Сделка

— Поверь, я в полнейшей безопасности.

Грин оделась в неуютно повисшей тишине, но вопреки этой колкой неловкости ощущала облегчение. В своей усталости она как-то извращенно преобразовала понимание отвлечения в создание новой трудности, но вовремя спохватилась. Ей не нужны были отношения, и уж точно не нужны были с тем, кто не вызывал внутри неё искренний отклик и кто не заслуживал лжи. По-человечески Блэк Уилер был ей приятен, и было бы крайней подлостью корыстно его использовать.

— Прости, — тихо сказала Алексия у входной двери, привстала на носках и поцеловала Блэка в щеку. — Доброй ночи.

Она с приятно будоражащей физической легкостью сбежала по узким ступеням и вышла в прохладную, пряно пахнущую надвигающимся дождем ночь. Грин оглянулась — улица была пустынной — пытаясь вспомнить, с какой стороны сюда свернуло такси, в каком направлении были чуть более оживленные дороги. И наугад пошла к перекрестку.

Ветер зыбко пробирался под одежду, в волосах начала собираться тяжелая влага. Алексия обвила себя руками, покосилась на наручные часы — перевалило за десять часов — и с грустью поняла, что уже не успевала запрыгнуть в случайный прокатывающийся мимо автобус. Оставалось только искать такси — машина Грин осталась у прокуратуры.

На пересечении двух узких улиц, встречавшихся на перекрестке закрытыми темными витринами магазинов, Алексия снова свернула наугад, но едва сделав несколько шагов, остановилась. Впереди она различила грозный холодный прищур фар. Глупо, конечно, но уже три года она опасалась всех встречавшихся БМВ. Силуэт этой и темнота окраса были слишком похожими, чтобы переступить через надежно въевшийся страх. Грин стремительно развернулась, но прямо перед ней возник темный невысокий силуэт. Алексия едва не налетела на него и напугано выдохнула:

— Ох, черт!

Майло Рэмси, хмурое небритое лицо, материализация её мыслей, кивнул, будто соглашался с тем, что был родом из ада.

— Как свидание?

Вопрос неприятно царапнул где-то между ребер. Глупо было не понимать, что её преимущественно незримо присутствующий охранник не доложит Рэмси, но его появления здесь, его интереса к этому она никак не ожидала. Грин боязливо оглянулась — ей не хотелось попадать в объектив установленной за Майло слежки — но вокруг никого и никаких машин не было.

— Что ты хочешь? — примешивая к голосу твердости, парировала она.

— Услышать ответ.

— О свидании?

В его выражении она никогда — и уж тем более сейчас — не могла ничего различить, не понимала испытуемых им эмоций и был ли он вообще способен на что-то кроме злости и ненависти, провоцирующих всю его жестокость. Оставалось отталкиваться только от произносимых им слов. Грин заставила себя хмыкнуть.

— Нет, правда. О свидании? Ты что — ревнуешь?

Левая бровь коротко дернулась вверх, вместе с ней зашевелился угол рта.

— Не бери на себя лишнего, прокурорша. Меня парит только, не болтаешь ли ты следаку лишнего?

— Я похожа на дуру? — обозлившись, огрызнулась она.

— Нет. Тогда почему он? Больше не с кем трахаться?

— Я не сплю с ним, — как-то даже возмущенно вырвалось из Алексии. Майло снова повел бровью, будто поддавая это сомнению, но Грин заставила себя смотреть ему прямо в глаза. Ей и в самом деле скрывать было нечего. — Он копает под тебя. Именно он установил за тобой хвост, он собирает на тебя увесистое досье.

— Так это ради меня?

Она кивнула. Всё это было — пусть немного подтасованной, но — правдой. Случившееся нельзя было назвать сексом, и повторять это она точно не собиралась. Блэк Уилер действительно зациклился на Рэмси, и сама она, похоже, тоже.

Майло с мгновенье всматривался в неё, а потом бросил коротко:

— Садись. Отвезу домой.

========== Глава 8. Колапс. ==========

Алексия никогда не рассуждала над природой неразрывной связи матери и ребенка, но неизменно всегда ей доверяла. Проснувшись ночью без какой-либо объективной причины, она почувствовала острую потребность встать и проверить Оливера. И беспрекословно ей подчинилась.

