Страница 4 из 6
Казанский вокзал
С Казанского вокзала он с сестрой Лидией в июле 1920 года ездил к дяде – земскому врачу в Касимов помочь ему обработать огород, который он развел, чтобы как-то выжить в голодное время, и поддержать овощами, в первую очередь картофелем, от своих московских родственников. Эти события были отражены и в романе; вспомним сцену, когда на Урале Юрий Живаго со своим свекром чистят картошку и заготовляют овощи на зиму. Чувство природы и родной стихии оказали огромное влияние на творчество поэта. Неслучайно с трибуны конгресса писателей-антифашистов в Париже он сказал: «Поэзию ищут всюду, а она в траве». Москва в зиму 1919–1920 года приближалась к последней степени голода и разрухи. Сестра Жозефина вспоминала: «Наш ежедневный рацион состоял из пшенной каши – гречневая была лакомством – и небольшого количества хлеба. Мы научились печь хлеб дома. Лидия достигла в этом совершенства. Хлеб каждому члену семьи по утрам раздавали Борис и Лидия. Масло, если оно было, и сахар распределяла мама на всю неделю».
В романе голодное время 1919 года описано так: «Настала зима, какую именно предсказали. Она еще не так пугала, как две наступившие вслед за нею, но она была уже из их породы – темная, голодная и холодная, вся в ломке привычного и перестройке всех основ существования, вся в нечеловеческих усилиях уцепиться за ускользавшую жизнь».
Устами своего героя Юрия Живаго, жившего во время Гражданской войны на Урале, Пастернак признавался: «Какое счастье работать на себя и семью с зари до зари, сооружать кров, возделывать землю в заботе о пропитании, создавать свой мир, подобно Робинзону, подражая творцу в сотворении вселенной, вслед за родной матерью производя себя вновь и вновь на свет! Пока руки заняты мускульной, телесной черной или плотничьей работой: пока ставишь себе разумные, физически разрешимые задачи, вознаграждение за исполнение радостью и удачей; пока шесть часов кряду тешишь что-нибудь топором или копаешь землю под открытым небом, обжигающим тело своим благодатным дыханием. И то, что эти мысли, догадки и сближения не заносятся на бумагу, а забываются во всей их попутной мимолетности, не потеря, а приобретение. Городской затворник, крепким черным кофе или табаком подхлестывающий упавшие нервы и воображение, ты не знаешь самого могучего наркотика, заключающегося в непритворной нужде и крепком здоровье».
Мясницкая улица
Провинциальность старой Москвы в предвоенные годы Первой мировой войны бросалась в глаза, эта провинциальность была отличительной ее чертой, создававшей особое ощущение уюта и простоты. Философ Федор Степун отмечал: «Москва росла и отстраивалась с чрезвычайной быстротой. Всюду как грибы после дождя вырастали дома. У Мясницких ворот высоко подняла свои круглые часы башня Нового почтамта. В тылу старенького Училища Живописи, Зодчества и Ваяния взгромоздились высокие корпуса с квартирами, студиями».
С 1 сентября 1894 года отец Пастернака Леонид Осипович поступил младшим преподавателем в фигурном классе Училища Живописи, Зодчества и Ваяния, получив в Училище квартиру и мастерскую.
Пастернак: «Когда мне было три года, переехали мы на казенную квартиру при доме Училища Живописи, Ваяния и Зодчества на Мясницкой против Почтамта. Квартира помещалась во флигеле, внутри двора вне главного здания».
Во флигеле, где первоначально расположилась квартира, на втором этаже царила домашняя атмосфера в противовес тому «духу помпы, который был неотделим от училища».
Дом этот первоначально принадлежал Ивану Мамонову, участнику турецких походов и Полтавской баталии, потом дом перешел генерал-губернатору Ивану Юшкову, и по его фамилии соседний переулок стал именоваться Юшков переулок, ныне это Бобров переулок. Строил дом архитектор Баженов, связанный с масонами.
