Страница 7 из 9
Стоит сказать, что по меньшей мере за тысячу лет до вторжения Александра Македонского в IV в. до н. э. в Индию дух западной религиозности проник в ландшафт Северной Индии. Миграция ариев через Хайберский проход и расселение их в речных долинах во II тысячелетии до н. э. привели к вытеснению аборигенной культуры и установлению в этом регионе традиции, предполагавшей существование наследственного жречества, священной истины откровения и пышных ритуалов общения с небесными богами мужского пола. В таких обстоятельствах более самоуглублённые местные традиции ушли в подполье и оказались на обочине ведического мира, откуда они периодически прорывались в доминирующую культуру на протяжении последующих веков. Один из таких прорывов древней мысли произошёл, когда «Упанишады», подпав под влияние йоги, которую практиковали лесные отшельники, были приняты в круг брахманской религии как приемлемое обновление индоевропейской ведической традиции. Поэтому возникший позднее индуизм представлял, по существу, смешение заимствованных западных и аборигенных индийских компонентов.
Более значительное потрясение произошло, когда Будда стал провозглашать свою Дхарму. Учение Будды, шедшее из глубин его личного понимания, обретённое посредством опыта усердной аскетической медитации в лесах и радикального очищения ума, появилось внезапно и бросило серьёзный вызов традиционной ведической вере. Ко времени великого буддийского царя Ашоки, жившего в III в. до н. э., оно уже смогло полностью вытеснить брахманскую традицию, однако после падения империи Ашоки и нестабильности, связанной с многочисленными волнами набегов, индуизм постепенно смог восстановить лидирующее положение в сфере индийской духовности. Буддизм не только оказался вытесненным на обочину культуры, но и постепенно оказался переработан в соответствии с прежде доминировавшей религиозной парадигмой и поглощён доминирующей традицией. Сегодня Будда считается в Индии воплощением Вишну, посланным на землю, чтобы научить праведных индуистов отказу от принесения в жертву животных и сподвигнуть их к вегетарианству. Даже в наше время буддийские учения нередко представляют с помощью терминов, происходящих из индуизма: «изначальное совершенство», «недвойственное сознание», «исконно пробуждённая внутренняя природа».
Так каковы же основные черты этой более древней, более органичной духовности, которой учил Будда на протяжении своей жизни? В первую очередь это радикально практическая, или опытная, духовность. Что вы сами видите, чувствуете, осязаете и знаете, когда направляете устойчивое и сосредоточенное внимание на непосредственный опыт настоящего? Знание, идущее извне, чревато иллюзиями, таящимися в мистических глубинах души. Как утверждают мудрецы речных долин Индии, только исследование внутреннего ландшафта, нюансов и тонкостей живого переживания позволяет обрести плодотворную и подлинную мудрость.
Бесстрашный и честный самоанализ вскоре обнажит основополагающие недостатки человеческого положения; такова благородная истина о страдании. Ум и тело наполнены препятствиями, уязвимыми местами, узлами напряжения, сгустками боли; они являются настоящим рассадником эгоистических, болезненных и ошибочных психических элементов. Способность ума к осознанию, «знанию» о том, что непрерывно возникает и исчезает в потоке сознания, непрерывно натыкается на препятствия, ограничивается, отравляется и омрачается такими внутренними загрязнениями. Задача органичной духовности – прояснять эту сумятицу, распутывать эти узлы, освобождать ум – миг за мигом, вдох за вдохом – из порабощающей сети неблагоприятных и нездоровых проявлений. Награда за жизнь, посвящённую внимательному внутреннему развитию, – освобождение ума посредством мудрости, поразительное преображение ума, дарующее всю полноту сознавания, свободного от препятствий и ограничений.
Можно написать целые тома об особенностях науки пробуждения, о её открытиях – непостоянстве, отсутствии Я и страдании, о психофизическом организме, в котором выделяют сферы чувств, совокупности и элементы, о тонких процессах взаимозависимого происхождения и прекращения и об удивительной территории, обнаруживаемой в процессе исследования внутренних состояний. Однако важнейшее открытие этой древней формы духовности состоит в том, что мир человеческого опыта – «виртуальный» мир, конструируемый каждый миг всяким индивидуальным умом и телом в соответствии с инстинктивными и изобретёнными человеком паттернами.
Ум и тело – естественные проявления природного мира. Их страдание – естественно; их освобождение от страдания – естественно. «Священное другое» – такая же конструкция, как и понятия о «постоянстве», «самости» и «красоте». Это не значит, что подобные вещи «не существуют» или не могут становиться источником глубоких смыслов. Это значит, что они находятся не «вовне» в том смысле, который индоевропейский религиозный инстинкт считает само собой разумеющимся. Скорее, они создаются тем же внутренним механизмом, который упорядочивает все прочие человеческие конструкции, – структурами желания.
Неудивительно, что эта радикальная альтернатива доминирующей парадигме была неверно понята брахманами, современниками Будды, поскольку на протяжении веков она искажалась их предками и поныне продолжает игнорироваться современными наследниками индоевропейской духовной традиции.
Однако она продолжает манить, спокойно предлагая привлекательный взгляд на человеческое положение тем, кто готов взглянуть вглубь себя, а не вовне и вверх.
Не-поиск счастья
Существуют два фундаментально различных подхода к обретению счастья. Один из них настолько глубоко укоренился в нашей цивилизации, что почти вся культура поддерживает его; другой – в корне отличный взгляд, который двадцать пять веков назад предложил Будда. Какой подход скорее поможет нам обрести счастье? Я уверен, что подход Будды.
В первую очередь следует дать рабочее определение счастья, которое мы успешно сможем найти, если обратимся к современной теории систем. Любой организм, под которым мы подразумеваем любую функционирующую систему, расположенную внутри других систем (экологической, биологической, социальной, психологической, политической и т. д.), обладает своеобразной оболочкой, или способом определения границы между внутренним и внешним, между организмом и средой. Здоровье или благополучие системы, которое в случае человека мы называем счастьем, можно определить как состояние равновесия между внутренними и внешними состояниями. Например, амёбу, внутренняя температура которой соответствует температуре окружающей воды, можно назвать здоровой, и если мы готовы немного очеловечить амёбу, то можем даже назвать её счастливой. Однако если температура воды, где она обитает, вдруг поднимется, то возникнет расхождение между текущими условиями и условиями, благоприятными для амёбы. В случае человека такое неприятное напряжение называется несчастьем, которое проявляется как жажда избавиться от отсутствия равновесия – как желание.
Таким образом, мы имеем две стратегии достижения счастья: первая состоит в том, чтобы менять внешнее окружение в соответствии с потребностями (или желаниями) организма; вторая – в том, чтобы менять внутреннее состояние организма и адаптироваться к среде. Мы можем либо менять мир, чтобы удовлетворять свои желания, либо изменять свои желания и адаптироваться к миру. Обе стратегии стремятся избавить нас от беспокойства желаний, одна – через их осуществление, другая – через отказ от них.
Психофизический организм человека устроен таким образом, что удовлетворение желания обычно означает, что каждая из шести сфер чувств переживает свой предмет и испытывает при этом удовольствие как оттенок чувства. Конечно, мы все знаем, что такие моменты не могут длиться долго; однако, по всей видимости, это не становится серьёзным затруднением. Хотя мы знаем, что не можем удовлетворять все органы чувств непрерывно, мы продолжаем считать, что стоит периодически удовлетворять некоторые из них – что это достойное времяпрепровождение. Буквально вся наша культура поддерживает это убеждение, и нас постоянно побуждают создавать образ Я на основании размаха наших желаний и успешности их удовлетворения.