Превратности

Болгария. Май 2017 г.

Белые тюльпаны

В мае в нашей редакции три дня рождения подряд: у ответсекретаря Акимыча, у меня и у Леши Шкетова. Что дарить – вечный вопрос. Договаривались что-то недорогое – денег у нас, журналистов, никогда не водилось. И тут неожиданно узнаём от секретарши, что Акимыч просто бредит старыми виниловыми пластинками. У Лёшки идея: на даче пылятся пластинки в разваливающейся коробке. Родители хотят выбросить, а он, любитель старья и хранитель старины, не разрешает. Там и ценные могут быть.

– Поехали, Наташка, давай, сгоняем быстренько. Поможешь выбрать?

– Я как раз сдала в номер заметку, могу, пожалуй.

И помчались в Николину Слободу на его старой тарантайке. Лесной участок, старый дом с красивым крыльцом. А рядом с крыльцом нас встречают три белых тюльпана. Они только выпустили бутоны, собираются зацвести, набирают силу. Волшебство! Редкость-то какая! Нет, он не сорвёт: мамаша не разрешает, трясётся над ними. Был один, вот теперь три, она должна увидеть, как распускаются. В доме нашли ту самую коробку со старыми пластинками в разномастных, уже потёртых конвертах. Сидели около этажерки на коленях, выбирали. Лёша включил проигрыватель, слушали. И сидя так, взялись за руки и покачивались в такт песне, будто танцевали. Выбрали лучшие, с песнями Шульженко и Бернеса. Лирически ностальгическое настроение накрыло нас, и Алексей сказал:

– Знаешь, а я скоро уйду.

– Место нашёл получше?

Ухмыльнулся, глаза опустил.

– Не знаю, насколько оно лучше, но чувствую, что уйду. Хотя, возможно, и не так уж скоро, надо будет написать о каком-то теракте, где дети. У этой треклятой войны ещё продолжение будет. Так я увидел во сне, а сон-то был вещим. Как тот, помнишь? Вот больше ничего и не скажу тебе, а стоило бы…

Поняла, поверила ему на все сто. Ему и раньше пару раз снились вещие. Сначала об Афганистане перед его незапланированной командировкой. Потом он увидел, что его ранят в нелепой ситуации в первую же командировку на первой чеченской войне. След от раны скоро украсил его плечо, Лёха гордился. Мы дружили, он мне многое рассказывал, любил со мной поболтать.

– Кажется, хватит на войну ездить. У тебя посттравматический синдром начался, это уже заметно. Пора завязывать с командировками, может, перейти куда-то?

В этой связи я и вспомнила июнь 1995 года – Будённовск. Захвачены заложники, два штурма больницы потерпели неудачу, потом велись переговоры. Наконец удалось освободить людей. Но сколько жертв! Всё это время шли репортажи от Алексея. Даже мы в редакции не знали покоя, ночи не спали, за людей болели и за наших коллег волновались. Алексей очень активно себя проявил и бесстрашно, мы им восхищались. А когда он вернулся, был в тяжёлом психическом состоянии. Очевидная реакция на страх за пленников, которых на твоих глазах могут уничтожить, на постоянную опасность. Ему дали неделю прийти в себя. Отсиживался на даче. Мужики к нему заезжали, говорили, что в больницу ему надо, а не пить и курить на даче в одиночку. Не послушался. Вышел на работу, опять ездил на войну.

В ту пятницу вечером мы отмечали юбилей Акимыча. Счастлив он был подарку, как маленький. В понедельник на очереди мой День, а во вторник – Лёшин. Пришла утром пораньше, принесла кое-что угостить сослуживцев. На столе уже стоят три белых тюльпана. Те самые, Никольские, уже раскрылись, крепкие, красивые! И записочка – смешной стишок в Лёшкином духе. Постскриптум-вопрос: «А символику-то белых тюльпанов знаешь?». Видно, в воскресенье после отъезда родителей с дачи Лёха сорвал все три белокрылых, не удержался. Завтра его день. Придумаю что-то, порадую вояку. А тут весть: Лёша уже по дороге в аэропорт, досрочный вылет. Я волновалась, мне особенно не давало покоя его предчувствие скорого ухода. Хотя предупредил, что это будет позже. А когда, никто не ведает своей судьбы. Слава Богу, через неделю вернулся живым-здоровым. Сдал материал и две фотографии к нему. Хитро мне подмигнул:

– Посмотри материал, там для тебя кое-что.

