Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 21

– Коней и сабель у нас самих хватает, но книги нет ни одной. У вас же, арабов, их много. Зачем же ты жалеешь одну-единственную?

Удивились воины и спросили у своего полководца:

– Для чего нам книга? Мы не только читать не умеем, мы не знаем даже, как ее правильно держать. Разве разумно брать ее вместо коня и оружия?!

– Придет время, ее прочтут. Придет время, и она заменит горцам и черкеску, и папаху, и коня, и кинжал.

…Когда дела персидского шаха, напавшего на Дагестан, стали плохи, он зарыл в землю драгоценности, которые всегда возил с собой. Над ямой-тайником положили плиту, на плите высекли резцом подкову. Свидетелей шах убил. Но все же Муртазали-хан нашел эту яму и обнаружил сундуки с золотом, серебром, драгоценными камнями – все, что успел награбить иранский шах. На тридцати мулах увезли добро шаха. Среди других сокровищ попалось несколько персидских книг. Осмотрев весь клад, отец Муртазали-хана, безрукий Сурхат, сказал:

– Сын мой, большое сокровище нашел ты!.. Раздай его воинам и вдовам погибших. Не жалей. А хочешь, продай. Оно все равно иссякнет. Но и через сто лет горцы найдут те перлы, которые спрятаны в этих книгах. Не отдавай их. Они дороже всех драгоценностей».7

* * *

Шамиль хорошо помнил эти дагестанские легенды, следовал их мудрости и ценил, как ценил и уважал своего седого мудреца Магомеда Тагир аль-Карахи, который служил у него секретарем. Имам ни под каким видом, никогда не отпускал его в опасные места. Магомед Тагир был этим крайне недоволен и однажды, не в силах сдержать себя, сказал:

– О великий, возможно, ты не доверяешь мне? Сомневаешься в моей преданности? Тогда пусти меня на поле битвы.

Шамиль в ответ улыбнулся глазами и, продолжая наблюдать за величаво парящими орлами, молвил:

– Если даже все погибнут, ты должен остаться в живых. Воина с шашкой все могут заменить… Летописца – нет. Ты пиши книгу о нашей войне, уважаемый… Остальное предоставь мне.

Старик умер в одном из походов, так и не дописав книгу, но его сын завершил начатый труд отца. Он был назван «Блеск сабли имама в некоторых битвах».

Совершая набеги на форпосты и крепости русских, предавая огню и уничтожению казармы и арсеналы ненавистного врага, Шамиль не позволял своим мюридам сжигать найденные книги гяуров. Тем, кто предлагал бросить их в реку, он твердо ответил: «Эти книги не стреляли в нас на нашей земле. Они не жгли наших аулов, не убивали людей. Кто позорит книгу, того опозорит она».

Просматривая трофейные фолианты, которые имелись в его богатой библиотеке8, Шамиль сожалел о том, что Кавказ прекрасно знает лишь русский штык и совсем не знает культуры врага. «Если бы русские пришли к нам не с огнем и мечом, а с мудростью и дружбой, с каким кавказским радушием приняли бы их народы гор. Кто знает, возможно, и сама история пошла бы по другому пути…» – не раз задумывался Шамиль.

Но человек предполагает, а Бог располагает. Кавказ уже четвертое десятилетие сотрясала пушечная канонада, прозрачные реки стали бурыми от крови. Горцы говорят: «Когда на равнине война, тогда выстрелы звучат, как удары плети… когда в горах – тогда будто рушатся ледники и сам шайтан швыряет в ущельях утесы!»

…Объезжая с верными нукерами места недавних сражений, вглядываясь в руины выгоревших домов и мечетей; перешагивая через разбитые кувшины, клочья прожженных ковров и прочий разбросанный по развалинам, припорошенный пеплом хлам; видя, как коршуны и шакалы растаскивают и расклевывают на куски окоченевшие трупы людей, Шамиль каменел сердцем. «Лучше загасить искру, чем пытаться тушить пожар», – вспоминались ему слова матери. Но время «искр» было безвозвратно потеряно. Пламя войны, бушевавшее по всему Кавказу, все глубже и гибельнее проникало в самое сердце гор.

