Страница 11 из 63
Когда её муж, генерал-майор Андрей Романович, умер, Шарлотта Карловна запёрлась в своём имении у Балтийского моря и воспитывала детей — троих сыновей и дочь. Императрица подыскивала воспитательницу для своих внучек, и ей посоветовали упрямую вдову-генеральшу. Говорили, что в первый же день приезда фон Ливен в Царское Екатерина подслушала её монолог. Претендентка на придворную должность, совершенно не стесняясь условностями, жаловалась встретившему её камергеру на трудность поставленной перед нею задачи. Тем более что девочки видят прежде всего дурной пример, который подаёт двор и — сама же императрица.
Екатерина быстро вышла из-за ширмы и уверенно сказала присевшей Шарлотте Карловне:
— Вы — та женщина, которая мне нужна!..
Не только великие княжны, но и сыновья Павла звали фон Ливен бабушкой. Ах как жаль, сетовал канцлер Безбородко, что генеральша Ливен, увы, не мужчина: она бы лучше многих воспитала и Александра, и Константина...
Теперь Шарлотте Карловне предстояло выполнить обязанность сложную. Трудное дело, которое мужчины всегда перекладывали на женские плечи.
За дверью её оглушили звуки, ещё вчера невозможные в императорском замке. После девяти вечера и до пяти утра Павел Петрович спал, и даже мыши сновали своими ходами, осторожно перебирая лапками и приподнимая хвосты.
Сейчас же, в четверть пополуночи 12 марта первого года девятнадцатого столетия, площадки и коридоры дворца у Фонтанки полнились стуком каблуков, лязгом железа, отрывистыми командами офицеров. Казалось, огромное здание в центре столицы Российского государства было захвачено приступом. Собственно, так оно и случилось, только войска были не чужеземные, а — петербургского гарнизона.
Узкой винтовой лестницей графиня быстро спустилась на нижний этаж. На площадке ей заступил дорогу рядовой Семёновского полка. Эти гвардейцы стояли сегодня в основном карауле замка.
— Я воспитательница великих княжон, — фон Ливен старалась говорить твёрдо и без акцента. — Мне нужно пройти к Марии Фёдоровне...
Глаза солдата с угрюмой дерзостью смотрели из-под высокой и узкой шапки.
— Я... — Графиня ещё более выпрямилась. — Пятнадцать лет служила императрице Екатерине!
Два года она прибавила без стеснения. Гренадер шагнул в сторону и принял ружьё к груди. Графиня быстро скользнула мимо и скрылась за дверью.
Мария Фёдоровна уже не спала и приняла её сидя в постели.
Три года назад, после рождения Михаила, знаменитый берлинский доктор скучно и между делом объявил императрице, что следующие роды, вероятно, её убьют. С тех пор августейшая чета, где бы ей ни случалось остановиться, занимала раздельные комнаты.
— Ваше величество!.. — начала быстро фон Ливен и сразу же смолкла.
— Зачем вы пришли в такой час? — испуганно проговорила императрица. — Вы, должно быть, хотите сообщить мне нечто чрезвычайное? Случилось что-то страшное?
— Да.
— С моим сыном?
— Нет.
Мария Фёдоровна откинулась на подушки:
— Император... жив?
— Ваше величество, вы должны приготовиться к самому худшему...
Мария Фёдоровна резко поднялась и спустила ноги с кровати:
— Я должна видеть его.
Она побежала к стене, где завешенная гобеленом стояла дверь в императорские покои. Но она была заперта.
Все сорок дней, что двор Павла Петровича занимал Михайловский замок, комнаты государя и государыни сообщались практически напрямую. Но десятого марта император, испуганный ловко выстроенным докладом генерал-губернатора, приказал забить, заколотить проход к охладевшей супруге. Он боялся, что и вторая жена замышляет против него нечто недоброе. Чрезмерная подозрительность его погубила.
Когда офицеры отряда Бенингсена прорывались сквозь караул, император мог бы ещё спастись. Свободным оставался путь по винтовой лестнице вниз, к любовнице, Анне Гагариной. Но Павел Петрович, повинуясь безотчётному импульсу, кинулся направо, к жене, с которой прожил вместе уже почти четверть века, и — распластался, раскинув руки, по заколоченной двери...
