила злая судьба. «Воздуху, господа, нужно вам! Воздуху!» — хотел было воскликнуть Новицкий. Но в это мгновение дверь в кабинет начальника канцелярии распахнулась, Рыхлевский выскочил и быстро пошёл к Сергею, протягивая навстречу ему большие, пухлые руки. И, только увидев сморщившееся лицо, обрамленное котлетками бакенбард, Сергей почувствовал, что сердце его съёживается, тяжелеет, проваливается всё глубже, глубже и глубже...

Её привезли через два дня и похоронили в закрытом гробу. Сергей просил, чтобы ему разрешили в последний раз увидеть дорогого человека, но окружающие воспротивились ради его же пользы.

— Не горячись, Новицкий, — сказал ему сурово Мадатов. — Помни лучше, какая она была...

Прямо с кладбища Мадатовы забрали Сергея в свой дом. Софья Александровна сама пригласила желающих помянуть усопшую по христианскому обычаю, а уж по мусульманскому её, мол, проводят в родном ауле. Если только у родных достанет ещё сил и слёз после похорон отца несчастной и брата.

Зейнаб, как и собиралась, приехала в дом родителей с подарками от мужа, как и предписывалось адатами[85]. Провела в ауле недели три, а потом заторопилась обратно. Провожать её поехали отец с братом, ещё двое-трое друзей Шавката.

Абдул-бек поджидал их у конца верхней тропы. Очевидно, он давно караулил отъезд Зейнаб, не решаясь напасть на её дом в селении и оскорбить тем самым своего кунака Джабраила. Увидев мрачного, чёрного, грозного, как Азраил, всадника, да ещё на белой огромной лошади, юноши остолбенели. Никто из них и не мог помыслить вступить в схватку со знаменитым беладом. Отец же Зейнаб крикнул: «С дороги!» — и схватился за пистолет. Но разбойник оказался проворнее: стукнула его «крымчанка», и старик вылетел из седла. Шавкат кинулся на убийцу, но Абдул-бек вторым, а может быть, четвёртым ударом развалил храброго парня от плеча до самого пояса. Служанки визжали в смертельном страхе, друзья Шавката застыли, как каменные. Зейнаб же прыгнула с арбы на коня, оставленного мёртвым отцом, и пустилась наверх. Абдул-бек мчался следом и скоро настиг свою жертву. Неизвестно, что собирался он сделать: убить её или только схватить. Но только он поравнялся с женщиной, та отмахнулась ножом, который всегда носила на поясе. Да так ловко, что из раны на лбу разбойника хлынула кровь, заливая ему глаза. И тогда бек разрядил пистолет. Опять же никто не мог утверждать точно — куда он целил. Но пуля ударила лошадь в шею, та шатнулась в сторону и вместе с наездницей полетела вниз с обрыва высотой, наверно, саженей в тридцать...

Новицкий пробыл в доме Мадатовых около десяти дней. Почти всё это время он лежал на диване, свободно заложив руки за голову, бездумно разглядывая расписной потолок. Тяжёлые чёрные гроздья свисали там с плетей винограда, оранжевые плоды апельсина теснили друг друга, сами норовя сорваться в руки девушек, почти надвое перерезанных в талии плетёными ремешками. Ни одна из них не могла напомнить Зейнаб, и потому Сергей разглядывал их спокойно, не опасаясь потревожить ту ледяную пустоту, что теперь составляла всё его существо. Вышколенный слуга дважды в день приносил поднос с едой. Сергей выпивал полчаши холодной подслащённой жидкости, разламывал квадратик сухого печенья и большую часть клал обратно. Софья Александровна не заходила, но через день появлялась в дверях Патимат, оглядывала Новицкого и уходила. Приходили от Ермолова справиться о здоровье. Сергей молча кивал.

85

Древние законы, по которым жили горцы ещё до принятия ислама.