Сына, к своему ужасу, она нашла упавшим с кровати, свернувшимся в такой напряженный, не разгибаемый комок спазма, что его кожа и истощенные мышцы под ней показались твердыми, как металл. Олли едва слышно, почти неуловимо тонко скулил, кривя рот от боли, в углах губ собралась белесая слизь, щеки расчертили подтеки слёз. Алексии объясняли и она сама уже знала из опыта, — к сожалению, такие приступы случались прежде и нередко — как действовать. Но каждый раз всё равно сомневалась, сделала ли она всё максимально от неё зависимое, чтобы помочь сыну.

Обычно она вызывала скорую, та прибывала и отвозила Оливера в приемный покой, где ему ставили капельницу с сильными обезболивающими препаратами, сверялись с историей его болезни, скорбно поджимали губы и после нескольких часов выписывали. Смертоносной пулей навылет, разрывающей сердце вдребезги, Грин прошибало её собственное бессилие и то, как оно спокойным пониманием и принятием отражалось в глазах сына. Он стоически выдерживал каждое такое обострение и только молча провожал взглядом отдаляющиеся двери больницы, выпускающие их безо всякой надежды на выздоровление.

Но в этот раз Грин твердо решила — хватит. Проговорив сыну просто в ухо, что всё очень скоро закончится и попросив ещё немного потерпеть, она встала и пошла в спальню к Перл. Войдя без стука, она громко её позвала:

— Тетя, просыпайся! Нужна твоя помощь. Оливеру плохо.

Перл вскочила с кровати так проворно, будто три недели назад не жаловалась на сердце, а сейчас вовсе не спала — только ждала команды.

— Иду, — коротко сказала она, натягивая поверх ночной сорочки кофту.

Оставив на неё Оливера, Алексия стала спешно собирать вещи. Спустившись на кухню с сумкой, она набрала круглосуточное приемное клиники «Клаттербридж», забронировала одноместную палату и оплатила сутки пребывания с карты — благо, зарплата упала туда всего неделю назад и ещё не успела бесследно растаять. Утром она намеревалась сделать ещё один телефонный звонок. В конечном итоге, её собственные предрассудки и страх были ничем в сравнении с болью Олли. Теперь, когда у неё была возможность — и острая необходимость — его спасти, она не собиралась медлить. У Майло Рэмси давно нужно было потребовать деньги.

В клинику на другой берег Мерси они поехали самостоятельно — дорога была пустынной, в низинах прячущейся в клочки сизого тумана. Перл с Оливером на заднем сидении, Алексия — за рулем.

Когда-то, покупая эту Вольво — компактную, но дорогую из-за бесконечно длинного списка прибамбасов для безопасности — Грин мечтала о том, как будет с Оливером ездить в длинные путешествия по Британии и Европе. Совсем как она в молодости. Ей не терпелось показать красоты юга Англии, ржавые холмы Шотландии, шумные улицы ирландских городков. Но этого так и не случилось. Грин уже и не понимала, чем постоянно была занята до болезни Оливера, но после была готова отменить всю свою постороннюю жизнь за один лишенный плохого самочувствия день для сына, в котором он сможет выдержать долгий переезд. Теперь им оставались только выезды к взлетно-посадочной полосе, в торговый центр и такие спешные поездки в больницу.

В «Клаттербридж» их уже ждали две медсестры. Оливера увезли от Алексии и Перл. Они остались вдвоем в пустынном светлом коридоре, где яркое свечение ламп, отражаясь от намытых кафельных полов, впивалось в их заспанные, разъедаемые сдерживаемыми слезами глаза. Каждое такое ожидание было худшим из кошмаров, потому что никто не мог знать наверняка, наступит после облегчение или смерть.

Надолго повисло тяжелое молчание, в котором Грин вскидывала голову и жадно всматривалась в обе стороны коридора, едва услышав отдаленный звук. К ним вышла одна из медсестер лишь спустя час, чтобы сообщить, что боль уняли, и к Оливеру можно войти.

Он светлой тенью терялся в большой кровати, прятался за её белыми пластмассовыми бортами едва проступающим под одеялом силуэтом. Под глазами запали темные круги, кожа будто истончала, зеленым просвечивала сплетения вен.