Чаганов: Москва-37

«Голос не дрожит, но у самого под гимнастёркой „гусиная кожа“»…

– Я почему в третий раз спрашиваю, – сталинский взгляд не отпускает. – потому что, то о чём вы мне здесь рассказали есть – «Казус белли» и тут каждое слово, каждая запятая важны.

– Понятно, товарищ Сталин, – чувствуется, что Берзин тоже волнуется. – мой переводчик подтверждает.

Хозяин прикусывает мундштук трубки, не замечая что она потухла, отходит к дальней застеклённой стене столовой и замолкает, глядя на тёмный лес проступающий на фоне порозовевшего неба. Соратники, сидящие за столом, вполголоса переговариваются, мы с Берзиным стоим сбоку у стены и рассматриваем обстановку: Берзин, как и я, тоже на Ближней даче в первый раз.

«Высокий потолок, метров пять, а то и больше. Вон на какой длинной цепи висит бронзовая люстра над столом»…

– Что ж будем отвечать ударом на удар, – Сталин неожиданно вырастает перед нами, шаги в мягких сапожках по ковру совершенно беззвучны. – Как там в Ветхом завете? «Око за око, зуб за зуб»…

Вождь испытующе смотрит на нас: мы пожимаем плечами.

– … Мы не станем подставлять другую щёку: отплатить надо быстро и той же монетой, чтобы адресат нашего послания, Гитлер, в следующий раз трижды подумал, прежде чем решиться на новую авантюру.

– Кхм, мы думаем, товарищ Сталин, что это месть Канариса. – Осторожно замечает Берзин.

– Без высшего руководства такие дела не делаются. – Сталин тянется к пачке «Герцеговины Флор». – За последние три года Гитлер довел наши отношения до самой низкой точки: торговля упала, дипломатические отношения почти заморожены. Это знак нам, он показывает, что следующий шаг – война и он перед ним не остановится… просто сейчас это невозможно, ввиду отсутствия общей границы. А заодно и прощупывает нас, не дрогнем ли.

– Товарищ Сталин, – Берзин переступает с ного на ногу. – но если мы ответим, то германцы могут догадаться, что мы читаем их радиограммы.

– А вот этого допустить никак нельзя. Думайте, как всё это устроить… В общем, не буду вас задерживать. Вижу, что устали. А пока от лица правительства хочу вас поблагодарить за успешную работу. Мы вас очень ценим.

Вслед за Сталиным поднялись пожать нам руку и все присутствующие.

«Приятно».

– Ну что делать будем? – Шины «ЗИСа» начальника Разведупра мягко шуршат по влажному асфальту Можайского шоссе.

– Пуся? – Одними губами произношу это имя, показывая глазами на сидящих впереди водителя и порученца.

– Точно. – Так же отвечает Берзин и кладёт руку на плечо водителя. – Володя, сюда сворачивай, теперь прямо… остановись у того дома с железной крышей.

Машина затормозила у неприметного деревянного особнячка за невысоким забором в одном из многочисленных переулков выходящих на шоссе. Уже полностью рассвело, на небе ни облачка, на земле ни ветерка, но в окне дома едва заметно колыхнулась занавеска. Вдвоём с Берзиным выходим из машины, проходим через незапертую калитку и попадаем небольшой дворик с кустами сирени и несколькими отцветшими яблонями. Вдруг дверь особнячка с шумом открывается, из неё вылетает Оля в своём динамовском костюме, в три прыжка преодолевает расстояние между нами и повисает на мне, обвив руками мою шею.

– Чаганов… – выдыхает она, покрывая моё лицо поцелуями.

Берзин скромно отводит глаза, а я, как идиот, стою с растопыренными руками и тупо перевожу взгляд с Оли на своего спутника. Наконец его покашливания выводят меня из ступора и мы проходим в дом, по пути, я не успеваю согнуться и набиваю шишку о косяк двери.

– Прижмём её, всё расскажет, – начальник Разведупра излагает свой план. – затем помурыжим денёк в камере и вернём посланнику. А мои ребята тем временем исполнят эту парочку. Что думаешь?

Мы сидим за столом в комнате, Оля готовит самовар, стоящий на полу у русской печи: большим ножом ловко расщепляет чурки и бросает их внутрь, в «кувшин». В печи имеется круглое отверстие, закрытое железной заглушкой. Наша хозяйка вытаскивает эту заглушку, поджигает берёзовую кору, бросает её внутрь и тут же надевает один конец дымовой трубы на «кувшин», а второй – просовывает в круглое отверстие печи.

