Время героев

Опасаясь расцепить зубы, Сергей только помотал головой. Но Брянский понял его по-своему.

— Хорошо, я согласен: делим на равные доли.

— А если я сообщу о вашем предложении Георгиадису?

— А я откажусь, — быстро, с хорошо усвоенной наглостью, тут же ответил Брянский. — Свидетелей нет, разговор с глазу на глаз.

Он смерил стоящего перед ним Новицкого взглядом и усмехнулся.

— Да и не будете вы сообщать. Такой герой-удалец, и вдруг примитивная ябеда... Нет, — заключил он уверенно, — никому о нашем разговоре вы не расскажете.

Сергей сам понимал, что граф прав совершенно, что никому он жаловаться не будет, потому что мерзко от сего действия станет прежде всего ему самому. Он загнул руку назад и выхватил пистолет, который, по примеру горцев, носил всегда за поясом, за спиной. Щёлкнул курком и навёл ствол в широкий лоб Бранского. Тот перестал улыбаться.

— Вы не выстрелите, Новицкий, — сказал он тихо, но вполне убеждённо.

— Выстрелю, граф, и с большим, признаюсь вам, удовольствием, — парировал Сергей, вспомнив, что сегодняшним утром поменял порох на полке, а значит, осечка сейчас не должна приключиться.

Брянский был мерзавец, но вовсе не трус и не дурак. Он не пытался залезть под стол, но и не пробовал перейти в наступление, видя, что рука противника не дрожит. Он снова заговорил ровным голосом, надеясь убедить Новицкого, что тот предпринял ход неудачный.

— Ну размозжите мне голову, Сергей Александрович. Сбегутся на выстрел люди, вас арестуют. Ведь мою смерть вы на горцев не спишете. Стоит ли ломать себе жизнь случайной искоркой гнева?

— А у меня и так один выход, — ответил ему Сергей, надеясь, что слова его звучат достаточно твёрдо. — Я обещал проводникам заплатить. Я дал им слово, моё слово, слово русского дворянина. Если я сдержать его не могу, если честь моя опозорена, то остаётся одно — пустить себе пулю в голову. Но один я по этой дорожке идти не желаю, так что прихвачу и вас, дорогой мой, для компании.

Видимо, слова его были столь убедительны, а рука, державшая пистолет, неколебима, что Брянский, молча, потянулся к заветному ящичку, открыл, отсчитал недостающую сумму и придвинул к тем, что уже высились кучкой. Сергей, так же безмолвно, спустил курок, убрал пистолет за пояс, ссыпал монеты в приготовленный заранее холщовый мешочек и, подчинившись вдруг смутному побуждению, просто перемахнул подоконник и, спружинив, опустился на твёрдую землю.

К его удивлению, горцы уже сидели в сёдлах, причём у Бетала был даже откинут клапан чехла винтовки. Атарщиков отвязал лошадей, свою и Новицкого, и, хотя ещё стоял на ногах, смотрел настороженно и казался ежесекундно готовым к любому действию: нападению или бегству. Сергей подошёл к Мухетдину и подал ему увесистый мешок:

— Как договорились. Можешь пересчитать.

Горец кивнул, но не стал распускать узел, а спокойно отправил деньги за пазуху. Бетал быстро и хрипло спросил о чём-то Новицкого. Тот только улыбнулся и пожал плечами. За недели их путешествия, тяжёлого и опасного, у него не было избытка времени и сил на разговоры, так что он успел выучить лишь несколько десятков слов, самых необходимых для совместного быта. На помощь пришёл, как обычно, Атарщиков.

— Он спрашивает: толстый, в кого ты целил, твой начальник?

Сергей односложно ответил.

— Он не хотел отдавать деньги?

Сергей подтвердил. Бетал нахмурился, взялся за кинжал и уставился мрачным, тяжёлым взглядом в окно, за которым всё ещё виделась объёмная туша Бранского.

Заговорил Мухетдин.

— Мой брат. Она очень горячий. Хотела уже кидаться тебе помогать.

Сергей опешил. Ему вдруг представилось в воображении, как в Петербурге узнают, что подполковник Новицкий, во главе своей небольшой партии, ограбил тайную кассу императорской разведывательной службы. Артемий Прокофьевич, наверное, остался бы доволен своим сотрудником.

— Она говорит, — продолжал между тем Мухетдин, — ты не жалеть, что сделал.

Сергей быстро подошёл к Семёну и забрал у него поводья рыжего мерина.

— Поехали, — бросил он Мухетдину, намереваясь как можно скорее выпроводить горцев из крепости. Бог весть, что может прийти на ум обозлённому Бранскому...

