Страница 28 из 39
IIБыл напротив через канаву с голубыми ставнями дом,Пустовал пять лет, а ныне и ему нашелся жилец.Из Москвы Ильина – купчиха наняла за пятьсот рублей,И малиновый сад при доме, доходивший до реки.Не понравилась купчиха в околотке никому,Было гордости в ней много, не ответит и на поклон,Говорят, из Москвы бежала от суда и славы плохой,Мужа там зарезала, что ли, и любовников завела.Непонятны дела на свете, начала теперь замечатьПелагея Львовна, будто веселее Алеша стал.Подойдет вдруг, поцелует, говорит, что жить хорошо,А однажды – и вспомнить дивно! – «Очи черные» он запел,И все чаще, и все дольше пропадал, гуляя в полях.Раз обмолвилась о купчихе, а Алеша и покраснел,И сказал: «Не надо, мама, осуждать». И смутясь ушел.С той поры Пелагея Львовна стала спрашивать и следить,Не беседует ли мальчик с Ильиною – храни Господь! —И куда он исчезает, где скитается по часам.Вечер теплый был, ясный, пели жаворонки в полях,Розовело над лесом небо, будто рая горнего брег.Под забором, таясь в бурьяне и в сиреневых кустах,Пелагея Львовна тихо подглядеть за сыном шла.И увидела: Алеша у широких белых березПод холмом остановился, озираясь по сторонам.Из глухого переулка, не скрываясь и не спеша,Вышла женщина, – Алеша ей навстречу побежал,А она его лениво потрепала по плечу,За собою в лес темный по тропинке увелаШалью черною покрыта и далеко, не разглядеть,Но хмельную шалую поступь и движения белых рукПелагея Львовна знала. И с тревогой в сердце онаНа закат и лес глядела, будто райский огненный брег.Уж во тьме пришел Алеша, через кухню к себе прошел.Даже матери доброй ночи перед сном не пожелал,А она, сама не зная, как ей к делу приступить,Фитилек вошла поправить у «Спасителя на водах»,«Поздно, мама, ты легла бы!» Покачала головойИ на сына она взглянула – «Ах, Алеша, не хорошиОт родимой матери тайны. Ты, Алеша, это брось».Рассердилась потом и долго – уж совсем начало светать —Слезы горькие утирала о сиротской доле своей,А Алеша лежал. И молча он укоры слушал ее,Только раз вздохнул: «Мама! Ты ее не осуждай».Но когда, устав от жалоб, Пелагея Львовна ушла,На крючок закрыл он двери в свою комнату, и тамБыло слышно – помощи молит – «Царь Христос, прости меня!Царь Христос, меня помилуй и что делать мне, научи».И, подслушав слова такие, Пелагея Львовна совсемУспокоенная заснула, – нет, Алеша добрый сын,И ей снилось, что Алеша уже вырос, богатым сталИ на площади у собора зеленную лавку открыл.IIIСнова к вечеру посвежело, снова мальчик гулять пошелВ поле. Может быть, и в рощу, – только видела, что один.Что же – лето на исходе, отчего не погулять,Может также и знакомство благородное свести.Очень поздно. Нет Алеши. Уж десятый час пробил.И совсем стемнело. Странно, – где теперь ему пропадать.А у Ильиной напротив ставни сторож давно закрыл,Значит, дома озорница, верно, картами занята,Подглядеть в окошко можно. Пелагея Львовна пошлаЧерез дорогу, озираясь, чтоб никто не видел ее.Залилась дворняжка, звякнул под ногой осколок стекла,Три окна широких были в сад малиновый отперты.Под стеной, на красном диване, низко голову опустив,И лишь руки перебирая, не дыша Алеша сидел,А по комнате, как тигрица, в черном платье и кружевах,Ильина ходила, будто и не глядя на него.Сбились косы, на лоб нависли, и румянец – майский цвет —Разлился – наверно, красок привезла она из Москвы.«Право, вы совсем не мужчина.» Напевая, подошлаИ к Алеше села, руку на плечо положила ему,А рука бела, и кольца переливчатые горят.«Завтра утром я уеду, – как хотите, или здесьОставайтесь до снегу, или…» И склонилась вдруг к нему:«Что же, любишь, любишь?» Алеша – будто это и колдовство —Улыбнулся, голову поднял и ответил тихо: «Люблю».«Ну, так завтра, на рассвете…» Но не стала таких речейПелагея Львовна слушать, убежала к себе домой,И со злобой ждала Алешу, и заснула, не дождалась,И сквозь дрему только помнит, сын к ней в спальню ночью вошел,Еле двигаясь, и руками, как юродивый, разводя.«Что, Алеша?» А он не скоро, будто и совсем в забытьи,Подошел: «Но как же, мама, обещание мне забыть?»Пелагея Львовна даже и ответить не собралась,Лишь подумала: «надо будет завтра батюшку позвать»,А потом опять заснула беспокойным сном онаИ под утро слышала, будто кто-то бродит и поетПеснопения, как бывает, пред отходом души поют,И калитка скрипит, а, может, это только снится ей,Иль к соседу больную внучку из Архангельска привезли.Встала утром. Нет Алеши. Дверь на улицу отперта.Рассердилась и с обедом не хотела подождать,Но Алеша не вернулся, да и к ужину не пришел.Лишь когда совсем стемнело, Пелагея Львовна вдругПоняла, что Ильиною обольщен был мальчик вчераИ с любовницей своею на машину убежал.Сразу бросилась к купчихе, чуть звонок не оторвала,И на заспанную девку накричала. – И в ответУсдыхала, что нет хозяйки, неизвестно ни где она,Ни когда вернется, – верно, не вернется она совсем.Тут и стало матери ясно, что Алеша ее обманул,И на старости одинокой на весь город осрамил.Дом со свечкою осмотрела, поискала и в садуПелагея Львовна, после и к друзьям она пошла.«Нет, подумайте, родные, не ждала я такой беды».Кто смеялся, а кто и плакал, но никто не мог сказать,Убежала куда купчиха, – надо думать, что в Москву,А в Москве дьячков племянник частным писарем состоит,Может он найти Алешу, только город ведь большой,И почтарь, а он ученый, рассудительный человек,Говорит, американский пароход Алешу увез.Хлопотала и сердилась Пелагея Львовна, но всеВремя долгое умиряет, проскучала четыре дня,А потом и догадалась, что Господь ее наказалЗа грехи и за ропот, а Алеша вернется к ней,И знакомые навещали, убеждали слез не лить,А, постившись до Успенья, губернатору написать,Утешенье – врач искусный, – Пелагея Львовна опятьПрогуляться вышла в рощу за морошкою и в грибы.