Песочный трон

Порой он позволял себе вспомнить тот поцелуй в часовне, но теперь — всё реже… потому что чувства начинали брать верх над разумом. А разум Исгару нужен был ясный. Особенно теперь…

— Ты правда не знал, что мой отец жив? — спросила Эрри, подняв на него взгляд.

Исгару всегда нравились её глаза. Необычные для арнгвирийки — цвета зрелого мёда. А ещё ему нравилась её улыбка. Не приклеенная маска, словно трещина в мраморе статуи, а настоящая, та, которой она улыбалась когда-то Роневану…

Воспоминание о погибшем друге немного отрезвило опьянённый близостью желанной женщины разум, и герцог Кильн, сделав глоток вина, дабы не выдать хрипоты, ответил предельно честно:

— Я мог только догадываться, что случилось под Валье. Бой был жесток. Много потерь с обеих сторон. Отряды под началом Федерика сражались так, словно их целью было пасть в бою, лишь бы не взойти на плаху. А после — бесконечные танцы по болотным кочкам. Многих оступившихся — утянуло болото дворцовых интриг. Безликая, приходившая через зеркала, ничего мне не говорила ни о тебе, ни о герцоге Саменти, ни тем более о Дэнниеле. Почти всё, что знаю — слухи, доносы нечистоплотных слуг и догадки. Ты понимаешь, что это сложно назвать достоверным знанием. Так что… Я действительно не знал, что твой отец жив. Да и если бы знал, то не смог бы рассказать тебе ничего без его разрешения, — криво улыбнулся он, рефлекторно коснувшись груди там, где всё ещё была печать.

Проклятая печать. Последнее время она всё чаще напоминала о себе. Словно после всего, что Исгар сделал для династии Халедингов, Бремор де Саменти всё ещё боялся измены с его стороны. Смешно. Хотя королевский двор Арнгвирии знал столько измен, что подобное недоверие со стороны самого изворотливого интригана — не удивительно. Хоть и обидно. Очень обидно.

С другой стороны — герцог Саменти не мог не знать о чувствах, которые Исгар много лет испытывает к его дочери. И это ещё одна причина не верить герцогу Кильнии. Кто знает, не выберет ли он в решающий момент женщину, которую любит. Ис и сам не был уверен в своём выборе.

Шуршание ткани шёлкового платья цвета молока отвлекло Исгара от мрачных мыслей.

Эрвианна подошла тихо, но в комнате, где самым громким звуком было биение их сердец, даже её тихие шаги казались оглушающими. И в то же время движения её были плавными, словно она не шла, а плыла по воздуху. И Исгар замер, откровенно любуясь этой невероятно красивой женщиной, подошедшей к его креслу.

— Он всё ещё не снял печать? — спросила она, коснувшись ворота рубашки, и замерла, глядя в глаза Исгару, словно спрашивая разрешения.

Знала бы она, какие демоны в этот момент боролись за его душу с его же совестью. Именно в этот момент, когда Эрвианна была так близко, когда обоняние щекотал тонкий запах её свежих благовоний, когда расстояние между ними сократилось до одного вдоха…

Её пальцы, коснувшиеся обнажённой кожи. Печать, сразу же откликнувшаяся лёгким покалыванием и багровой вязью, проявившейся на смуглой коже. И её чуть приоткрытые губы оказались так близко, что невозможно было оторвать от них взгляд.

— Я попрошу Дэнни помочь мне, и мы вместе выясним, как тебя избавить от этого… Думаю, вместе мы справимся… — сказала Эрри, сдавленно, словно сдерживала больше чувств, чем хотела бы.

— Не стоит дразнить твоего отца, — грустно улыбнулся Исгар, накрыв её пальцы своей ладонью, и ему показалось, что они чуть вздрогнули. — Да и Дэнниел вряд ли захочет…

— Я его мать. Он не ослушается меня.

Хотелось бы верить в это. Но Исгар понимал то, чего пока не понимала или не хотела принимать Эрвианна. Её сын больше наследник престола, которому некоторое время внушают не только обязанности перед странной, но и азы дворцовых игр. И он не только Халединг или Байе, если ей так угодно, но и Саменти. И сколько бы Эрвианна ни старалась отречься от их страсти к интригам, у всех представителей этого рода врождённый талант к этому искусству.

