Черный гусар

Зато неожиданно офицерский чин получил вахмистр Фома Чернявский. За храбрость, ловкость, распорядительность и прочие свойства, которыми бывший вахмистр отличался именно в пример многим поручикам и корнетам. Об этом на полковом обеде заявил, подвыпив, полковник Ланской. Ему никто не перечил.

Перед новоиспечённым поручиком унтеры и рядовые тянулись едва ли не больше прежнего, если такое было возможно. Но между собой величали его так же Фомой Ивановичем, поскольку отчество почитали поболее чина.

— Что за городишко, майор! Водки уже почти не осталось, а женщин здесь не было отродясь... Кстати, у нас-то ещё казённая где-то на донышке бултыхается. Не желаете, князь?

Мадатов резко мотнул головой. Он не видел смысла попусту вливать в себя хмельное, расставаясь добровольно с силой и разумом. В офицерской компании он не отставал от других, но пьянствовать без повода не желал. Он приложил ладони к нагревшимся кирпичам и улыбнулся почти блаженно.

— А я допью!

Не вставая, Бутович протянул руку и ухватил за горлышко фляжку.

— Что за страна! — продолжил он тираду, вернув манерку на место. — Что мы здесь делаем?! Ни одной женщины, только грязные ленивые девки. И ни одного толкового доктора! Одни тупые грубые коновалы! Вы не согласны?!

Валериан усмехнулся. Ему было жаль попавшего в беду офицера, но ничего толкового посоветовать он не мог. А значит, и не считал себя обязанным тратить слова напрасно...

— А вы, князь, улизнули! — Ещё более захмелевший штабс-ротмистр погрозил командиру пальцем. — Не поехали с нами. И вот мы втроём офранцузились, а вы, pardon, в том же здоровом виде. Но — как же, прошу прощения, обходитесь, князь? Или женщины для вас — несущественно? А! Я забыл, где мы живём! Может быть, вы по примеру местных бояр увлекаетесь красивыми мальчиками?

Мадатов шагнул в сторону, где, как он помнил, стояло мятое жестяное ведро. Взял рукой за край и выплеснул половину растопленного денщиком снега прямо в лицо разболтавшемуся офицеру.

Тот вскочил немедленно, трезвея от холода, сырости и испуга. Гитара зазвенела возмущённо, ударившись в стену.

— Го... Госпо... Господин майор!..

— Смирно! — Голос Мадатова отразился от потолка и ударил в уши штабс-ротмистру. — Обсушитесь из печки и — в эскадрон. Пятый и шестого взводы назначены к выездке. Отправитесь с ними вместо Чернявского. У него есть и другие дела.

— С-с-слушаюсь, — просипел в ответ начавший уже дрожать Бутович.

— Як командиру.

Мадатов застегнул шинель и направился к выходу.

В ноябре армия в который раз перешла реку, оставив правобережье противнику, и разошлась по валашским сёлам и городкам. Александрийцам досталось небольшое селение неподалёку от Бухареста. Полусожжённая деревенька, по которой несколько раз за годы войны прокатывались обе враждовавшие силы, с трудом сумела принять гусарский полк. Офицеры разошлись по домам, соединяясь по двое, по трое. Солдаты кучковались вокруг собственных лошадей, спали в конюшнях, завесив только постели любыми попавшими под руку тряпками.

И дел оставалось только проезжать коней раз-два в неделю. Остальное время заполняли по своему усмотрению. Пили, ездили к девкам, потом пытались лечиться, как несчастный Павел Бутович.

Валериан, впрочем, не участвовал в общем разгуле. Он высмотрел в одном семействе на соседней улице служанку, державшую себя, как ему показалось, чище своих соседок. Долго обхаживать девушку ему не пришлось. Та была рада и вниманию стройного майора, и — небольшим подаркам, которыми тот отдаривал её при каждой встрече. Офицер был не груб, но при первом же свидании, натягивая чакчиры, предупредил подружку, что соперников не потерпит. Та обещала, давала сердечные клятвы, и Фёдор, денщик Мадатова, сообщал командиру, что Илонка-де содержит себя аккуратно, сомневаться и опасаться пока некого, да и нечего.

Впрочем, с Илонкой Мадатов сам положил себе встречаться лишь через два вечера на третий. Всё остальное свободное ото сна время занимал делами двух эскадронов и — занятиями с Новицким.