– Толково, – отвечаю я, неотрывно следя за Олиными манипуляциями с самоваром. – помурыжить её, значит, пока наши не закончат своё дело. Толково.

– А что если не удастся её быстро расколоть? – К столу подходит Оля, вытирая руки о передник. – Калечить Пусю нельзя, не она же Катю убивала. Почему нельзя эту парочку тряхнуть? А потом бритвой по горлу и… концы в воду.

– Да не выходят никуда они из посольского общежития, – сокрушается Берзин. – на сегодня на вечер подтвердили бронь на «Красную стрелу». В пути и в Ленинграде на вокзале их, наверняка, будут сопровождать консульские работники, а дальше на машинах двинут в Финляндию. Так что на ликвидацию у парней будут секунды: где-то в вагоне или там на вокзале.

– А Пуся? Она выходит из посольства? – Оля садится на свободный стул.

– Пуся выходит, – кивает головой начальник Разведупра. – очень даже выходит: сегодня, например, у неё конная прогулка в Сокольниках в десять утра. Вот и хотели мы её там прихватить. Только сейчас и меня сомнения взяли, сумеют ли мои диверсанты, не применяя силу, расколоть Пусю. В бою за минуту – любого, а так – уж не знаю…

– Я смогу. – В голосе Олю не почувствовалось ни капли сомнения.

– Ты же у нас альпинистка, – Берзин с удивлением смотрит на Олю. – хотели чтоб ты к этой парочке в форточку залезла и дверь нашим ребятам открыла.

– Это вы, Ян Карлович, Аню с одной стороны знаете, – улыбаюсь я. – а она – натура многогранная. Справится.

– Не верить тебе, Алексей, у меня оснований нет, да и выхода особого тоже, что ж пусть попробует. Ну а если не выдет, то придётся Пусю трясти по нашему. И это, аппаратуру свою для звукозаписи приготовь. Эх чёрт, сам хотел там быть, но не получится… дам указание заместителю.

У печки громко загудел самовар, Оля подскакивает с места и кидается накрывать на стол…

– Одно мне непонятно, – сидим с подругой на лавочке в полисаднике. – зачем весь этот огород городить? Можно же было просто предоставить отчёт той же наружки, что такие-то дюди, прибывшие из Германии заходили в квартиру, где произошло убийство советской гражданки, а затем покинули её через чердак. Ну и потребовать выдачи предполагаемых убийц, скрывающихся в настоящее время на территории германского посольства.

– Легко сказать, – качает головой Оля. – а немцы тебе в ответ, что всё это поклёп и у уважаемых специалистов в области молочной переработки есть алиби. Кроме того, (общение с нашими органами будет происходить с территории их посольства через адвоката) у них имеются дипломатические паспорта, которые скоро подвезут из Берлина. Так что никого они не выдадут. Тут как в подворотне, один дал другому в ухо, а этот второй орёт и призывает в свидетели весь двор. Не по-пацански это: хочешь чтобы тебя уважали – бей в ответ.

– Это ясно, – киваю головой. – ещё хотел тебя предупредить, с Крестом твоим (Оля передёргивает плечами) повстречался в Сухановской тюрьме. Ну не то что бы повстречался, в общем, рассказали что был он там. Я подозреваю, что неспроста это… и Жжёнов тоже, его на очную ставку со мной дёрнули. Так вот, Шейнин звонил, он не исключает, что Крест и Жжёнов бежали.

– Что значит не исключает?

– А то, что не нашли их трупов в утонувшем в пруду автозаке, водолазы там всё обыскали: нету их. Поосторожнее будь…

Москва, Сокольники,

Путяевские пруды.

22 июня 1937 года. 10:00

– Где моя лошадь? – Визжит Пуся на молодого белокурого распорядителя. – за что я плачу свои деньги?

– Буквально пару минут, фройлен, – его немецкий безупречен. – ветеринар уже заканчивает осмотр вашей кобылы. Позвольте проводить вас в буфет и угостить чашечкой кофе? Пуся с интересом окидывает взглядом атлетическую фигуру молодого человека, заглядывает в его голубые глаза и милостиво соглашается.