Время героев

К удивлению Сергея, его не связали, только отобрали винтовку в чехле, пистолеты, сняли кинжал и шашку. Впрочем, два человека по-прежнему ехали к нему вплотную, и Сергей был уверен, что, вздумай он кинуться в сторону, три-четыре пули тут же полетят следом. Он был один, без оружия, в чужой, незнакомой ему стране. Он решил покориться для виду и поглядеть — в какую сторону выведут его обстоятельства.

Ночевали они в лесу, по известной уже Новицкому схеме: развели костёр и наскоро поужинали. Лошадей не только не рассёдлывали, но и каждый держал свою в поводу. К удивлению Сергея, его не только покормили, но и выделили долю, равную с остальными. Когда перекусили, огонь разбросали и затоптали, опять поднялись в сёдла и, лишь отъехав не меньше чем на две-три версты, расположились уже на ночлег.

В аул они приехали к вечеру следующего дня. Толпа ребятишек встретила их радостными воплями, гиканьем, хлопками. Мальчишки вертелись под мордами лошадей, разглядывая привезённого русского. Новицкий сжал зубы, старался держаться прямо и глядел только перед собой, ибо неприлично мужчине проявлять праздное любопытство. Прилетел комок грязи и больно ударил его в колено. Сергей даже не повернул голову. Зато ближайший к нему нукер поднял плётку и крикнул гортанно, словно проклёкотала хищная птица. Ребятишки брызнули в стороны.

В сакле Джабраила Сергея провели в кунацкую и пригласили сесть на подушки. Новицкий подчинился и подумал, что обращаются с ним не как с пленником, а как с дорогим гостем. Насколько дорогим, ему предстояло узнать очень скоро.

Хозяин дома объявил, что он высоко ценит честь принимать у себя русского гостя и сможет отказаться от неё, лишь получив восемь арб серебра. Джабраил с Новицким сидели друг против друга, а переводчик стоял поодаль, почтительно наклонив голову. На шее его Сергей увидел заклёпанное металлическое кольцо — знак рабского положения. Ногаец или кумык — Сергей так и не смог понять точно — русский язык знал вполне сносно, местным наречием владел просто свободно. Сергей подумал, что, если уж ему суждено будет здесь задержаться, следует овладеть речью народа, к которому занесло его провидение.

— Скажи Джабраилу — я не богат, не знатен и мало известен даже среди своих. Никто не станет платить за меня такие деньги.

Ногаец объяснился с хозяином и снова повернулся к Новицкому.

— Джабраил говорит, что самое дорогое у человека — это свобода. И она стоит дорого. Пусть русский погостит у него в доме, осмотрится и подумает. Если он захочет, сможет написать письмо и попросить своих родных прислать за него выкуп. А пока Джабраил подошлёт своего человека в Андреевский. Пусть и Ярмул-паша подумает хорошо — насколько ему нужен его человек.

Они ушли, а Сергей продолжал сидеть неподвижно, зная, что за ним следит не одна пара глаз. Началась его кавказская служба с дела о похищении, подумал он, и закончится, скорей всего, тем же. Он не майор Швецов, и никакой Котляревский[62] не захочет объявлять подписку по армии для его спасения. Вельяминов же дал ему ясно понять, что Кавказский корпус объявлять себя причастным к его похождениям никак не намерен. Что же касается Георгиадиса, то Петербург уж точно отвернётся от незадачливого агента. Значит, ему остаётся полагаться лишь на себя самого. Две руки, две ноги, голова, сердце — достаточно помощников, чтобы выручить человека из самой неприятнейшей ситуации...

Когда его уводили из дома Джабраила, Сергей, напрягая нервы и мышцы, готовился к худшему. Он хорошо помнил историю майора Швецова и ожидал, что его тоже опустят в яму под хлевом. Но его сначала отвели в кузницу, где сковали ноги тяжёлой цепью, а потом поместили в небольшое строение, стоящее почти на краю аула. Несколько столбов, вкопанных в землю, были не слишком плотно обшиты досками; пола и потолка не было: ходить приходилось по земле, утоптанной до твёрдости камня, а наверху хорошо были видны стропила, что поддерживали почти, впрочем, плоскую крышу. В середине дома, прямо в полу выкопано было углубление для очага. Труба архитектором не предусматривалась, дым уходил через отверстие в крыше, но не раньше, чем основательно покружится в самом помещении. У одной стены стоял деревянный топчан, на который сердобольные хозяева бросили тонкий, слежавшийся под многими телами тюфяк, такую же точно подушку и стёганое одеяло. В этой лачуге Новицкий и провёл конец осени и всю зиму.

