Страница 3 из 21
– Какой же выкуп взять за нее, высокочтимый?
– Отдашь просто так, без выкупа.
Крайне удивился Ахвердил Магомед. Никогда еще Шамиль не отдавал пленников без выкупа. Но спорить нельзя. Своей пленнице он сказал:
– Сейчас я повезу тебя обратно к твоим родным. То-то обрадуются. Скажешь им, что Шамиль не разбойник.
Когда Анне перевели слова мюршида, она посмотрела на Шамиля удивленными глазами. Все подумали, что девушка просто не верит своему счастью.
Ей сказали еще раз:
– Имам очень сожалеет о случившемся. Он отпускает тебя без всякого выкупа.
Тогда красавица сказала, обратясь к Шамилю:
– О всесильный и всевидящий вождь Кавказа, меня никто и не думал похищать. Я сама приехала к тебе, чтобы стать твоей пленницей.
– Но почему?!
– Чтобы взглянуть на героя, о котором слагают легенды и песни… О котором говорит весь Кавказ и весь мир. Делай что хочешь, но своего добровольного плена я ни на что не променяю. И никуда я отсюда не поеду.
– Нет, тебе лучше уехать.
– И это говоришь ты, Шамиль, которого все считают храбрым мужчиной?
– Так говорит Аллах, – нахмурил брови имам.
– Бог не может так говорить.
– Мой Аллах и твой Бог говорят по-разному.
– Отныне я твоя пленница, всемилостивый вождь Кавказа, твоя рабыня. Отныне твой Аллах будет и моим Богом. Еще в детстве я слышала песни о тебе, высочайший… и одну из них запомнила. Она крепко запала мне в сердце.
Юная армянка на непонятном никому языке вдруг запела красивую песню. Из-за высокой горы вышла в небо луна. А дочь Армении все пела песню о Шамиле.
Вошел Ахвердил Магомед.
– Имам, конь оседлан. Могу ли я взять девицу?
– Оставь ее. Эту песню она должна допеть до конца, хотя бы на это понадобилась вся ее жизнь.
Через несколько дней по Дагестану пополз приглушенный слушок. Шептали на ухо человек человеку, аул аулу, шушукались, перемывая кости.
– Слышали? Слышали?! Шамиль взял себе еще одну жену!
– И что тут такого?.. Коран разрешает…
– А то, ослиная твоя голова, что правоверный имам женился на неверной армянке!
– Вай-ме! Позор на нашу голову. Чалму имама стирает гяурка. Вместо молитв она поет ему песенки.
Зашептался Дагестан. Загудел Кавказ. Но слухи были правдивы. Повелитель взял третью жену. Она приняла магометанскую веру, повязалась горским платком, взяла аварское имя. Анна сделалась Шуайнат. Для имама самой вкусной была еда, которую подавала она, самой мягкой была постель, которую стелила она. Самой светлой и теплой была ее комната. Самым родным было ее слово. Суровое лицо имама сделалось мягче, ласковее, добрее. Много раз к Шамилю приезжали из Моздока с просьбой от ее родителей отпустить Шуайнат домой за любой выкуп, который он сам назначит. Шамиль рассказывал об этом Шуайнат, но та говорила всегда одно:
– Имам, ты мой муж. Хоть голову отсеки, но я домой не вернусь.
Ее ответ передавал Шамиль послам из Моздока. Как-то раз приехал к нему родной брат Шуайнат. Имам его принял хорошо, разрешил повидаться с сестрой и поговорить с ней. Два часа брат и сестра оставались наедине. Брат рассказал о горе отца, о слезах матери, о прекрасной жизни, которая ждет ее дома, о молодом несчастном женихе, который все еще любит ее и надеется на встречу.
Все напрасно. Шуайнат отказалась. Брат уехал ни с чем.
Первая жена имама Патимат, улучив благоприятный момент, сказала ему:
– Имам, вокруг проливается кровь, погибают люди. Как ты можешь слушать, словно молитву, песни Шуайнат? Ведь ты сам запретил петь в Дагестане. Ведь ты отказался от песни даже родной матери.
– Пойми, Патимат, – возразил вождь, – Шуайнат поет песни, которые поют о нас наши враги. Если бы я дал возможность распространяться слезливым плачам, то они дошли бы до врага, и о нас по-другому бы стали думать. Тогда мне было бы стыдно смотреть в глаза матерей, чьи сыновья погибли в походах со мною. Но враги пусть поют о нас песни. Я с удовольствием их послушаю. И других позову послушать.
Но не потому переживала Патимат, что имам внимает песне молодой красавицы жены, а потому, что с прежними женами он уже не делился, как прежде. Вскоре произошло следующее событие.
Однажды имаму сообщили, что Белый царь готов вернуть его сына Джамалутдина, который в это время учился в Кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, обменяв его на Шуайнат. Трудная задача. Имам отказался. То, что была такая возможность, Шамиль скрыл от всех, но слух об этом все же дошел до Патимат.
