Черный гусар

Гвардию он уже успел обуздать. Зелёные мундиры стояли навытяжку, равняясь в рядах на косу переднего. Волосы, заплетённые на проволоку, посыпанные пудрой и перевитые лентой, указывали направление строя и марша. Так было правильно и красиво... Недавно ему доложили, как бы невзначай, между прочим, что назначенные к разводу готовят причёску с вечера и после уже более полутора суток не спят. Во всяком случае, не ложатся, боясь испортить уставное строение головы. Павел Петрович топнул ногой и отвернулся. Солдат и должен быть терпелив. Так же, как храбр и вынослив...

Он подбежал к очередному солдату и стал перед ним лицом. Преображенец тянулся и таращил глаза.

— Ну! — рявкнул из-за плеча Аракчеев, штаб-офицер того же полка, где полковником числился император. — Службы не знаешь, ракалия! Сгною!..

Солдат службы ещё не знал, Павел Петрович понял это сразу. Он вырвал ружьё, проверил — хорошо ли примкнут штык, сделал «подвысь», приступил, притопнув, правой ножкой, открыл — закрыл полку и встряхнул, наконец, оружие кверху. Шомпол стукнул внутри ствола. Император ловко сделал «на караул» и принял к ноге.

— Понял? — грозно спросил он стоящего перед ним парня.

Преображенец ухватил отданное ружьё, но повторить показанный приём не додумался. Тянулся, сглатывал и бледнел. Государь сморщился и отвернулся. Как и прадед, он не любил трусливых и малодушных.

— Под арест! — бросил он и побежал дальше. За спиной слышался яростный рык Аракчеева...

На левом фланге развода, отодвинутые алебардой сержанта, нестройно толпились зеваки. Несколько франтов в наброшенных шубах, с цилиндрами, сдвинутыми на затылок, — должно быть, только возвращались домой с очередного бала; мастеровые, застрявшие по пути поглазеть, как марширует государево войско; высокий разносчик, водрузивший на голову деревянный поднос с горячими пирогами; бабы, замотавшие головы и груди шерстяными платками; две женщины известного, должно быть, общества... Надо бы им всем тоже устроить сообразное место, но это потом. Пока пусть понемногу приучаются к должному устроению жизни. Рыба тухнет, говорили ему ещё в младенчестве, с головы. Сам он пока не проверял, но поверил до времени. Так же с головы, решил, и следует исправлять оставленное маменькой государство, это несуразное чудище, распластавшееся по суше на восток от Европы, от Пруссии, от Берлина.

Хотел было уже повернуть назад, но глаз выхватил из толпы странную группу. Двое мужчин в толстых накидках, будто бы епанчах. А рядом юноша в незнакомом мундире. Верхнюю одежду сбросил к ногам, держится прямо, тянется изо всех сил, словно чувствует себя тоже в строю.

Император подбежал ближе:

— Кто и откуда?

Рядом возник, будто из снега выскочил, кругленький человечек. Заговорил быстро, ужимая слова, как и положено при отдаче рапорта.

— Мелики, князья армянские, Джимшид и Фридон прибыли с нижайшей просьбой вашему величеству выслушать их о делах, российской выгоде и славе касаемых...

— Знаю. Докладывали. Помню...

Далёкие страны за южной границей требовали внимания. Покойная императрица тоже интересовалась высокими горами и незамерзающим морем. Посылала туда одну за другой армии. Безрезультатно. Последнюю остановил уже он. Повернул полки в Петербург и отправил в отставку командующего. Графа Валериана Зубова. Брата отвратительного мальчишки князя Платона! Что за азиатская дурь — генерал-поручик на деревяшке!..

Пока император присматривался к меликам, Ростом разглядывал императора. Грозный государь был лёгок на ногу и быстр в движениях. Он умело управлялся с ружьём и ловко фехтовал эспантоном. Переводчик объяснил, что так называется короткое копьё, которым вооружены офицеры — юзбаши, сотники императорской гвардии.