— Я не могу тебе запретить, — обронил Ис, убирая её ладонь от жгущей и зудящей печати, и поднялся на ноги. — Но меня она нисколько не смущает. А тебе не стоит раздражать своего отца, — и снова повисло неловкое молчание, которое нужно было либо оставить и не тревожить, либо заполнить важными словами. — У меня завтра тяжёлый день. Твой отец велел отправить отряды в сторону столицы…

Исгар говорил то, что должен был сказать, но думал он совершенно о другом. Об открывшейся ключице, выглядывающей из-под съехавшей с плеча шали, в которой Эрри пряталась, как в коконе, словно искала защиты. О том, что хочет, чтобы она осталась сегодня с ним, но должен — попросить уйти…

— Мне страшно, Исгар, — хрипло призналась она, положив вторую, свободную руку ему на плечо. — Я не могу снова потерять тех, кого люблю. Дэнни, отца… Мать… Гилвера… — натянутая струной уфии тишина просила сказать то, о чём хотела промолчать Эрри. И Исгар ждал этих слов так, словно они должны были стать его приговором или помилованием. — Я не могу потерять тебя, Ис. Не могу снова…

Договорить он ей не дал, выпив все такие важные для него слова поцелуем. Сильным, жарким, страстным. Вкладывая в него все свои чувства, которые столько лет прятал, от которых отрекался, которые ненавидел…

И она отвечала. Отвечала не менее жарко и страстно, впиваясь тонкими пальцами в его окаменевшие плечи. Прижимаясь к нему, словно хотела быть ещё ближе…

Этому Исгар не мог противостоять, подхватив её на руки и унося в спальню. Расстёгивая сложные застежки её платья и вынимая шпильки из волос. Позволяя ей снять с него одежду и вздрагивая от её ласк и поцелуев…

Герцог Бремор де Саменти будет в ярости.

Но эта мысль растаяла и улетела с её первым вскриком, похожим на всхлип. А после он уже не мог думать ни о чём, кроме женщины, которая — может, всего на одну ночь, но — всё же принадлежала ему.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Вездесущая сырость, плесенью вплетающаяся в узор по давно не белёным углам дешёвой таверны, пробирала до кости. Да и кости эти были уже достаточно стары, чтобы откликаться на непогоду ломотой, сколько ни грей их горячим вином и сговорчивыми женщинами. Годы выпивают из тела не только силы, но и тепло. И Кверт с этим смирился, греясь, как все, вином и талливийским табаком.

— Не помню такого лета с тех пор, как был мальцом и жил у подножья Т`анийских гор. Там тоже и летом мокро, сыро было. А порой и снег выпадал, — сказал Урек, прикладываясь к кружке с грогом.

Забористая штука. Такой много не выпьешь, голова чумной станет. Но зато и холода как и не было. Жаль, Кверт себе этого позволить не мог. Его голова должна оставаться ясной.

— Я вообще такого не помню, — гнусаво пожаловался парнишка по имени Хугель и в который раз закашлялся.

Кверт нахмурился. Паренёк был совсем плох. Уже неделю заходился таким надрывным кашлем, что казалось, вот-вот задохнётся. И как бы ни отмахивался старый солдат от непонятной ему самому тревоги, а всё же за пацана переживал.

Непонятно почему он прикипел к нему. Может, потому, что и сам был таким же в его годы. Верил в доблесть и славу, честность и правое дело. Может, потому не спешил развеивать грёзы паренька и не объяснял, что по правде военное дело — это кровь, грязь и деньги, которые большей частью пропиваешь, чтобы сбежать от призраков прошлого.

Пусть он ещё помечтает. Успеет ещё в жизни разочароваться.

— На, выпей, — протянул Кверт своё уже немного остывшее вино Хугелю. Самому пить не хотелось уже. Всё равно толку мало. — Согреешься, станет легче.

Хугель сын Агвеля поднял на него удивлённые глаза. И даже дрожать перестал.

Это немного злило Кверта — страх этого парня перед старшим товарищем. Иногда настолько, что хотелось спросить, какого демона он вообще увязался за ним в Байе? Чего было не остаться там, в отряде, который собирал под свою руку Ягва Ол, управляющий землями близ Байе в отсутствие герцогини Эрвианны и в связи со скорой кончиной Тевора сен Фольи.