Случалось, имам ощущал острую необходимость остаться со своими думами наедине. Тогда он садился на коня и без охраны уезжал высоко в горы.

* * *

Так было и в этот раз. Стоя на ребристом выступе скалы, Шамиль давал успокоиться взволнованному сердцу, чувствуя ноющий гул в уставших ногах. С орлиной высоты взирал он на горы, над которыми, разбросав воздушную гриву, летел ледяной, порывистый ветер. Ныряя в пропасти, он, как ястреб когтями, выхватывал из синих гнезд ущелий туманное угрюмое зарево. Там горели оставленные врагу аулы: Конхидатль и Тлох, там полыхала дорогая его душе Андия.

Пожары, казалось, пытались взлететь навстречу друг другу через завалы камней, курумники, через змеившийся тальвег9 пересохшего русла реки, и все это начинало браться огнем, неторопливо накаляя застывшие облака багровым цветом.

Шамиль, завернувшись в длиннополую бурку, долго смотрел на пожарища, пытаясь угадать боевые башни10, родовые могильники, сакли близких ему людей, гибнущие в огне. Воспоминания и образы с необыкновенной быстротой сменялись в его воображении одно другим. То он видел перед собой своих славных джигитов, мчавшихся с шашками на врага, то припоминал, как выглядели прежде сгоревшие в космах огня нарядные фруктовые сады, в тенистой прохладе которых он любил играть со своими детьми и слушать истории седобородых старцев; то вдруг видел стоявшие на зеленой равнине крепости русских; то нежное лицо своей последней жены Шуайнат, то снова своих дорогих сыновей… Но все эти видения сгорали в пунцовом зареве, а в огнистых отблесках проступало холодное и бледное, как рыбье брюхо, лицо его смертельного врага – Воронцова. Бескровное и безволосое, оно щерилось в лисьей улыбке, а руки графа протягивали ему, как дикому зверю, кровавый кусок мяса, наколотый на длинный трехгранный штык.

…Ставя ногу на стремя, Шамиль подвел черту: «Великие времена уже скоро. Весь мир заговорит о нас. Волей Аллаха мы поставим гяуров на колени. Нам нужен сокрушительный удар. Россия обязана содрогнуться и замереть от ужаса. Всевышний, бери нашей крови сколько угодно. Время насилия и унижения Кавказа прошло. Волла-ги!.. Мы идем на смерть во имя Тебя, нашей веры и могил предков. Тот, кто попирает Ислам, будет в конце концов жестоко наказан. Иншалла».

Глава 2

Когда на Кавказе заходят разговоры о Шуайнат, старики-аксакалы говорят:

«Она была самой красивой женщиной во дворце Шамиля. Шуайнат была последней женой имама и первой его любовью. Имам тоже, как все горцы, брал себе жен, соблюдая мусульманские обычаи. Но эту… Она была нечаянной наградой. Когда один из храбрейших наибов Ахвердил Магомед11 совершил набег на Моздок, он похитил дочку армянского купца12 прелестную красавицу Анну. Это случилось за несколько дней до ее свадьбы. Мюршид привез свою добычу во дворец имама завернутой в белую бурку. Когда же ее развернули, Шамиль ничего не увидел, кроме двух больших голубых глаз, как будто созданных из ясного дагестанского неба. Эти глаза прямо и без всякого страха смотрели на грозного владыку гор. Они видели бордовые сапоги из тонкого хрома, его оружие, его бороду, его глаза. Юная армянка узрела перед собой человека, которого никак не назовешь ни молодым, ни красивым. Но что-то привлекало и манило в его внешности. В нем наряду с властностью и силой чувствовались также нежность и доброта. Взгляды их встретились. Суровый воин почувствовал некую слабость в сердце. Эта слабость была непривычна, и он испугался ее. Тотчас раздался его повелительный голос:

– Поезжай и отвези эту девушку туда, где взял.