За семнадцать прожитых лет Ростом успел повидать и царей, и ханов. Если они сходили с коня, то на спину согнувшегося слуги, а потом ступали лишь по ковру, раскатывавшемуся под ноги. Беки и мелики были немногим лучше. О султане и шахе говорили в доме лишь шёпотом и добавляли, что лучше бы этих не видеть никому вовсе... Государь, который мог показать простому солдату, как проверяют порох в затравке, Ростому понравился. Даже очень...

Юноша улыбался. Павел Петрович глянул ему прямо в глаза. Тот вернул взгляд, и не подумав потупиться. Прямо смотрел на самодержца великой империи и — бесстрашно растягивал свои пухлые губы.

— Спроси — чему радуется, дурак?!

Сзади — он почувствовал это спиной — приблизилась свита. Встревожились мелики. Толмач, запинаясь, длинно, чересчур длинно перевёл. Мальчишка ответил коротко, будто проклёкотала хищная птица.

— Говорит, что рад видеть великого государя!

Павел Петрович притопнул, на это раз от удовольствия. Он знал, что умеет читать в глазах, душах, сердцах, понял, что молодой горец не льстит, не фальшивит. Он в самом деле рад видеть его — грозного императора всероссийского. Другие, с нечистой совестью, уклонялись от нечаянной встречи, отговаривались от службы болезнями, выходили в отставку сотнями. Этот же вроде сам тянулся навстречу. Странное горячее чувство поднялось изнутри, споря с декабрьским морозом.

Император покосился на переводчика:

— Скажешь — больше тянуть не будем, завтра пусть подойдут... Алексей Андреевич!

Аракчеев показался из-за плеча.

— Назначишь время. Жду — всех четверых...

II

Император поднимался затемно, в четыре часа утра. С пяти работал над бумагами, с девяти объезжал город, с одиннадцати принимал вахт-парад, с часу обедал. Меликам назначили прийти в пять пополудни.

Странные люди встретили их на площади и повели кругом дворца к боковому ходу и дальше пустыми, длинными коридорами, передавая от одного к другому, обмениваясь тихо условленными, должно быть, фразами... Наконец, ввели в кабинет государя.

Павел Петрович сидел за зелёным столом, на зелёном же кресле. К нему учтиво склонялся знакомый уже человек. Худощавый, но страшной, должно быть, силы; голова его сворачивалась направо, будто в оттопыренное ухо неслышно нашёптывал кто-то, сидящий на крепком прямом плече. Джимшид с первого взгляда понял, кто этот наперсник, хотел перекреститься, но побоялся оскорбить императора.

Павел резко мотнул головой. Аракчеев выпрямился.

— Пусть докладывают своё дело!..

Мелики договорились заранее о порядке. Говорил Шахназаров, как старший по возрасту. Бегларян слушал, готовясь добавить упущенное. Толмач уже знал суть дела, потому переводил быстро и чётко, забегая порой вперёд:

— И просят ваше величество взять христианских князей Карабаха под свою высокую руку...

Переводчик закончил. Джимшид умолк ещё раньше. Павел вскочил с кресла и быстрыми шагами прошёлся по диагонали. В углу повернулся «направо кругом».

— Рано! — выкрикнул он. — Пока ещё рано!

Толмач не торопился передавать, ожидая, что изволит ещё высказать государь. Но мелики уже почувствовали недоброе и почти перестали дышать.

— Прадед мой посылал войско к Каспийскому морю. Мелик Исраэл Ори обещал военную помощь всех племён закавказских. Знаю, помню, что пока армия Петра пробивалась от Астрахани до Дербента, сорок тысяч грузин, армян, татар прикаспийских собрались у...

Павел Петрович запнулся и обернулся к дальнему углу комнаты. Там зашевелился незамеченный прежде меликами человечек. Виден был один белый парик, закрывавший лоб, виски и затылок. Упругая косичка торчала почти параллельно столешнице.

— Гянджи... — долетела едва слышимая подсказка.

— Да, — крикнул император, — именно там! Вместе мы хотели избавить вашу страну от угнетения турками, персами. Но европейские события не позволили государю продолжить путь и соединиться с ополчением вашим. Армии пришлось вернуться в Россию...

Он оборвался и ждал, пока толмач перетолкует его слова.

Джимшид слушал, согнув мощную шею, и мрачнел. Не поднимая головы, он бросил несколько слов. Переводчик смягчил, как умел: