Страница 5 из 6
Мальчика внесли в гостиную, среди гостей он запомнил седовласого человека, чей образ: «прошел через всю мою жизнь, особенно потому, что отец иллюстрировал его, ездил к нему, почитал его и что его духом был проникнут весь наш дом. Это был Лев Николаевич», – напишет он.
Среди достопримечательностей Мясницкой важное место занимает почтамт. Старый почтамт назывался немецким по зарубежным связям. Он стоял здесь до 1783 года, потом его отдали под жилье служащих почтамта, а сам почтамт был перенесен на новое место, где он и теперь.
В 1812 году почтамт и две рядом стоявшие церкви остались не расхищенными. За взятку французские солдаты перед отступлением для виду разбросали вокруг горящую солому, и здание сохранилось.
Новый почтамт был построен в 1912 году арх. Мунцем, при участии братьев Весниных.
Против почтамта, на месте дома № 23, стояла церковь Святых Фрола и Лавра, куда Бориса водила его няня: «То, что он ходит с няней в церковь, тоже было незаконным и уязвимым. Видимо, она по-своему это преодолела. Окропив его во имя Отца и Сына, и Святого Духа, она уверила его, что нет препятствий к его участию в службе», – писал Евгений Пастернак. Этот упрощенный народный обряд крещения был достаточным для того, чтобы подойти к причастию, о котором мечтал мальчик: «Сколько служб я отстоял в церкви в детстве. Я мальчиком очень религиозным был, все это западает в душу на всю жизнь. Я помню Псалтырь, литургию. Видите ли, я тоже в пять лет полюбил Христа – по рассказам няни, но я был не крещен. Решили, что она потихоньку от моих родителей отведет меня в церковь и окрестит, так как они могут не разрешить. А дальше – что Бог даст, может быть, и они станут христианами. Сразу же после крещения я причащался, и моему восторгу не было конца. Каждое слово богослужения казалось мне непревзойденным из-за формы: смысл и слово совпадали, я как губка все впитывал. Няня считала, что это Ангел Хранитель помогает мне все запомнить. Я и сейчас все прекрасно помню», – эти воспоминания детства записаны со слов поэта.
Сам Пастернак в письме от 2 мая 1959 года рассказал так: «Я был крещен своей няней в младенчестве, но из-за ограничений, которым подвергались евреи… Это вызвало некоторые осложнения и оставалось всегда душевной полутайной…»
В поэме «1905 год» упоминается церковь Фрола и Лавра – покровителей коневодства – в ее дворе освящали лошадей.
Церковь Святых Фрола и Лавра была построена в слободе мясников, поставлявших со времен Ивана Грозного мясо на государев двор. Разрушили церковь в 1934 году в связи со строительством метро.
Из стихотворения «Женщины в детстве»:
Флигель, где жила семья, был сломан, и «нам оборудовали новую квартиру из двух или трех классных комнат и аудиторий в главном здании. Мы в нее перебрались в 1901 году. Солнце вставало у Почтамта и, соскальзывая по Кисельному, садилось на Неглинке. Вызолотив нашу половину, оно с обеда перебиралось в столовую и кухню. Я учился в университете. Я читал Гегеля и Канта», – Б. Пастернак.
Его брат Александр, ставший впоследствии архитектором, так вспоминал новую квартиру: «Из столовой открывался широкий и свободный вид на запад на московские дали поверх крыш обеих Лубянок, Кузнецкого моста и дальше до горизонта… Еще меньший интерес для нас сулили окна нашей гостиной. Они выходили на замкнутый двор дома ныне известного по магазину в первом этаже “Чаеуправления” и по странной и довольно безвкусной архитектуре фасада “под Китай”. Но вот третья сторона окон! Та, которая глядела на Мясницкую, на двор старого Почтамта и на дивную скульптурную – иначе не скажешь – стрелу Меншиковой башни! Эта сторона играла в нашей жизни большую и даже большую из больших роль, и, вероятно, поэтому, когда я называю эту башню, я до сих пор испытываю порыв восторга». Летом 1903 года недалеко от Малоярославца, сняв дачу, родители познакомились с семьей А. Скрябина, жившего там же. В это лето Скрябин писал свою Третью симфонию «Божественную поэму».
Поэт так опишет разговоры отца со Скрябиным: «Он спорил с отцом о жизни, об искусстве, о добре и зле, нападал на Толстого, проповедовал сверхчеловека, ницшеанство… мне было двенадцать лет. Половины их споров я не понимал. Но Скрябин покорил меня свежестью своего духа. Я его любил до безумия». Поэма «1905 год»:
«Он играет – этого не описать… я без шубы, с непокрытой головой скатываюсь вниз по лестнице и бегу по ночной Мясницкой, чтобы его воротить или еще раз увидеть». Фактически по тому же адресу – Мясницкая, в доходном доме ВХУТЕМАСа на 9 этаже (вероятно, это был чердак, так как теперь в доме 8 этажей), д. 21, кв. 3 – в начале 20 годов поселился Николай Асеев, ставший на многие годы другом Б. Пастернака. Асеев писал и издавал свои поэтические стихи. Позже они посещали дом сестер Синяковых на Тверском бульваре. Одна из сестер – Ксения, стала женой Н. Асеева.
Н. Асеев о своем друге: «Пастернак – это ослепительный блеск вершинных снегов».
Пастернак вспоминает в письме к О. Мандельштаму: «Вчера у Асеевых услышал чудесный анекдот о том, отчего в Ленинграде наводнение случилось. Оказывается, Нева узнала, что ее собираются Розой Люксембург назвать, и из берегов полезла».
Весной 1928 года у Асеева состоялась встреча с Пастернаком и Маяковским, за которой последовало письмо Пастернака к Маяковскому от 4 апреля. Встреча обозначила окончательный личный разрыв между поэтами. Очевидно, именно тогда Маяковский произнес свою знаменитую фразу: «ну что же мы действительно разные. Вы любите молнию в небе, а я – в электрическом утюге».
В начале 30 гг. Н. Асеев переехал в квартиру по адресу Художественного театра – ныне Камергерский переулок, д. 2, кв. 55.
На Мясницкой в доме 24, кв. 98 располагалась редакция железнодорожной газеты «Гудок», где Б. Пастернак работал несколько месяцев в 1920 году, вспоминая: «Четыре месяца я ходил на службу в “Гудок”. Ничего не делал, ни строчки не написал, исправлял чужие стихи и получал хороший красноармейский паек, спасший на время всю семью. Потом мне стали обещать со всех сторон: из Всемирной литературы, академической и т. д. Я бросил службу. Впервые за три года стал что-то писать, и вот результат: опять на положенье дармоеда».
Лубянка
«Именно в 36 году, – вспоминал через 20 лет Пастернак, – когда начались эти страшные процессы, все сломилось во мне, и единение с временем перешло в сопротивление ему, которого я не скрывал».
1946 год. «Почва колебалась. И мне делали упреки… как это я ничего не замечаю, продолжаю ходить ровной походкой, не падаю».
Знакомые советовали ему выступить в печати с критикой Анны Ахматовой. Он отвечал, что никоим образом не может этого сделать, это совершенно исключено, так как он очень ее любит и она как будто тоже неплохо к нему относится.