Черный гусар

— Не оскорбите, — флегматично ответил Георгиадис.

Боярин залпом опустошил бокал и хлопнул громко в ладоши. Слуга появился из-за двери, неслышно прошёл по ковру и наполнил все три сосуда. По знаку хозяина удалился таким же мягким стелющимся шагом.

— Опасно при таком разговоре держать поблизости лишнего человека, — заметил Новицкий.

— А кого, вы думаете, я посылал на север? Мы с ним всюду теперь пойдём вместе. Как, впрочем, и все в моём доме. Кроме дочери... Она ничего не знает, она — совершенно невинна. — Самуркаш хмыкнул и сразу же помрачнел. — И я уже сказал вам...

— Вы говорили о короле, — повернул с опасной темы Георгиадис.

— Нет... Да... Михай Храбрый был господарем Валахии. Князем! Его трабанты, его армаши, его моснеги наводили ужас на всех соседей. Даже на турок. Султан двинул на него всё своё войско. Михай понял, что нам не выстоять в открытом сражении. Когда визирь остановился лагерем перед Дунаем, Храбрый господарь отправил ему огромный обоз с подарками. На самом деле в повозках он спрятал под поклажей двадцать тысяч отборных воинов... Турки бежали до самой Шумлы!

Он расхохотался, закашлялся, выпил ещё вина. Сергей попытался представить себе обоз, в котором могло схорониться такое войско, но понимал, что сейчас не время уточнять детали исторической хроники.

— Стража не проверяла повозки? — спросил Георгиадис.

— Кто рискнёт рыться в имуществе великого визиря? Тем более его величества падишаха! Турки жадны! Но греки их превзошли несравненно. Последнего валашского господаря казнили почти сто лет назад. Константин Бранковяну чересчур доверился русским. Мы, валахи, вообще слишком доверчивы и благородны. Ваш государь, ваш император Пётр обещал, что Валахия станет независимым государством. Что он сумеет заставить Порту считаться с нашей границей. Несчастный Бранковяну ему поверил. А турки встретили армию Петра ещё у самого Прута. Ваш император ушёл в Россию, а нашего господаря увезли в Константинополь и казнили перед окном сераля. Обезглавили вместе с двумя его сыновьями... Что же будет с нами, если и ваше войско уйдёт на север, драться с Наполеоном?!.

— Прежде будет заключён мир.

Самуркаш колючим взором впился в Георгиадиса:

— На каких условиях, позвольте спросить?

— На выгодных и удобных для всех участников.

— Вы думаете, Валахию и Молдавию будут считать равноправными сторонами?.. Мы только поле, по которому прокатываются ваши армии. Когда сшибаются две огромные империи, кто смотрит на грязь, лежащую под ногами?

Он отёр глаза рукавом толстого вязаного одеяния, похожего на кафтан. Новицкий посетовал про себя, что не знает местных названий, но спросил о другом:

— А что же фанариоты?

— Тогда, после казни Бранковяну, к нам и приползли эти греки. Константинопольские греки из стамбульского квартала Фанар. Турки ленивы во всём, что не касается военного дела. Им некогда было учить язык покорённых народов. Да и незачем. Райя — скот, так они называют нас. Зачем же учиться языку овец и коров?! Так греки стали переводчиками при турецких властителях. Великие драгоманы Блистательной Порты. Хранители тайн империи!.. Грабители хуже кирджалиев. Одного по приказу султана повесили на двери собственного дома. Шайтан-оглы — называли его даже греки. Чёртов сын!

— Неужели греки не принесли с собой ничего примечательного? — осведомился Новицкий.

Самуркаш сморщился:

— Они приучили нас говорить по-французски. Это правда. Но чужому языку нас могли бы научить и вы — русские. Если бы захотели. Если бы смогли остаться у Дуная надолго...

— В квартале Фанар живёт патриарх Константинополя, — заметил Георгиадис; его, как показалось Новицкому, стала уже раздражать страстная тирада боярина.

— А греков так и зовут здесь — христианские турки! Всё скверное они взяли у оттоманов. И умножили многократно... Греки квартала Фанар предложили султану купить должности господарей Валахии и Молдавии. Так и началось правление фанариотов. Один в Яссах, другой в Бухаресте. Они платят за назначение, садятся на престол и тут же начинают выколачивать из нас оставленные в Константинополе деньги. С большой, замечу вам, господа, прибылью. Крестьянин наш знает, что, встретив по дороге грека, он должен снять шапку и достать кошелёк...

