Страница 18 из 31
В декабре 1938 г. Е. Потоцкий снова встретился с Буллитом. Тот был еще более решительно настроен по отношению к Германии и Оси в целом, стремясь убедить Рузвельта в том, что США должны открыто выступить с гарантиями по отношению к западным демократиям, но в то же время предостеречь последних от всяких соглашательств с Гитлером и Муссолини[133]. Буллит был уверен, что экспансия Германии на Восток начнется в 1940 г., для чего Гитлер использует «украинский вопрос»[134].
Схема применения нацистами «политики защиты национальных меньшинств» была хорошо известна в Европе, и она имела отношение не только к немецким диаспорам; перед вторжением в Чехословакию абвер вступил в соглашение со словакскими сепаратистами. На Западе подозревали, что такая же схема будет реализована в случае с украинскими националистами. 1 декабря 1938 г. посол Польши в Париже Юлиус Лукацевич высказал озабоченность по поводу «украинской акции канцлера Гитлера»[135].
Тем не менее акценты во внешней политике западных демократий изменились зимой 1939 г., судя по беседе М.М. Литвинова с главой торговой делегации Великобритании Р. Хадсоном, состоявшейся 23 марта 1939 г. Р. Хадсон открыто заявил, что Британия будет готова к войне уже к концу лета 1939 г., и английские моряки уверены, что смогут победить итальянский и германский флоты. К удивлению британских военных, английская промышленность, со слов Р. Хадсона, оказалась в состоянии начать поставки вооружений уже зимой 1939 г. в необходимых для подготовки к войне объемах, поэтому сроки готовности вооруженных сил Британии к войне сдвинулись с начала 1941 г. к концу лета 1939 г.[136] И, далее, Р. Хадсон делает заявление, что английское правительство очень рассчитывает на сотрудничество с другими государствами, то есть сделал явный намек на стремление Лондона к сближению с Кремлем.
М.М. Литвинов ответил Р. Хадсону следующее: «Я изложил ему нашу позицию в духе своей записки от 20-го. Я говорил также о том, что мюнхенская политика уничтожила международное доверие, а также авторитет Великих держав среди малых государств. После пятилетнего периода инициативы, всякого рода предложений с нашей стороны и безуспешных усилий осуществления международного сотрудничества, мы вправе занять выжидательную позицию в ожидании инициативы и предложений со стороны других. Вряд ли могут быть достигнуты какие-либо серьезные результаты, если сотрудничество сведется к тому, что одна сторона будет вопрошать, а другая должна отвечать. Нам также интересно знать, что в уме у англичан. Мы с достаточной полнотой и ясностью излагали наши международные концепции…»[137] Интересна в этой связи реакция Р. Хадсона: «Хадсон ответил, что он согласен со мной в изложении хода событий за последние годы, а также ошибок западных государств, но должен возразить лишь против наших подозрений, будто Чемберлен и в сентябре хотел направить Германию на нас (в этом месте рукой Литвинова прописано в скобках: („Я ему этого не говорил“). Никаких таких намерений у Англии не было, и нет. Из того, что я сказал ему, однако, ясно, что открывается новая страница в отношениях между нашими странами. Он хочет поразмыслить над сказанным мною и вновь поговорить перед отъездом…»[138]
Таким образом, англичане чувствовали себя уверенно, считая, что их вооруженные силы будут готовы к войне уже в августе 1939 г. Однако Р. Хадсон указал, что британские военные были убеждены в своей вероятной победе только на море. В отношении Польши Р. Хадсон утверждал, что поляки не вступят в войну из-за Данцига[139]. Таким образом, в британском истеблишменте прорабатывался вопрос полной передачи Данцига Германии. Зачем же тогда требовалась усиленная подготовка к войне? Англичане намеревались ввести всеобщую воинскую повинность на один год. Лондон подозревал, что Гитлер нанесет удар на Балканах, когда польский вопрос казался в марте 1939 г. уже почти решенным.
МИД Британии было официально возмущено действиями Р. Хадсона в Москве, так как последний не имел полномочий обсуждать политику с М.М. Литвиновым. Однако ясно, что часть британского политического руководства зондировала почву по поводу возможности заключения союза с Кремлем. А. Кадоган в беседе с послом СССР в Британии И.М. Майским сказал о крупных внешнеполитических планах Англии, подчеркнув при этом, что Лондон находится с Советским Союзом «в консультации»[140].
Как будто в продолжение беседы М.М. Литвинова с Р. Хадсоном, А. Кадоган откровенно изложил, какие препятствия лежат на пути создания англо-советского альянса. Польша и Румыния отказались от вступления в антигерманскую коалицию, если в ней будет участвовать СССР[141]. В этой связи в Лондоне думали над особыми схемами сотрудничества с Кремлем. Однако первоначальная конфигурация нового антигерманского блока уже была сформулирована: Англия, Франция, Польша и Румыния. Как надо было примкнуть к этому блоку Советскому Союзу, в Форин офисе еще не решили к марту 1939 г. из-за непримиримой позиции Варшавы в данном вопросе, когда румыны колебались.
Без Советского Союза этот рыхлый «пакт четырех» имел очень мало шансов победить Германию; Польша превращалась в куклу для избиения, на разгром которой, по расчетам французского Генштаба, у немцев должны были уйти 4 месяца. За столь короткий промежуток времени французам предстояло перевести свою экономику на военные рельсы, мобилизовать резервистов, развернуть укомплектованные ими дивизии вдоль своих границ. Естественно, в Париже пессимистично смотрели на такую перспективу. И.М. Майский открыто высказал А. Кадогану сомнения насчет того, что британский парламент пойдет на ратификацию гарантий Польше и Румынии, так как это шло бы вразрез концепции всей английской внешней политики[142]. Но здесь Майский не учитывал фактор Первой мировой войны, англичане не собирались отдавать сделанные в ее период завоевания, и в этом смысле они готовы были следовать своей традиции.
31 марта 1939 г. происходит событие, противоречащее уже советской традиции внешней политики той эпохи, Кремль согласился на установление воздушной линии Москва – Варшава, а также – на возобновление работы польского костела в советской столице[143]. Таким образом, Сталин сделал со своей стороны шаг на примирение с Польшей, но последняя со своей стороны не собиралась идти на дальнейшее развитие сотрудничества с Советским Союзом.
Как известно, 23 августа 1939 г. СССР и Германия подписали пакт о ненападении. Гитлер не нанес в 1939 г. удар по СССР, как на то надеялись Буллит и другие, но разгромил Польшу, которая фактически являлась частью альянса Западные союзники, правда, одним из слабых его звеньев. Далее последовало сокрушительное поражение Франции. Как советские поставки в 1939 – нач. 1941 г. повлияли на военно-экономическое положение Германии?
В 1997 г. в России была опубликована статья известного историка Второй мировой войны В.Я. Сиполса, где им отдельно проанализированы взаимные поставки между СССР и нацистской Германией после заключения пакта Риббентропа – Молотова[144]. В своей работе В.Я. Сиполс делает вывод, что поставки Советского Союза в Германию были не столь значительными, чтобы кардинально сказаться на военной экономике рейха, особенно это касается первого полугодия советско-германского сотрудничества после подписания пакта Риббентропа – Молотова.
133
ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12451. Д. 551. Л. 7.
134
Там же.
135
ЦАМО РФ. Ф. 500. Оп. 12451. Д. 551. Л. 8.
136
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1а. П. 27. Д. 2. Л. 6–8.
137
Там же.
138
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1а. П. 27. Д. 2. Л. 6–8.
139
Там же.
140
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 5. Д. 35. Л. 79–81.
141
Там же.
142
АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 5. Д. 35. Л. 79–81.
143
АВП РФ. Ф. 011. Оп. 4. П. 24. Д. 6. Л. 161–162.
144
Сиполс В.Я. Торгово-экономические отношения между СССР и Германией в 1939–1941 в свете новых архивных документов // Новая и Новейшая история. 1997. № 2. С. 29–41.