Страница 4 из 21
Хаджи-Мурат со своей стороны искал путей выручить любимую семью и тем самым развязать себе руки в борьбе с жестоким имамом. Он говорил в те дни: «Я связан веревкой, а конец веревки у Шамиля. Покуда моя семья у него, я ничего не могу делать».15
Ни о каком выкупе не могло быть и речи. Когда Шамиль узнал, что бывший его наиб надеется выкупить семью, он сказал: «Вдобавок ко всему Хаджи-Мурат, видно, сошел с ума».
Но если Шамиль держал в руках конец веревки, ведущей к Хаджи-Мурату, то у Хаджи-Мурата была ниточка, ведущая прямо к сердцу Шамиля. Этой ниточкой был Джамалутдин. Хаджи-Мурат неоднократно просил графа Воронцова: «Пусть Белый царь отпустит Джамалутдина к отцу. Тогда Шамиль, может быть, отпустит моих родных. Пока моя семья в руках имама, выйти мне с ним на войну все равно что своими руками зарезать и мать, и сына, и жену, и вообще всю родню».
Граф Воронцов доложил царю, и тот согласился на обмен. Шамилю написали: «Получишь сына, если отпустишь семью Хаджи-Мурата».
Имам оказался перед мучительным выбором. Три ночи не спал ни он, ни его семья. На четвертый день Шамиль вызвал к себе сына Хаджи-Мурата Булыча.
– Ты сын Хаджи-Мурата?
– Да, я сын Хаджи-Мурата, имам.
– Ты знаешь, что он совершил?
– Знаю, имам.
– Что скажешь на это?
– Что об этом можно сказать?
– Хочешь его видеть?
– Очень хочу.
– Я отпускаю тебя к нему вместе с матерью, с бабкой, всю семью.
– Нет, я не могу к нему поехать. Мое место в Дагестане. А там ведь не Дагестан.
– Надо ехать, Булыч. Я велю.
– Не поеду, имам, лучше убей меня сейчас же на этом месте.
– Ты такой же непокорный, как твой отец?
– Мы все покорны тебе, великий имам, но только не говори мне, чтобы я туда ехал. Пошли меня лучше на войну. Клянусь Аллахом, жизни не пожалею.
– Воевать против отца?
– Против врагов.
В тот день Шамиль подарил Булычу один из лучших своих кинжалов.
– Владей им так же, как твой отец. Но только всегда знай, кого бить.
Не удался торг Хаджи-Мурата. Не пошел к нему сын. Не вернулся и Джамалутдин к имаму.
Но Шамиль тем временем принимал свои меры. Он послал другого своего сына, Кази-Магомеда, в набег на грузинское княжеское имение Цинандели. В результате были захвачены в плен княгиня Чавчавадзе, княгиня Орбелиани и с ними гувернантка-француженка. Екатерину Чавчавадзе, сестру Нины Грибоедовой, мюриды нашли в дупле дерева и вытащили оттуда.
Вот теперь-то Шамиль мог диктовать условия Белому царю. Ведь он любой ценой постарался бы выручить грузинских княгинь. «Верну княгинь только за моего сына», – таково было последнее слово Шамиля.
И вот настал этот день. Течет широкая река. На одном берегу с замиранием сердца ждут свободы похищенные княгини. На другой берег вышел в сопровождении русских солдат и офицеров сын имама.
Шамиль ближе подъехал к реке на своем арабском скакуне. Он напряженно вглядывался в людей на противоположном берегу, стараясь разглядеть своего любимого Джамалутдина. Ведь они не виделись так долго. Узнают ли теперь друг друга отец и сын?
Имаму показали на стройного, с горделивой осанкой русского офицера в шинели с золотыми эполетами. Офицер беседовал с другими русскими офицерами, прощался с ними, тепло обнимался. Потом подошел к юной барышне, стоящей несколько в стороне, поцеловал ей руку. Временами он взглядывал на отца, восседавшего на белом горячем жеребце.
– Это, что ли, мой сын? – спросил имам, не спуская глаз с офицера и стараясь не пропустить ни одного его движения.
– Да, высокочтимый. Это и есть Джамалутдин.
– Отвезите ему на тот берег черкеску, папаху и наше оружие! Отныне он не царский офицер, но воин Дагестана. Одежду, которая на нем теперь, бросьте в воду. Иначе я не подпущу его к себе.
Молодой человек выполнил волю отца и переоделся. Поверх горской черкески он надел оружие горца. Но под черкеской и папахой оставались сердце и голова Джамалутдина, и их нельзя было ничем заменить.
Вот наконец он переправился через бурливую реку и подошел к отцу.
– Сын! Мой дорогой сын!
– Отец!
Джамалутдину тут же подвели красавца-коня. Всю дорогу до самого Ведено отец и сын ехали рядом. Иногда отец спрашивал:
– Скажи, Джамалутдин, ты помнишь эти места? Не забыл эти горы? Этих орлов в небе? Помнишь ли наш родной аул Гимры? Помнишь Ахульго?
– Отец, я был тогда очень маленьким.
– Скажи, молился ли ты хоть раз о Дагестане? Не забыл ли наши молитвы, помнишь ли суры из Корана?