– Уо! Зачем, имам? Такая красавица!.. Тонкая в стане, косами обвивает Дербент, райская жемчужина… Все на месте.

– Я знаю, «зачем». Твое дело оседлать коня.

7

Гамзатов Р. Мой Дагестан.

8

«У Шамиля была огромная библиотека. Двадцать пять лет на пятнадцати мулах возил он ее с места на место. Без нее он не мог жить. Потом на горе Гуниб, сдаваясь в плен, имам попросил генерала Барятинского, чтобы ему оставили книги и саблю. Живя в Калуге, он постоянно обращался с просьбой к администрации снабжать его книгами. Имам Шамиль говорил: «По вине сабли проиграно много битв, по вине книги – ни одной»» // Гамзатов Р. Мой Дагестан.

9

Наиболее пониженная часть долины, балки, оврага и т. п.

10

Основательно изучивший в начале ХХ века вайнахскую архитектуру Н. Яковлев утверждал, что чеченцы и ингуши из поколения в поколение были мастерами-каменщиками, «искусниками камня» («тоны гоудзыж»). Их руками строились широкие трехэтажные «галы», т. е. башни-дома (от «га» – защита, «ала» – дом); или высокие десятисаженные, четырех-пятиярусные стройные боевые башни «воув», которые служили надежным убежищем всему роду при нападениях враждебных тейпов; наконец, маленькие солнечные могильники-склепы, куда ингуши хоронили предков, и многочисленные храмы «ццу», «элгуц» и др. Из всех этих сооружений особой тщательности и искусства требовала постройка боевых башен. Вся постройка такой башни должна была закончиться непременно в один год! В противном случае башня так и оставалась неоконченной. Она стоила очень дорого, и боевые башни решались строить, конечно, только зажиточные и воинственные семьи; в дальнейшем башня, так же, как и родовой могильник, делалась фамильной собственностью всех потомков ее владельца-строителя.

«…Как правило, боевые башни пятиэтажные, но встречаются и в четыре, и даже в шесть этажей. Первый этаж нередко служит тюрьмой для пленников; обычно же он является закромом для хранения зерна в особом каменном мешке. На втором этаже находились защитники и стража во время осады, т. к. вход в «воув» был только здесь: на втором этаже находилось имущество осажденных. Третий этаж занимали защитники и их семьи и, наконец, все верхние этажи – защитники и наблюдающие. В основании все башни квадратные, площадью 20–35 кв. м. Кверху стены сильно сужаются и достигают общей высоты 20–26 метров. Крыши башен бывают нескольких видов: 1) плоская, с барьером; 2) плоская с зубцами на углах, увенчанными камнями конической формы; 3) пирамидальная, ступенчатая, с коническим замковым камнем.

Чечено-ингушские боевые башни отличаются наличием «машикули», маленьких защитных балкончиков на верхнем этаже, которые вместе с бойницами на всех этажах служат целям эффективной обороны. Другую особенность этих башен составляют сквозные крупные кресты, сложенные почти на всех сторонах верхней части башен. <…> Характер местности, на которых обыкновенно красуются башни, отвечает в первую очередь оборонительным целям. Башни построены большей частью на выступах скал, на оконечностях гребней и вообще на таких местах, которые ни для чего другого применимы быть не могли» // Крупнов Е. И. Средневековая Ингушетия.

11

А х в е р д и л М а г о м е д (Ахверды-Магома) – наиб, военачальник имама Шамиля.

12

«С пленницами, даже христианками, чеченцы обходились человеколюбивее и сострадательнее. Они по преимуществу делались наложницами своих хозяев, а иногда их женами, в том, однако, случае, если соглашались быть магометанками. Разительным примером служит сам Шамиль, у которого любимой женой, между другими, была Улуханова, дочь моздокского армянина, взятая в плен Ахверды-Магомою в 1842 году» // Ольшевский М. Я. Записки. 1844 и другие годы.