Призванный хранить

— Где-то я читал о подобном, — медленно произнёс мой гость. — У Брэдбери или у Азимова: человек попадает в будущее и встречает там себя самого. Научный феномен. Здесь, правда, речь не о людях — всего лишь о рукописях. Но принцип один и тот же. Вот только плевать я хотел на все научные феномены. Вам хочется завладеть Копьём? Но вы могли сделать это как-то иначе... Взять Баттхара в заложники, потребовать Копьё в качестве выкупа — чёрт возьми, вам бы отдали его, хоть подавитесь! Всё равно оно ничего не может изменить. Всё равно Тохтамыш возьмёт Тебриз и будет ещё тридцать лет воевать с Тимуром. Тимур создаст свою империю, которая рухнет после его смерти, и исчезнут аланы — до сих пор никто не знает, куда и почему... — Он вздохнул. — А вас элементарно грохнут — не те, так эти. Слишком много вы натворили, чтобы оставлять вас в живых.

Я улыбнулся. Он нравился мне, этот парень, пришедший из далёкого далека. Он всерьёз полагал, что меня интересует собственная судьба.

— Видимо, будущее мало изменилось, — заметил я, — если ты так легко судишь о нём. Впрочем, это будущее лишь для меня, а для тебя это — прошлое... Забавно, да?

— Отмените покушение на Баттхара, — мрачно сказал он. — Я знаю, вы можете... Или хотя бы назовите, кто должен его убить. Аккер? Заур? Один из тридцати стражников? Обещаю: я сделаю всё, чтобы вы получили своё Копьё. Только скажите!

— Зачем это тебе? — неожиданно спросил я, и он растерялся.

— Как зачем? Баттхар — мой друг!

— Друг? — Мне стало смешно. — Он умрёт за шестьсот лет до твоего рождения.

— Это не важно.

Он решительно встал, его сабля с шипением вылетела из ножен и легонько, но ощутимо ткнулась остриём мне в горло. Кажется, я ошибался насчёт обычаев его родины. Те же самые обычаи.

— Отмени покушение, — тихо произнёс он. И я понял, что он на самом деле готов убить. Он не пугал и не угрожал, потому что угрожают не так.

Я коснулся лезвия. Оно было острым, и на моей ладони тотчас же выступила кровь. Очень медленно, с каким-то извращённым наслаждением я слизнул её кончиком языка и прошептал:

— Отменить? И что тогда? Баттхар спокойно достигнет Тебриза, женится на дочери грузинского царя, и будет пир... Совсем как в старой арабской сказке со счастливым концом. Царь Гюрли и царь Исавар станут родственниками — а ведь они оба не пришли на помощь, когда воины светлейшего Тохта-хана вешали Регенду на воротах дворца... — Я закашлялся и с усилием сглотнул снежный ком, что застрял в горле. — Они убили её. Все трое: Тохтамыш, Гюрли, Исавар... Ты предлагаешь мне простить их? А самому исчезнуть, не оставив следа? Не оставив даже этой рукописи — вдруг там, у себя на родине, в новой реальности, ты не найдёшь её? Вдруг она погибнет — под дождём, под лавиной, под чьим-нибудь каблуком? Достойное было бы окончание моих трудов, верно?

Я усмехнулся и сел поудобнее, наплевав на то, что сабля при этом оцарапал мне кадык. И с удовольствием проговорил, глядя в глаза собеседнику:

— А знаешь, ведь меня, как и тебя, называли здесь чужеземцем. Так обращался ко мне один человек во дворце аланской царицы. Его звали Фархад. Как ты думаешь, может быть, это не случайность? Что, если мы с тобой — одно целое, как эти две рукописи? Тогда может статься, что ты полоснёшь меня клинком по горлу — и умрёшь сам, потому что убьёшь сам себя?

И расхохотался.

Я хохотал долго — до слез, до нервной икоты. А возможно, и не хохотал, а плакал: говорят, эти два состояния очень похожи. Мёртвые — целый сонм мертвецов — повыползали из тёмных углов, чтобы по-доброму, по-родственному посетить меня и принять наконец в свою семью. Они водили вокруг меня хоровод и рассыпались на мелкие группки, оживлённо беседуя о чём-то и перебрасываясь скабрёзными шуточками, выстраивались в полки и когорты и маршировали мимо под развёрнутыми знамёнами. Они приветливо улыбались мне — и я узнавал каждого. Вот прошёл бритый наголо почтенный Абу-Джафар, хозяин корчмы «Серебряная подкова»: лицо синюшно-бледное, с выпученными глазами и высунутым лиловым языком (принял яд, вызывающий удушье). Вот досточтимый Фархад, безвинно осуждённый за измену (жаль, он был неплохим человеком, но он мешал мне, и — надо же было кого-то подставить...). Вот помахала мне рукой сама аланская царица, невыразимо прекрасная в своей смерти: только смерть бывает столь совершенна, её не портила даже стрела, покачивающаяся меж лопаток. Вот Лоза, мой верный спутник, мой мальчик, которого я предал, ибо знал, что его разоблачат, и это тоже было частью моего плана. Его должны были разоблачить и успокоиться, не подозревая, что есть ещё один человек, главный в моих расчётах... Загадка специально для тебя, чужеземец. Попробуй, найди разгадку, если хватит времени.