Сергей один раз нагнал Валериана, когда тот, размякший и довольный собой, возвращался к себе от подружки. Поздоровался, сбавил шаг и пошёл рядом:

— Знаете румынские слова, князь?

— Да, немного.

— Ну, много вам, наверное, в такой ситуации незачем...

Валериан промолчал. Однополчанин бывший и нынешний, соучастник в давней несчастливой истории не располагал почему-то к общению. И все офицеры не то что сторонились его, но только терпели, только допускали его в свой круг. Новицкий был исполнителен, не труслив, но раздражала его манера отпускать замечания дельные, своевременные, но не слишком приятные. Он не только мундир носил совершенно безукоризненно, но и душу застёгивал на все полагавшиеся крючки. А ум свой оборачивал к собеседнику наиострейшим краем.

Но при всём уме, Новицкий словно не желал замечать, что его общество если не смущает, то тяготит офицеров. Он вступал в разговор по своему желанию и покидал компанию, когда вдруг терял интерес к собеседникам. Его не привечали, но допускали, не гнали, но не удерживали.

Впрочем, Мадатов и сам так и не сошёлся близко ни с кем из гусар. Не увидел он среди них такого человека, каким был покойный Иван Бутков. Лихие наездники и рубаки, сойдя на землю, пускались в дикие кутежи, словно бы стремились жизнь одновременно проскакать, пропить, прокурить или же про...

— Ну а с неприятелем, при необходимости, сможете пообщаться?

— Нужда заставит — договорюсь, — нехотя ответил Валериан: пропустить прямой вопрос казалось чересчур грубым.

— Су гиби тюркче конушуй орсунуз?[27] — выпалил вдруг Новицкий.

Мадатов даже остановился. Фраза была недлинна, и ротмистр выпалил её почти хорошо, чуть запнувшись в последнем слове.

— Достаточно, чтобы понять вас, досточтимый эфенди, — ответил Валериан, чуть усмехнувшись. — Но ваше знание языка поразило меня, недостойного...

Новицкий шагнул назад и в деланном испуге замахал обеими ладонями:

— Нет, нет. — Он говорил уже чисто по-русски. — Не так быстро и не так много слов кряду.

— Где вы учились?

— По-настоящему, так ещё нигде не успел. Так, подобрал несколько выражений на слух. А вы, я знаю, допрашивали пленных вместе с Фомой.

Мадатов передёрнулся:

— Допрашивал их Чернявский. Я же их потом переспрашивал, чтобы проверить точность сведений, добытых вахмистром.

— Да, — свободно согласился Новицкий. — Тех, что могли ещё потом разговаривать. Не злитесь, пожалуйста, князь. A la guerre com a la guerre. И с врагами, и с женщинами. Ради бога, не уходите. Вы не поверите, как мне трудно здесь найти хотя бы одного собеседника. В Петербурге я думал, что на преображенцах наших заканчивается разумное человечество. Но гусары — entre nous[28] — совершенно уже запредельное.

— Они не говорят, — сухо парировал Мадатов. — Они — воюют.

— Дерутся они лихо, но ведь не саблей единой... Впрочем, я же хотел о другом. У меня к вам великая просьба, князь: позаниматься со мной турецким. Вы же, только не отрекайтесь, владеете им если не в совершенстве, то совершенно свободно.

— Я рос рядом с турками. Играл с их мальчишками, дрался. В детстве учишься быстро.

— Конечно! И человек куда лучший учитель, чем самые разумные книги... Так что же, князь, полтора-два часа в день? А?.. Будет на что убить время. А с моей стороны — коньяк. При первом же визите в отвратительный Букурешти. Или, может быть, вы предпочитаете ром?..

Мадатов хотел ответить, что он предпочитает свободное время, но — сам не зная почему — согласился.

— Отлично, — рассмеялся легко Новицкий. — Так что же откладывать, начнём прямо с первого шага.

Валериан, улыбаясь, покачал головой.

— Ах, да! — спохватился ротмистр. — Сегодня, разумеется. Хотя — что для настоящего гусара... Впрочем, никак не могу настаивать. Отложим, но завтра уже несомненно? Договорились? Спокойной ночи!.. И не растрачивайте ваши силы так безудержно! — крикнул он, уже удаляясь, растворяясь в чёрной расщелине улочки...

27

Свободно говорите по-турецки? (Тур.).

28

Между нами. (Фр.).