Как-то она пришла к своей молодой сопернице.
– Шуайнат, даешь ли ты слово, что о нашем разговоре будет знать только один Аллах?
– Даю.
– Ты лучше меня знаешь, что в последнее время Шамилю не спится, что он сильно озабочен и мучится.
– Вижу, Патимат, вижу.
– А ты не знаешь ли, отчего?
– Нет.
– Я знаю. Если хочешь, ты можешь найти для него лекарство.
– Скажи, Патимат, скажи, моя дорогая.
– Ты, конечно, слышала о Джамалутдине, сыне моем и Шамиля?
– Конечно…
– Его возвращение к нам зависит от тебя. Ты же вспоминаешь свою мать. Я тоже мать. Десять лет не видела я своего сына. Помоги! Не ради меня, а ради имама!
– Все сделаю ради него… Но как?
– Если ты вернешься к своим родным, царь урусов возвратит нам нашего Джамалутдина. Умоляю, верни мне моего ненаглядного сынка. Аллах тебя наградит вечным раем. Заклинаю тебя… прошу.
В голубых, как небо, глазах Шуайнат заблестели слезы.
– Все сделаю, Патимат, все сделаю, – прошептала она и ушла.
В своей комнате она упала на ковер. Сперва долго рыдала, потом запела печальную песню. Пришел Шамиль.
– Что с тобой, дорогая?
– Имам, отпусти меня к родителям.
– Как?!
– Я должна вернуться.
– Но почему? О чем ты говоришь? Опомнись, женщина! Сама же отказывалась… теперь я не могу тебя отпустить.
– Шамиль, отправь меня домой. Другого выхода нет.
– Да ты, как видно, больна?
– Я хочу, чтобы ты увидел своего Джамалутдина.
– Ах, вот в чем дело. Нет, никуда ты не пойдешь, Шуайнат. Пусть я останусь без сына навсегда, если его можно получить только взамен жены. Если он мой сын, пусть сам найдет дорогу к матери, к родной стране. Я к сыну пойду не по тобой проложенной дороге. Я к нему найду путь, достойный меня и его. Лучше приведи моего коня.
Шуайнат вывела из ворот скакуна имама. Сняла с ковра и вручила ему плеть.
…Во всех походах, во всех странствиях – в Дагестане, Чечне, в Петербурге, в Царском Селе13, в Калуге, на арабской земле – до самой смерти имама неразлучно с ним была его любимая жена Шуайнат».14
Между тем железный узел противоречий в трагичной судьбе великого горца все туже затягивался с каждым годом Кавказской войны.
Вот что гласит эта горская легенда:
«Восьмилетний заложник – сын Шамиля – вернулся в родной Дагестан уже двадцатичетырехлетним молодым человеком. Много сил, терпения, воли и хитрости понадобилось имаму, чтобы вернуть его. Многих русских военнопленных предлагал Шамиль Белому царю, но царь не соглашался на обмен. Юный горец был нужен императору в Петербурге. Грозясь лишить его жизни, царь убеждал Шамиля прекратить бессмысленную борьбу. Имам не поддавался угрозам. От имени сына, а может, и сам сын, кто знает… писали ему, что царь могуществен и нет никакой надежды победить его. Кавказ же истекает кровью, и дальнейшее сопротивление ничего, кроме вреда, горя и новых жертв, не принесет.
Упрямый и гордый имам ничему не верил.
К этим временам случилось так, что его храбрый наиб Хаджи-Мурат с несколькими мюридами вышел на сторону врага. Но в горах он оставил свою семью: мать, жену, сестру и сына. Понятное дело, все они, как тетеревиный выводок попадает в когти ястреба, оказались в руках Шамиля. «Если не вернешься, – писал Шамиль Хаджи-Мурату, – то сыну твоему Булычу отсеку голову, а мать, сестру и жену отдам воинам на позор».
13
Действительно, плененного имама по желанию императора много возили по России. Побывал великий Шамиль и в Царском Селе, где с интересом посетил знаменитый арсенал. «В одном из отделений хранились палаши воевод XVII века, богатейшей отделки, и сабельные полосы Стефана Батория, а также и жезлы гофмаршалов польского двора в золотой оправе, украшенные бриллиантами и другими драгоценными камнями. Далее были представлены секиры и палаши Шамиля. На самом деле эти секиры были не чем иным, как древними русскими бердышами XV века. Когда в 1859 году великий пленник посетил царскосельский арсенал, он был поражен богатством и роскошью здешнего оружия. Увидев свои секиры и сабли, он сказал: «Это мое оружие, взятое у меня в таком-то деле». Шамиль остался очень доволен, что государю императору Александру II было угодно поместить его оружие в столь почетном собрании» // Пыляев М. И. Забытое прошлое окрестностей Петербурга. СПб.: Паритет, 2003.
14
Гамзатов Р. Мой Дагестан.