Я оглянулся в поисках слепого дервиша: ведь именно он, по идее, должен был возглавлять процессию. Однако он оказался единственным, кто не пришёл — и это было обидно. Уж не знаю, как он объяснил товарищам своё отсутствие: может, сказался больным или сослался на более неотложные дела...

А потом они все ушли — как-то очень незаметно и тактично. Все, и мой ночной гость в том числе. Я снова остался один. Кровь капала из пореза на ладони, и мне жаль было унимать её — единственное доказательство того, что он не приснился мне, мой гость... Помедлив, я тоже поднялся: мне незачем было далее оставаться в своей комнате. Царь Грузии Гюрли (пока ещё царь!) ждал меня в своём замке в Тебризе, хотя сам ещё не подозревал об этом. Я не мог — просто физически не мог — оставить его одного в такой момент...

Антон кубарем скатился по лестнице во двор. Уже достаточно рассвело, в лёгкой дымке стали угадываться окружающие предметы, и мир потихоньку наполнялся звуками. Кто-то ходил сверху вдоль крепостного забрала, негромко переговаривалась стража у ворот и пофыркивали лошади у коновязи. Антон заметался по двору — душа отчаянно желала хоть какого-то действия — и с разгона налетел на воеводу Османа. Утро выдалось холодноватым, даже вода в кожаном ведёрке у колодца покрылась ломкой ледяной корочкой, но воеводе, похоже, было жарко, несмотря на то что одет он был лишь в тонкую льняную рубаху. Зарядку делал, что ли, подумал Антон. Лучше бы за гостями как следует следил...

— Куда это ты спозаранку, чужеземец? — спросил Осман.

Антон почесал ушибленный лоб, помолчал и вдруг выпалил:

— Где Асмик?

— Кто?

— Асмик, — торопливо пояснил он. — Девушка, которая прибыла позавчера вместе с нами. Вы не видели её?

Осман коротко хохотнул.

— Я-то полагал, что на это лучше тебя никто не ответит. А что случилось? Поссорились?

Антон только махнул рукой: некогда. Время, как и ранее, растянулось в бесконечную ленту, воздух вдруг загустел, и пожухлая трава стала целеустремлённо хватать за сапоги. Колдовство, не иначе.

Ни одной лошади под седлом у коновязи не было: естественно, кто же оставляет на ночь осёдланную лошадь. Наплевать, решил он. Чай, не свалюсь.

Он взмыл на коня (и откуда сноровка взялась, чёрт возьми!), ударившись копчиком о твёрдый, как ребро дубовой доски, хребет, и крикнул:

— Царевич в опасности! Осман, прикажи проверить, не покидал ли кто из гостей крепость.

Воевода мгновенно подобрался.

— Думаешь, монгольский посол...

— Не знаю. Не выпускай никого за ворота!

— Подожди. — Осман уже торопливо опоясывался мечом. — Я с тобой!

— Нет, — остановил его Антон. — Я должен один, сам... Иначе случится такое, чего не поправишь.

Воевода помедлил мгновение. Потом нехотя кивнул, соглашаясь. По лицу было видно, что это далось ему нелегко: он привык подчиняться лишь своему царю — но это статья особая. И уж совсем ему было в новинку, что приказания в вверенной ему крепости отдавал какой-то молодой парень, почти мальчишка. Но ему всё же достало ума не перечить.

— Храни тебя Господь, — хмуро сказал он, на миг сжав Антону локоть. — Поторопись!

Ветер свистел в ушах. Дробно стучали копыта, и сердце одуряющими скачками неслось по дороге впереди коня. Белёсая дымка рвалась в клочья и разлеталась в стороны, поднимаясь вверх и тая, словно дым от сигареты: вот-вот над вершинами гор должно было появиться солнце. Как же он ненавидел сейчас это солнце! Оно вероломно, с истинно восточным коварством, вдруг переметнулось в стан врага — там, в этом стане, под защитой земляных валов, стрел и катапульт, сидели, потирая лапки от удовольствия, твёрдый и узкий конский хребет, готовый в любой момент сбросить с себя седока, и глубокие рытвины, готовые в любой момент кинуться под копыта, стреножить и насесть сверху, и редкие деревья вдоль обочин, готовые в любой момент умереть от старости и упасть на дорогу, как в кинобоевиках про Гражданскую войну, и многочисленные горные ручьи и речушки, нарочно выстлавшие своё дно скользкими округлыми камнями...