– Материалы твои всегда читаю и перечитываю, ну ты же в курсе. Я жду не дождусь их, как и тебя из страшных твоих поездок.

В разрушенный город они с фотографом Степаном вошли вместе с сапёрами-омоновцами. Те зачищали, разминировали, находили немало растяжек. И что особенно страшно, чеченцев-то уже нет, а в засаде сидит другой, но тоже наш, ОМОН – вон на солнце то и дело отсвечивают то ли винтовки, то ли бинокли. Запросто могут подстрелить, не разобравшись. К счастью, обошлось, все живы. Зачистка. Кто не знает, знайте: это страшная вещь. Во вторую войну уже не разбирают, кто из местных чеченец, кто русский. Раньше русские в Чечне встречали своих хлебом-солью, и солдаты знали, что мирных, ну, каменщиков, скотоводов стрелять нельзя. Теперь, во вторую, солдаты знают одно: раз на вражеской территории живёшь – ты враг. Дан приказ, уничтожай. Ожесточаются на войне, особенно когда много своих теряют и становятся свидетелями чудовищной жестокости. Обходя дома, омоновцы выламывали двери, а то и взрывали без особой на то нужды, хотя часто оставшиеся там соседи готовы были сами открывать, показывать. Входили в дом, сразу кидали одну гранату в подпол, вторую на чердак. Потом нередко поджигали дом, просто так. Идут дальше, уставшие, опустошённые. А наши коллеги фиксируют, фотографируют то, что осталось в результате боя и зачисток… Мечеть без крыши. Вместо купола с затейливым орнаментом – голубой купол неба. Повсюду груды щебёнки, покорёженная арматура, вместо окон провалы. И вообще нет ни одной целой вещи, всё разорвано, разбито, искалечено. Бензоколонка спалена, стены домов изрешечены пулями. Если валяется кукла, то без рук, головы, машинка – без колёс, и так везде. Увидишь уцелевшие окна, будь уверен, это ненадолго. Их выбьют или расстреляют – солдаты тренируются, шумят. Стреляют из миномётов, пускают осветительные ракеты. А местные люди, где они? Алексей и Степан проходят по безлюдному городу. После ОМОНа Лёша в дом вошёл, слышит слабый шорох или дыхание. Поворачивает голову, а в платяном шкафу чуть приоткрыты дверцы и видна большая немецкая овчарка в ошейнике. Сидит – не шелохнётся и на него смотрит: выстрелит или нет? Ушёл, конечно, а сердце защемило. Следующий дом без стены – там на полу в разбитой вазе – нежные белые тюльпаны. Такая вот фотография получилась – специально для Наташки. Кто-то и в Чечне любил эти цветы… Наташка наверняка ничего не разузнала о символике белых тюльпанов, а зря, пора бы уже понять… Что-то сердце прихватило, рука болит. Завтра он уже вернётся в Москву, сдаст материал и начнёт вольную жизнь волка-одиночки. Жениться нельзя, никто не стерпит с ним делить такую жизнь. Но войну не бросит, пока не закончится. Будет об этом писать. И есть, кого за неё винить.

Тогда и ушёл он из газеты, стал независимым, к чему и стремился, на войну продолжал ездить. Писал репортажи для радио, для печатных изданий. Вещий сон сбылся: это был Беслан – страшный теракт с детьми 1 сентября 2004 года. Шкетов вылетел моментально. Он работал там, многое узнал и бился за то, чтобы СМИ освещали правду о реальном положении дел. Кстати, и позже ездил туда, не оставлял эту тему. Ему удалось кое-чего добиться для пострадавших семей. Без помощи Алексея не было бы проведено настоящего расследования событий в Беслане. Благодарных ему жителей Беслана мы потом встретили, когда уже Лёши не стало. Везде настойчиво твердил о том, что на войне с террористами переговоры необходимы, их надо вести хоть с чёртом, хоть с кем, только бы вытащить людей, сберечь жизни.

Материала собрал за годы на хорошую книгу, но не было сил писать. И его можно понять. Только рассказывал другу, а тот копил аудиозаписи, обещал обработать. На страницах газеты на эту тему не особо можно рассуждать, и места мало, и шоры, запреты установлены. А потом, может, друг издаст, народ узнает, что происходило. Время, время должно пройти, или прийти.

Он умер, сердце не выдержало. Сон оказался и вправду вещим. Скорбели, вспоминали. Издадут его книгу – Чеченскую войну Алексея Ш. Её прочитают в интернете, возможно, и в бумажном варианте. Как говорят, всему своё время.