Страница 34 из 52
— Не пугайся, — повторил Берестов так же спокойно, тихо и очень мягко. — Я не наброшусь и не обижу. Ты ведь знаешь. Но да — Варя, ты мне очень нравишься. И да, я тебя хочу.
Она закрыла лицо ладонями и прошептала:
— Я не знаю, что сказать.
— Не нужно ничего говорить. Я всё понимаю. Давай руку… если ты, конечно, не передумала насчёт прикосновений.
— Не передумала…
И опять она сидела с закрытыми глазами, а Илья массировал ей ладонь. И не только, на этот раз поднялся выше, дошёл до предплечья, и это место оказалось настолько чувствительным, что Варя просто растеклась по сиденью.
А потом Берестов поцеловал сгиб локтя… и Варю затопило жаром.
— Нравится? — прошептал Илья, не отрывая губ от её кожи, и к жару добавились мурашки.
— Да…
Его губы будто бы танцевали в этом месте, где оказалась столь нежная и чувствительная кожа, и скользили чуть выше… опаляли поцелуями предплечье… и выше… поднимали рукав футболки и ласково целовали плечо…
И грудь опять ныла, требуя прикосновений, и между ног вдруг стало больно и чуть влажно, будто бы она готовилась принять Илью…
Но Варю очень пугала эта мысль. Поэтому, когда Берестов отстранился и сказал «всё, достаточно» — она, несмотря на своё состояние, вздохнула с облегчением.
— До завтра, Варя, — он понимающе улыбнулся, услышав этот вздох, и напоследок легко поцеловал кончики пальцев девушки.
— До завтра…
Вечером, когда Варя пила чай на кухне, к ней вместо Дятла вдруг пришла Ирина. Порылась в шкафу, достала оттуда упаковку «коровок», плюхнула их на стол и села на соседний табурет.
— Ну, рассказывай, — заявила мачеха, заглядывая внутрь одной из кружек. Нашла чистую, положила туда чайный пакетик и вновь встала с табуретки — на этот раз за кипятком.
— Что рассказывать? — спросила Варя с удивлением и потянулась за «коровкой». Она любила эти конфеты.
— Варь, я же не слепая, — укоризненно протянула Ирина, удивив этим падчерицу ещё больше.
— Э-э-э… А где связь? «Ну, рассказывай» и «Я же не слепая» — какие-то абсолютно разные высказывания…
— Угу, — Ирина налила себе воды в чашку, подёргала пакетиком, потом добавила холодной воды, сразу же отхлебнула и, блаженно зажмурившись, продолжила: — Ты сама не своя которую неделю. Поначалу я молчала, думала, взрослая, сама разберёшься. Но неделя тянется за неделей… а твой английский сплин, то есть русская хандра, продолжается. Даже папа заметил, представляешь! Спросил у меня пару дней назад осторожно, не знаю ли я, что с тобой такое. Как думаешь, почему?
— Почему? — спросила Варя обречённо. Кажется, её решили допросить с пристрастием…
— А ты суп пересолила! — ответила мачеха и тоже потянулась за конфетой.
— Ирин, ты же на диете…
— Я всегда на диете, — отмахнулась женщина. — Это не причина не есть конфеты. Так вот. Ты — и вдруг что-то там пересолила! Это же нонсенс!
— Да ладно. С кем не бывает…
— С тобой не бывает. Ты у нас готовишь идеально, и не спорь, я лучше знаю.
Варя скептически фыркнула.
— Ну допустим.
— Так рассказывай, — Ирина сунула «коровку» в рот и глотнула чаю. — Что с тобой происходит. Нельзя всё время молчать, как ты, Варь.
— Может, и нельзя. Но не получается у меня иначе.
Мачеха вздохнула, посмотрела на неё исподлобья.
— Тогда давай, я тебе кое-что расскажу. Не рассказывала ведь никогда… Вдруг поможет.
— Вряд ли.
— А вдруг? Ты послушай свою старую мачеху, не такая уж она и дура.
— И не такая уж и старая…
— Ну стареющая, — Ирина усмехнулась. — Через пять лет полтинник исполнится — это немало.
— Однако ты не старая дева, — поддела её Варя.
— Дятел донёс? — фыркнула женщина. — Так я и знала. Ляпнула сдуру, а он тут как тут со своими вопросами… Ну прости, сгоряча и не подумавши…
— Да я и не обижаюсь. На правду не обижаются.
Взгляд Ирины вдруг стал очень серьёзным. Варя знала этот взгляд — мачеха смотрела так на Кешу, когда он делал что-то совсем глупое или недозволенное.
— Слушай. Помнишь, сколько мне было лет, когда мы с тобой познакомились?
— Э-э-э…
— Тридцать шесть. А я влюбилась в твоего отца, как девчонка. Серьёзно, у меня крышу срывало даже не представляешь как… А он вдруг заявил, что у него взрослая дочь, которая ему дороже любых баб, и если я тебе не понравлюсь, то и нафиг отношения.
Варя изумлённо открыла рот. Ничего этого она не знала и даже не догадывалась…
— И когда мы познакомились… Варь, серьёзно — я тебя почти ненавидела. Нет, конечно, не тебя лично, а просто сам факт того, что ты можешь сказать «Она мне не нравится» — и Ваня плюнет на наши чувства.
— Я бы не стала так говорить, — возмутилась Варя, и Ирина улыбнулась.
— Теперь-то я знаю. Не обижайся, я рассказываю, как было. А зачем — сейчас поймёшь.
Я замечала, что не нравлюсь тебе, но отца против меня ты не настраивала, и постепенно я смирилась с твоим наличием, тем более, что ты тогда вроде как замуж собиралась… А потом случилась та история с выкидышем, и твой папа попросил меня навестить тебя.
— Зачем? — удивилась Варя.
— Ты же знаешь его, у него какая-то своя логика. Не женская и не мужская — своя. Он сказал: «Ей сейчас нужна женщина» — и всё, клещами больше ни слова нельзя было из него вытянуть. Но я обещала навестить — и навестила.
Ирина замолчала, глотнула чаю, засунула в рот ещё одну «коровку» и продолжила:
— Ты даже не представляешь, Варь, что я тогда почувствовала. Я шла в больницу к дочери будущего мужа, к девушке, которую я не особенно любила, а пришла… к несчастному больному ребёнку.
— Что? — Варя крайне удивилась.
— Я ведь видела тебя до этого на официальных встречах только, при полном параде. А там ты лежала в постели, бледная, как смерть, с потухшим взглядом и какими-то синеватыми губами. И меня так… торкнуло, как сказал бы твой папа. И я впервые подумала, каково тебе было расти без мамы. И каково сейчас оказаться обманутой любимым женихом и потерять ребёнка. В общем, меня пронзило жалостью и сочувствием, и я начала ходить к тебе чуть ли не каждый день. Помнишь?
— Помню, — кивнула Варя, почему-то чувствуя влагу в глазах.
— Но ты, наверное, не помнишь, как сказала, что снимешь квартиру и переедешь.
Да, это она действительно не помнила…
— Твой папа был не против. Зато я решительно воспротивилась. Эх, Варя… Забыла, как я вам обоим доказывала, что переезжать к черту на куличики и жить среди чужих шкафов и тараканов — не лучшая идея для девятнадцатилетней одинокой девушки. Папа тогда впечатлился моим воплем «А кто её будет вечером встречать — Пушкин?!» и тоже начал тебя отговаривать. И ты сдалась. А потом я узнала, что беременна, мы начали обустраивать детскую, и ты вообще забыла эту дикую идею.
В памяти вдруг что-то шевельнулось, и Варя действительно вспомнила…
Почему её никогда не удивлял тот факт, что Ирина всегда была решительно против её переезда? Работал стереотип — она считала, что мачехе просто удобно иметь дома бесплатную уборщицу и кухарку.
Но это ведь неправда. Тогда, после Вариного возвращения из больницы, Ирина сама варила им с папой супы, да и не только супы… И убиралась тоже. Да и сейчас не сказать, чтобы она всегда бездельничала, хотя отлынивать от домашних дел любила.
Но при этом Ирина никогда не позволяла Варе хозяйничать, если та заболевала. Гнала в постель чуть ли не мокрыми тряпками. И первая замечала, если она начинала шмыгать носом…
— К чему я это говорю? Кх-хм, — мачеха прокашлялась. — У меня самой папа был очень холодным человеком, никогда по голове не погладит, ласкового слова не скажет. И только когда меня в шестнадцать машина сбила и он прибежал ко мне в больницу весь бледный, я поняла, что он просто не умеет выражать свои чувства… Может, я тоже не умею? Как думаешь?
Варя смотрела на Ирину, вытаращив глаза.
— Короче… Кх-хм… — мачеха вновь кашлянула и посмотрела на неё немного смущённо. — Люблю я тебя, Варь. Я не знаю, как — как дочку или подружку, и не спрашивай даже, не отвечу. Просто вот… люблю. И волнуюсь. Ты которую неделю сама не своя, я уже счёт им потеряла. Не сплю, конфеты вон есть начала. Может, поделишься?