Вечером, когда они с Семёном сидели на полке, истекая потом, едва различая друг друга в почти угарном дыме бани, что топилась по-чёрному, казак снова вернулся к дневному происшествию.

— Что, Александрыч, каково тебе было человека под пистолетом держать да требовать с него деньги?

Сергей только хмыкнул. Он и сам ещё не разобрался в своих ощущениях. Он знал, что по сути был прав, но мог упрекнуть себя, что, может быть, поторопился; может быть, следовало найти иные формы доказательств и убеждения.

— Да здесь сам воздух такой разбойничий, — продолжал между тем казак, так и не дождавшись ответа. — Подожди, поживёшь здесь ещё годика три, так и кинжал будет из ножен выпрыгивать прежде, чем успеешь подумать. Так что не тужи, Александрыч, ты всё правильно сделал.

— Да я не жалею, — буркнул Сергей, вспомнив слова Мухетдина.

— Он не о том говорил, — возразил Семён, тоже отметивший последнюю фразу горца. — Он сказал, что ты не пожалеешь о том, что сделал. Здесь ведь такой народ, милок: если ты ему враг, то упокой Господь твою душу. Ежели, конечно, ты не успеешь первым к нему подобраться. Но если ты друг — он для тебя последнего в доме не пожалеет. Жизнь за тебя отдаст. А эти всё поняли, что ты сделал и почему. И до самой смерти своей не забудут...

II

Отряд Вельяминова вернулся в крепость через два дня. Казаки и пехота разбили лагерь за форштадтом, генерал поселился в землянке, отрытой ещё для Ермолова и недавно заново укреплённой. Тотчас же у входа стали часовые; издалека было видно, как солнечные лучи отражаются от лезвий штыков, примкнутых к ружьям.

Новицкий знал, что Вельяминов примет его не сразу, а потому только доложил о своём прибытии адъютанту. Капитан Маркелов, рослый блондин с аннинской лентой на темляке шашки, поздравил Сергея с благополучным исходом предприятия, но расспрашивать сам не решился, оставив первое удовольствие начальнику штаба корпуса; о своём походе в Чечню тоже рассказывать не захотел, заспешил прочь, поддерживая на ходу оружие левой рукой — та плохо разгибалась в локте после пулевого ранения, и капитан постоянно старался занять её делом, чтобы не так видно было его увечье.

Новицкий же вернулся в палатку, которую ему одолжили в крепости, и снова засел за стол, что они с Атарщиковым наспех сладили из подобранных обрезков брусков, досок и напиленных к зиме, но ещё не наколотых берёзовых чурбачков. Сергей торопился расшифровать походные записи, сделанные второпях, украдкой, при неверном свете когда костра, когда луны, а иногда и вовсе на ощупь. Расписать, вычертить и дополнить той частью легенды, что пока ещё держалась у него в памяти. Пока он работал, Семён гулял по знакомым, которых легко находил в любой местности; попивал чихирь, слушал байки, а потом исправно передавал их Новицкому. Дважды в день приносил в котелке сытное варево и потчевал Сергея почти насильно.

Откуда Атарщиков добывал еду, Сергей не знал; собственные их запасы закончились, и ни к какой артели — солдатской ли, офицерской ли — ему прибиться не удалось. В первый раз, отложив с сожалением ложку, Новицкий предложил казаку деньги, но тот замахал руками и объявил: мол, и так дадут, сколько попросит. Сергей смекнул, что знакомства Семёна не ограничивались одними воинами и охотниками, а потому расспрашивать больше не стал.

На следующий день, после того как у форштадта стали рядами белые полковые палатки, Семён пришёл поздно, едва ли не затемно. Новицкий уже поставил на стол две свечи, освещая как походную тетрадку, так и листы бумаги, приготовленные для чистовой записи. Три дня он сидел, не разгибая спины, по одиннадцать-двенадцать часов кряду, но едва успел добраться до второй четверти их путешествия. Набросав план очередной части хребта, вдоль которого они пробирались, Сергей отложил карандаш и ещё раз оглядел схему, втайне довольный своим умением рисовальщика. И тут он вдруг почувствовал, что голоден. Поднялся, чтобы выйти да посмотреть, где же задержался Семён, но не успел и повернуться к пологу, как снаружи услышал шаги. По тому, как тяжело ступал казак, обычно скользящий почти неслышно по всякой поверхности, будь то убитая земля, мягкий снег или колючий подлесок, Сергей заключил, улыбнувшись, что день сегодня выдался старику особо удачный, и чихиря он выпил много больше обычного.