Поначалу он не помышлял о побеге. То есть он жаждал свободы и чуть ли не каждую ночь, забываясь даже на короткое время, видел со стороны, как он идёт, бежит, едет по берегу бурной реки, поднимается по снежному склону, скачет по галечному дну высохшего потока. Но, открывая глаза, ясно понимал, что уйти ему сейчас никак невозможно. Прежде всего — стесняли цепи. Он и ходить-то мог, лишь расставляя широко ноги и ухватив одной рукой серединные звенья. Кроме того, днём за ним присматривали, а ночью приковывали к стене, надевая тяжёлый ошейник, закрывавшийся хитрым запором, подпиравшим затылок.

Но, даже если бы он вдруг освободился каким-то чудом, в какую сторону ему надлежало отправиться, Новицкий так и не уяснил себе толком. От места, где его взяли в плен, Джабраил вёл свою шайку почти вовсе без троп; несколько раз они переваливали отроги, поворачивали, спускались, снова меняли направление, поднимались, двигались параллельно хребту, Андийскому, как понял Сергей, чьи склоны, седловины, вершины, одетые вечным снегом, сияли вдали, без усилия отражая лучи жаркого солнца. Шли они на юго-восток, это Новицкий понял, и в обратный путь он тоже пошёл бы на северо-запад, ловя солнце уголком глаза. Но как одному пройти пешему несколько десятков вёрст, не замёрзнуть, не околеть с голоду, не попасть дикому зверю в когти или в руки человеку, который мог оказаться ещё страшнее волка или медведя, этого он пока что не знал. А потому положил себе не травить понапрасну душу, не ослаблять воли напрасными вожделениями, а спокойно, раз уж так повернулась его судьба, пережидать голодное время. Тем более что Джабраил склонен был видеть в нём больше гостя, чем пленника. Гостя непоседливого, гостя, который слегка тяготится оказанной ему честью, но всё-таки гостя.

Сначала один из нукеров Джабраила, Зелимхан, приказал Новицкому участвовать в работах по дому. Сергей должен был вместе с женщинами собирать на дворе, на улице навоз и лепёшками приклеивать к стене, к забору. Потом высохшим кизяком топили очаг. Затея заключалась в том, чтобы унизить русского, показать, что он, мужчина по виду, согласен заниматься грязным, презренным делом. Новицкий, разумеется, отказался. Зелимхан, огромный, свирепый человек, израненный во многих стычках, недобро ухмыльнулся и показал жестами, что он сейчас погонит русского, как осла, палкой. Сергей покачал головой и приготовился защищаться. Они стояли у самой тюрьмы Новицкого. Вокруг мигом собралась толпа односельчан Джабраила. Все подбадривали Зелимхана, а кто-то, показалось Новицкому, уколол его шуткой. Пустая правая глазница горца, которую он не скрывал под повязкой, побагровела, словно бы вдруг засветился глаз Полифема. На удачу Новицкого мимо проезжал Джабраил. Он мигом спешился, вошёл в круг, остановил Зелимхана и приказал позвать раба-переводчика.

— Почему не слушаешь? — строго спросил он Новицкого. — Слова Зелимхана — мои слова. Скажет — работай, иди работай. Скажет ешь — ешь. Откажешься — он заставит.

Новицкий стоял один, скованный, в кольце людей, совершенно ему враждебных. Так страшно ему не было ни в одном сражении. Но он заставил себя держать голову, гордо смотреть в глаза Джабраилу и улыбаться.

— Меня можно убить, Джабраил-бек, — сказал он, невольно подчиняясь интонации чужой речи. — Но нельзя заставить совершить низкий поступок. Я дворянин, так же, как ты. Может быть, как он.

Новицкий показал рукой в сторону Зелимхана. Тот, не понимая слова, решил, что ему угрожают, зарычал и поднял палку.

— Если бы судьба рассудила иначе, и ты попался бы ко мне в руки, я никогда не послал бы тебя чистить конюшню.

62

Майор Швецов был похищен разбойниками в 1816 году, и генерал Котляревский объявил подписку по армии, чтобы выкупить офицера из плена. См. роман «Кавказская слава».