Предание о масонах выражено в «Спекторском»:
В 1844 году дом был выкуплен московским художественным обществом. Так началась история знаменитого Училища, из которого в конце 1920 годов был образован ВХУТЕМАС – Высшие художественно-технические мастерские.
С 1926 года они стали носить имя ВХУТЕИН – Высший художественно-технический институт.
В 1930 году из ВХУТЕИНа было образовано три самостоятельных института: архитектурный, полиграфический, художественный. В 1986 году был создан Институт живописи скульптуры и зодчества, преобразованный в Российскую академию живописи, ваяния и зодчества, руководимую И. Глазуновым.
Пастернак: «Главное здание, старинное и красивое, было во многих отношениях замечательно. Пожар двенадцатого года пощадил его. Веком раньше, при Екатерине, дом давал тайное убежище масонской ложе. Боковое закругление на углу Мясницкой и Юшкова переулка заключало полукруглый балкон с колоннами. С балкона было видно насквозь продолжение Мясницкой, убегавшей вдаль, к вокзалам».
ВХУТЕМАС
Среди выпускников Училища были мастера, ставшие впоследствии классиками русской живописи: Перов, Саврасов, Прянишников, Е. Маковский, Левитан, Петров-Водкин, братья Коровины. Здесь преподавали Поленов, Серов, Лентулов, П. Кончаловский, Малевич, Кандинский, здесь же, у Д. Шеренберга и у П. Кончаловского, училась и первая жена Пастернака Евгения Лурье.
Каждую весну в залах Училища открывались передвижные выставки, и дети наблюдали из окон квартиры за распаковкой и переносом картин: «Так прошли перед нашими глазами знаменитые полотна Репина, Мясоедова, Маковского, Сурикова и Поленова. Добрая половина картинных запасов нынешних галерей и государственных хранений».
В этом доме на одной из передвижных выставок произошло знакомство отца с Л. Толстым, который обратил внимание на картину Леонида Пастернака «Дебютантка». Лев Толстой пригласил Леонида Осиповича к себе в Хамовники. Визит стал началом близкого знакомства с Л. Толстым, повлиявшим в дальнейшем на мировоззрение Бориса.
(Позднее его родители часто бывали и в Ясной поляне, где его мать – Розалия Пастернак – играла для Л. Толстого. Музей Л. Толстого в Париже был создан из архивов, вывезенных заграницу семьей Пастернаков).
Б. ПАСТЕРНАК ОПИСЫВАЕТ НЕСКОЛЬКО ВАЖНЫХ СОБЫТИЙ, СВЯЗАННЫХ В ЕГО ПАМЯТИ С КВАРТИРОЙ В ЗДАНИИ УЧИЛИЩА. ОДНО ИЗ НИХ ПРОИЗОШЛО 23 НОЯБРЯ 1894 ГОДА, ВСКОРЕ ПОСЛЕ ПЕРЕЕЗДА В УЧИЛИЩЕ. В НОВОЙ КВАРТИРЕ СЕМЬИ СОБРАЛИСЬ ГОСТИ СЛУШАТЬ ФОРТЕПЬЯННОЕ ТРИО ЧАЙКОВСКОГО, КСТАТИ, ЛЮБИМОГО КОМПОЗИТОРА Л. ТОЛСТОГО. ТРИО БЫЛО ПОСВЯЩЕНО «Памяти великого артиста» А. Рубинштейна, только что ушедшего из жизни, и памяти недавно умершего художника Николая Ге.
За роялем была мать Бориса, за виолончелью А. Брандуков, партию скрипки исполнил И. Гржимали. Рояль стоял в проходной комнате, музыка была хорошо слышна из детской. Посреди ночи она разбудила Бориса, который «закричал и заплакал от тоски и страха»: «Отчего же я плакал и так памятно мне мое страдание? К звуку фортепиано в доме я привык, на нем артистически играла моя мать. Голос рояля казался мне неотъемлемой частью самой музыки. Тембры струнных, особенно в камерном соединении, были мне непривычны и встревожили как действительные в форточку снаружи донесшиеся зовы на помощь и вести о несчастье».