– Там, где я жил, Корана не было под рукой, – неохотно отвечал юноша.
– Неужели ты ни разу не преклонил голову перед всемогуществом Аллаха? Не пел молитв? Не соблюдал наших постов? Не совершал намаза?
– Отец, нам надо поговорить.
Но Шамиль пришпорил коня.
На другой день утром имам позвал сына к себе:
– Смотри, Джамалутдин, солнце поднимается из-за гор. Правда, красиво?
– Красиво, отец.
– Готов ли ты отдать жизнь за эти горы, за это солнце?
– Отец, нам следует поговорить.
– Ну что ж, говори.
– Отец, Россия слишком велика, слишком богата и могуча. Зачем нам защищать бедность и дикость этих гор, нищету, темноту? В России великая литература, великая музыка, великий язык. Они придут к нам. И Дагестан, и Чечня, и весь Кавказ только выиграет, если присоединится к России. Пойми, настало время поглядеть правде в глаза, сложить оружие и залечить раны. Поверь, я люблю Дагестан не меньше тебя…
– Джамалутдин!..
– Отец, нет в Дагестане ни одного аула, который не был бы сожжен хоть один раз… Нет скалы, которая не была бы ранена…
– Молчи! Я вижу, ты не готов и не способен защищать эти раненые скалы.
– Отец!
– Я тебе не отец. И ты оказался не моим сыном! Услышав твои слова, мертвые должны вырваться из своих могил. Но что делать мне, живому, когда я все это от тебя слышу? Видишь, как потемнели скалы?!
Шамиль созвал своих верных людей и свою семью:
– Люди, я хочу рассказать вам, то говорит мой сын. Он убеждает меня, что Белый царь велик, что у врагов много силы, что государство царя велико и что мы воюем напрасно! Он говорит, что нам пора сложить оружие и покорно склонить головы наши перед царем. Я считал, что человека, который осмелится не только так сказать, но и так подумать, я ни на час не оставлю в Дагестане. Но сегодня… эти слова звучат, и где же?! В нашем доме. Кто же говорит эти слова? О, Аллах… мой сын! Что делать с ним, с человеком, которого подослал сюда царь, чтобы опозорить и Кавказ, и меня? Вы хорошо знаете, сколько раз кололи грудь Кавказа и мою собственную грудь вражеские штыки. А теперь штык, который я сам отковал, царь наточил и направляет в мое же сердце. Что делать?!
Со страхом и горькой печалью слушали родные своего имама. Только мать еще не в силах была поверить всему этому.
Шамиль резко повернулся к Джамалутдину:
– Эй, враг гор! Будешь там, откуда я не услышу твоего голоса. Нет у тебя отныне отца, нет у тебя и Дагестана. На тебя я обменял грузинских княгинь, но на кого обменять тебя? Что мне с тобой сделать?
– Что хочешь делай, отец, со своим сыном. Убей, но сперва дослушай.
– Хватит! Я всегда слушался Аллаха, но сегодня не слушаюсь и его. Он говорит: «Убей врага!» Я ему отвечаю, что это не враг, а заблудившийся сын. Я ему говорю, что не в силах отрезать палец от руки. Итак, живи… но сними этот кинжал. Оружие нужно только тому, кто готов драться.
После этого разговора Шамиль сослал своего сына в далекий, заоблачный аул. Там Джамалутдин жил, словно осенний листок, оторванный от родного дерева. Изнуренный печальными думами, скудной пищей, непривычным климатом, он заболел чахоткой. Имам воевал, а сыну все труднее и труднее дышалось. Он был обречен. В это время к нему приехала тайком от имама Патимат. Она привезла с собой игрушки из хлеба. Одна была в форме кинжала, другая в форме орла, третья в форме сабли. Потом со двора она принесла кизяк и развела огонь в очаге. Разогрела игрушки из хлеба, вытерла с них золу о собственные колени и, разложив одну из них, подала сыну, словно маленькому ребенку.
15
«Тут Хаджи-Мурат рассказал все свои военные дела. Их было очень много, и Лорис-Меликов отчасти знал их. Все походы и набеги его были поразительны по необыкновенной быстроте переходов и смелости нападений, всегда увенчивавшихся успехами.
– Дружбы между мной и Шамилём никогда не было, – докончил свой рассказ Хаджи-Мурат, – но он боялся меня, и я был ему нужен. Но тут случилось то, что у меня спросили, кому быть имамом после Шамиля? Я сказал, что имамом будет тот, у кого шашка востра. Это передали имаму, и он нашел повод избавиться от меня. Он послал меня в Табасарань. Я поехал, отбил тысячу баранов, триста лошадей. Но он сказал, что я не то сделал, сменил меня с наибства и велел прислать ему все деньги. Я послал тысячу золотых. Он прислал своих мюридов и отобрал у меня все мое именье. Он требовал меня к себе; я знал, что он хочет убить меня, и не поехал. Он прислал взять меня. Я отбился и вышел к Воронцову. Только семьи я не взял. И мать, и жена, и сын у него. Скажи сардарю: пока семья там, я ничего не могу сделать» // Толстой Л. Н. Хаджи-Мурат.