— Ваше величество, мы можем пройти переходами, но вам следовало бы одеться. В замке холодно, и он наполнен солдатами.
— Мне всё равно, всё равно! Пойдёмте, графиня, только быстрее. Я хочу видеть своего мужа...
Две пожилые, легко одетые женщины шли, почти бежали по тёмным, выстуженным коридорам. Дородная фон Ливен едва успевала за Марией Фёдоровной, но пару раз могла услышать, как та на ходу шептала:
— Ich will regieren!.. Ich will regieren!..[10]
Когда-то свекровь, Екатерина Великая, предлагала ей подписать соглашение, чтобы отодвинуть Павла Петровича от российского трона. Смена преемника была в пользу Александра, любимого внука императрицы. Мария Фёдоровна отказалась с негодованием. Ей хотелось быть женой императора, но не матерью. Позже она стала уверяться, что сама способна управлять российской державой. Говорили, будто бы Николай Петрович Архаров, отставленный генерал-губернатор столицы, внушил ей эту несчастную мысль. Архаров был гениальный сыщик, но никудышный политик. Добавляли, впрочем, ещё больше понизив голос, что за полуграмотным московским полицмейстером стояли фигуры значительней...
До покоев императора они добрались без затруднений, но у двери скрестили алебарды сержанты Семёновского полка.
— Я хочу видеть своего мужа!
Сбоку выступил офицер:
— Приказано не пропускать никого...
— Добавьте — ваше величество! — с угрозой напомнила ему Ливен.
— Ни единого человека! — отрубил поручик всё так же резко.
Мария Фёдоровна в ярости занесла руку. Офицер, вытянувшись, приготовился принять удар. Но ладонь остановилась на половине пути и медленно опустилась вдоль платья.
— Он-то не виноват. По крайней мере, как те, другие... — сказала она, оборачиваясь к спутнице.
— Ваше величество! — Граф Палён сумел подойти незамеченным и теперь стоял рядом, почтительно наклонив голову.
— Что происходит? — спросила Мария Фёдоровна.
— Ваше величество, не гневайтесь на офицера, он только выполняет мои приказания. Отойдёмте в сторону, и я доложу вам существо дела.
Пётр Алексеевич воевал с пруссаками, турками и поляками, заслуженно получал чины, должности, ордена. Но главное своё открытие сделал уже, когда перевалил на шестой десяток. Он изобрёл новую дисциплину ума и характера, назвав её «пфификологией». Иными словами — науку пронырливости. И в ней, в этом искусстве угождения и управления достиг степеней по тем временам несравненных...
Сделав несколько шагов к стене, императрица повторила вопрос.
— Произошло то, что давно можно было уже предвидеть, — твёрдо заявил генерал-губернатор.
— Но кто же зачинщики? И как могло обойтись здесь без вас?
— Участвовало множество лиц из различных классов общества. Совершенно различных, — фон дер Пален вздёрнул подбородок вверх, будто указывая под крышу замка. — Я, в самом деле, знал обо всём и решился участвовать, чтобы спасти императорскую фамилию... всю императорскую фамилию от более великих несчастий.
Мария Фёдоровна сжала руками горло.
— Ия осмелюсь предложить вам, ваше величество, вернуться в свои покои. А лучше всего бы уехать в Зимний. Я же должен успокоить войска. Гвардия, знаете ли, неспокойна. Император Александр...
— Александр! Но кто провозгласил его императором?
— Голос народа.
— Ach so![11] И кто же слышал этот голос народа?!
— Тот, кому положено это по должности... — Генерал-губернатор нарисовал на лице улыбку и учтивейше поклонился. — Ещё раз почтительно прошу меня извинить...
Он побежал вниз почти великанскими шагами, отмахивая по паре ступенек разом. Фон Ливен почтительно поддержала вдруг ослабевшую императрицу.
— Ваше величество, вернёмся.
Та оттолкнула руку и выпрямилась.
— Нет, я хочу видеть своего сына. Вниз, вниз. Я буду смотреть ему прямо в глаза...
10
Я хочу царствовать... (Нем.).
11
Вот как! (Нем.).