Черный гусар

— Пока валахи и болгары не поймут, что русские здесь надолго, они всегда будут одним ухом слушать, как шаркают сапоги в Стамбуле. И не потому, что они хитрые или трусливые, а потому, что они только люди. Но я отвлекаю вас своими домыслами, уважаемый Сергей. А ведь вы, конечно, хотели бы долистать выбранную вами книгу.

Новицкий отставил кофейную чашку, поднялся и пошёл к двери...

— Мне всё трудней и трудней выбрать хотя бы полчаса свободных. — Князь Мурузи дышал прерывисто, будто он опрометью бежал по коридорам длинного дома. — Галиб-эфенди постоянно собирает нас, заставляет снова и снова перебирать аргументы, достойные переговоров с русскими.

Сергей наклонил и чуть повернул голову, показывая, что он весь превращается в слух.

— Порта не может уступить дунайские княжества, потому что такой мир будет стоить султану трона и жизни... Порта не боится возобновления военных действий, потому что армия русских в ближайшее время будет увлечена на север событиями в Центральной Европе... Во всяком случае, Порта способна противостоять диверсиям отдельных отрядов русских, вызвав дополнительные силы из Андрианополя... Порта может примириться с существованием на месте Молдавского княжества некоего буферного государства, не подвластного ни Турецкой империи, ни Российской... Турция может согласиться на выплату известной компенсации за то, что вопрос о Валахии вообще не будут обсуждать на переговорах... Но — Порта никогда не согласится с потерей своих причерноморских владений!.. При этом, — следующие слова первый драгоман, не повышая голоса, сумел выделить одной интонацией, — Порта не будет возражать, если вопрос о закавказских провинциях вынесут за рамки настоящих переговоров. Впрочем, пока это лишь моё личное убеждение. Я думаю, графу Кутузову стоит проверить его, и как можно быстрее...

Новицкий выдержал паузу:

— Я пришёл сюда с довольно тяжёлой ношей. А ухожу налегке. Это приятно мне, это будет ещё приятней для моей лошади. Но его превосходительство действительный статский советник, верно, будет удручён таким неравноценным обменом.

Мурузи покосился на него и прищурился:

— Вы быстро учитесь. Георгиадис нашёл подходящего человека. Но, — драгоман Блистательной Порты позволил себе не то что повысить голос, но несколько изменить интонацию, — он должен понять, что, соглашаясь на наши встречи, я рискую не одним своим положением при дворе!

Он перевернул пару листов книги, которую уже успел поставить на пульт:

— Вот, видите, какая замечательная миниатюра. Рисунок, краски, а какие детали! Кажется, что я слышу, как звенят цепи на руках преступников, представших перед султаном... Мне кажется, я всей кожей чувствую остроту лезвия орудий гигантского палача... Я, — он с силой втянул воздух ноздрями, — чувствую запах крови и кала...

Новицкий не проронил ни слова.

— Хорошо. Может быть, вы и правы... Я получил сообщение от брата. Панайот пишет, что Латур-Мобур, французский поверенный, вручил реис-эфенди перед самым его отъездом на переговоры секретную ноту. Император Наполеон сообщает султану Махмуду Второму, что, заключая мир с русскими в Тильзите, он... лицемерил. Да — лицемерие, это точное слово. Теперь же, весьма и весьма скоро, его величество падишах узнает точное отношение Франции к России. Чувства императора Наполеона к императору Александру. А потому Блистательной Порте не следует торопиться с заключением мирного договора, тем более на условиях, предлагаемых русскими. Также император французов утверждает, что для Австрии куда выгоднее воевать на стороне Наполеона, чем видеть Валахию и Молдавию в составе России... Торопитесь, господин Новицкий, у вас осталось немного времени. Я имею в виду — времени политического.

Сергей сделал было шаг к двери, но князь удержал его:

— За мной следят. Встречаться у Манук-бея будет крайне опасно. Впрочем, у нас с вами впереди останется лишь одно свидание. Если мои предположения окажутся верны, я надеюсь на резонную оценку приложенных усилий. По известному знаку, ожидаю вас в церкви Ставрополеос. Мундир русского гусара будет вполне уместен в греческой церкви...

V

Галиб-эфенди чувствовал себя превосходно. Он с видимым удовольствием ухватил большую гроздь сладкого чёрного винограда, короткими глотками выпил чашечку крепчайшего кофе и попросил приготовить ему ещё одну порцию восхитительного напитка.

Кутузову нравился опытный и искусный политик, замечательный дипломат, трудный противник. Соперник под стать другому лидеру Блистательной Порты — Решиду Ахмед-паше. Что же, решил он, много было чести одержать верх над одним, неменьшая будет — принудить к сдаче другого.

— Мой блистательный и благородный друг, — начал Кутузов условной формулой, в которой, впрочем, много было истинного и личного. — Я позволю себе нарушить ваш восхитительный кейф и обратиться к делам низким, но, увы, безотлагательным. Такова, я полагаю, воля наших властителей и Того, кто располагается выше обоих.

Галиб-эфенди отложил начатую кисть, ополоснул пальцы в стоявшей рядом фаянсовой чаше и сложил руки на животе. Он готов был внимать и ответствовать.

— Вчера... Только вчера я получил депешу из Петербурга и поспешил немедленно пригласить вас, чтобы ознакомить с её содержанием.

— Канцлер Румянцев выработал новые инструкции?

— Император Александр получил новые предложения из Парижа. Мой государь предписал мне немедленно ознакомить вас с нотой императора Наполеона.

— Я надеюсь, что эта бумага не содержит никаких сведений, что не полагалось бы знать моему повелителю.

— Безусловно.

Пока Галиб-эфенди читал, Кутузов наблюдал, как меняется выражение лица министра иностранных дел Блистательной Порты. Наконец, турок поднял глаза и протянул документ графу. Михаил Илларионович сложил его и убрал назад в ящичек.

— Я понимаю, что это подлинное письмо? — спросил министр.

— Вы, конечно же, узнали и стиль, и руку.

Галиб-эфенди молча кивнул. Удар был слишком силён, чтобы он мог быстро оправиться.

— Мне очень жаль, мой друг, но вы же видите, до каких пределов доходит его коварство и лицемерие.

Последнее слово Кутузов выделил нарочно, давая понять собеседнику, что он знает и о недавней ноте Латур-Мобура. По тому, как передёрнулся турок, понял, что задел его за живое:

— Теперь же Наполеон предлагает императору Александру закончить уничтожение Блистательной Порты, поделив между собой её европейские земли.

— Что же теперь будет? — пробормотал Галиб-эфенди.

— Будущее наших стран зависит прежде всего от нас с вами.

— А не от властителей европейских держав?

— Турция тоже часть современной Европы. Другое дело, что последними шагами Порта поставила себя в положение довольно двусмысленное. Она словно бы изолировала себя от остальной части, и потому её собственные интересы для других держав имеют значение второстепенное. Ими будут жертвовать постоянно...

— И Россия принадлежит Европе.

— Но при этом старается сочетать свои интересы с... таковыми же ближайших её соседей.

— Не понимаю, не понимаю, — недоумевал огорошенный Галиб-эфенди. — Вы же могли согласиться с Наполеоном. Против двух таких страшных противников мы оказались бы совершенно бессильны...

Кутузов промолчал. Он не намеревался объяснять турецкому дипломату, что, если бы не сообщение, которое вечером принёс ему взволнованный Георгиадис, русские могли бы и поверить французскому императору. Но теперь становилось понятным, что предложение Бонапарта было только ловким политическим ходом. Согласись Петербург, Россия только ещё глубже увязла бы в делах балканских, и в самое ближайшее время ей пришлось бы стоять против сразу двух оппонентов. Идея была коварная, ловкая, но проведена неуклюже. Кто-то в Париже явно поторопился. Теперь же этой депешей Кутузов легко мог нейтрализовать усилия Франции в самом Стамбуле:

— В Европе остались только три державы, не подвластные ныне Наполеону: Англия, Россия и Турция. Соединив наши усилия, мы можем противостоять этой страшной угрозе. И прежде всего нам нужно возможно скорее завершить наши переговоры.