— Но греки сидят в столицах, — возразил с невинным видом Новицкий.

— Сейчас греки сидят везде. Они поползли вслед за господарями, этими Ипсилантисами, Мурузи... Проникли везде, в каждую часть обоих румынских княжеств.

— Неужели Бухарест приятнее для жизни, чем Константинополь?

— Их ведёт запах денег. По этому следу они будут ползти всю жизнь. Они не щадят даже своих соотечественников. Из-за чего началась нынешняя война — султан убрал прежних господарей и поставил новых. Тех же фанариотов, только других фамилий. Так он набивает свою казну. Так мы лишаемся здесь своей... А вашему императору милее те двое — Александр Ипсиланти, Константин Мурузи. Так и разгорелся очередной балканский пожар. Может быть, если бы греков не было вовсе, мы все жили бы здесь в мире, спокойствии и богатстве...

Артемий Прокофьевич нарочито замедленно обвёл взглядом залу, в которой их принимал Самуркаш. Всю устланную и обвешанную коврами, заставленную пухлой мебелью. На синих изразцах широкой печи темнели диковинные цветы. Разноцветные фаянсовые блюда закрывали пустые участки стен, обитых полосатой материей.

— Мой род живёт в Бухаресте со дня его основания! — раздул ноздри боярин. — Когда Самуркаши разорятся, значит, Валахии больше нет вовсе!..

Они выехали за ограду дома, услышали, как скрипят сзади створки тяжёлых ворот. Молча пересекли узкий высокий мост и повернули вдоль речки Дымбовицы. Слева тянулись белые стены домов, справа травянистые склоны сбегали к воде, ещё кое-где подернутой льдом.

— Там когда-то стояла Дымбовицкая крепость, — качнул головой Георгиадис. — С неё начался этот город. Поставил её воевода Влад. Предок боярина Самуркаша. Большой любитель разного рода казней. Особенно любил сажать на кол — мужчин, детей, женщин... А его вспоминают здесь не с одним только ужасом. Много есть местных сказочек с такой моралью в конце — будь бы сейчас жив воевода Влад, многое бы пошло по-другому. Народ везде одинаков — жги его, вешай, насилуй, сдирай по живому кожу, только не залезай в кошелёк!

— Вас оскорбили речи боярина Константина?

— Почему? — искренне удивился Георгиадис. — Потому что не любит греков? В сущности, все мы не любим друг друга, почему же кто-то должен задевать тебя больше... Он не любит фанариотов. Может быть, я тоже не любил бы их, но — сейчас они мне нужны. Прежде всего, один. Если бы Самуркаш устроил встречу с нужным нам человеком, я бы терпел его раздражение хоть каждый день, да ещё поддакивал мимоходом. Но он боится...

— Греков?

— Турок. Он боится оказаться замешанным в такой истории. Потому что не знает, как будет оправдываться, когда турки вернутся.

— Вы думаете...

— Султан не хочет отдавать России дунайские княжества. Потому-то нам и нужно знать, как далеко его посланники могут зайти в уступках. Пока что они держатся твёрдо. Нам нужно подыскать место...

— Есть одно соображение... — начал было Новицкий.

— Подождите. В этом городе уши есть, кажется, у каждой стены. Привяжем коней, спустимся к воде и обсудим.

У реки было ещё холодней, чем наверху. Новицкий накинул ментик, Артемий Прокофьевич запахнул пальто.

— Встречи обоих посольств происходят на постоялом дворе Манук-бея. Так?

— Это хорошо известно каждому в городе, — улыбнулся Георгиадис.

— Что он за человек?

— О! Человек он весьма и весьма примечательный. Он был приближённым, даже доверенным лицом Мустафа-паши. Тот сидел в известной всем нам крепости Рущук. Правил умно и жёстко. Навёл порядок в подвластной ему земле.

— Я не слышал о таком бее.

— История его закончилась ещё до прихода александрийцев. Он сражался с Михельсоном, с Прозоровским... Вот вам пример его действий: шайки разбойников, кирджалиев, грабили придунайские земли. Мустафа-паша взял их к себе на службу. И слепил из них вполне боеспособное войско. Тех же, кто решил своевольничать, разбил, пленил и повесил.