Толмач

Каюсь, я так надолго оставила моего бедного Хуана в садике перед клиникой, где его ожидал консилиум эскулапов, советских светил-пульмонологов. Мы надели халаты, шапочки, бахилы и нас сопроводили к операционной. Хуан попросил сначала посмотреть, «он-лайн», как сейчас бы сказали, реальную операцию по удалению легкого, которую через пару дней предполагалось сделать ему самому. Мы уже хотели войти, как дверь операционной открылась, вышел санитар, в руках большой таз, а там нечто большое, кровавое, еще как будто дышащее горячей болью, но уже явно обреченное. Этот момент я помню и до сих пор, сильнейший шок от увиденного. А больше ничего. Я потеряла сознание. Меня заменили ленинградской переводчицей, а ночным поездом я вернулась в Москву.

18. Столетний юбилей вождя русской революции

Профессия гида-переводчика, безусловно, привлекательна тем, что она дает возможность встречать интересных людей, много ездить по городам и весям. Так однажды я оказалась в Ульяновске и Казани. Среди стольких путешествий, эта поездка мне очень памятна. Был канун столетнего юбилея Ленина. Весь Советский Союз лихорадило от постановлений по случаю юбилея вождя мирового пролетариата. Где только хоть раз ступала нога «кормчего», образовывались музеи, мемориалы, открывались памятники и т. д. Но даже и там, где его ноги никогда и не ступали, все равно требовалось провести торжественные мероприятия в полном соответствии с указаниями партии и правительства. Наверное, на эти мероприятия выдавались деньги из госбюджета и партийной кассы. Существенный финансовый удар, конечно, приходился на местную казну каждого города, удостоенного чести войти в историю под девизом: «Здесь был Ленин». Маленькие старческие кошельки таких городов трещали по швам. За годы до того и годы после окончания юбилейных торжеств, население там испытывало несладкие последствия этой всеобщей бурной радости по поводу того, что сто лет назад родился, проживал или учился гениальный вождь всех времен и народов. Праздновать дату должны были во всем прогрессивном мире все дружеские нам партии, страны, организации.

И вот я встречаю группу революционных профсоюзных деятелей из нескольких стран Латинской Америки. Они приехали сразу по окончанию какого-то международного конгресса в Праге специально, чтобы посетить памятные места, связанные с жизнью и деятельностью молодого Ульянова (Ленина). Парни как на подбор: высокие, красивые, сильные из Чили, Уругвая, Кубы, Мексики. Все наполнены революционным энтузиазмом, все поддерживают кубинские лозунги «Бенсеремос» (Мы победим!), «Патрия о муэрте» (Родина или смерть!). Не раз они плечом к плечу шли вместе с тысячной толпой демонстрантов в своих странах и громко выговаривали известный теперь на весь мир лозунг: «Пуэбло унидо хамас сера бенсидо!» – Единый народ никогда не будет побежден! Однако при схожести целей, их мнения относительно тактики, а иногда и стратегии борьбы расходились значительно. Известные в своих странах революционеры, они спорили как мальчишки, азартно, яростно, с утра до самого вечера, иногда до ночи. Чилийцы хотели мирного пути, и у них уже обозначился лидер – Сальвадор Альенде. У кубинцев, естественно, примером истинного революционного преобразования, кроме Хосе Марти и Фиделя Кастро, служил неистовый Че Гевара. Мексиканцы следовали заветам «друга молодежи» Троцкого. Уругвайцы хотели всего понемножку, но точно, без кровянки. Споры если не стихали, то переходили в другую область, когда в ресторане или на улицах, они встречали красивых местных девчонок. Весь политический задор трансформировался в здоровую пылкость молодых «мучачос» (ребят), готовых тут же влюбиться, объясниться, пойти на свидание, целоваться до полуночи, а может и того больше. Надо еще раз сказать, что «латинос» – это особый склад характера, особый темперамент, это внутренняя готовность к страстному чувству. И здесь уж ничего не поделаешь. И когда мы пошли на запланированный вечер в местный молодежный клуб с оркестром, с танцами, мои парни были в своей стихии, сразу завладели всеобщим вниманием, пользовались бешеным успехом. От мексиканца хотели услышать песню с припевом «ку-ку-руку, палома», от кубинца «Гуантанамеру», уругвайцу сами спели в ритме блюза наше, родное: «Мы бредем по Уругваю, ночь хоть выколи глаза, и никто кругом не знает, когда кончится гроза». Я перевела, уругваец был растроган этой песней о его родине. Чилиец, выпив немного водки, которой нас угостили в отдельной комнате с надписью: «Посторонним вход запрещен», попросил гитару и очень эмоционально спел одну из протестных баллад Виктора Хары, известного тогда на всю Латинскую Америку музыканта. А потом все уже просто отплясывали нечто, похожее на румбу, самбо, ча-ча-ча и еще что-то в том же ритме. Вечер удался на славу. Вообще все было здорово, не только в этот вечер, но и на всех встречах. Единственное, что несколько их, да и меня, озадачивало, так скудная кормежка в гостиничном ресторане. Проще говоря, вставали мы из-за стола, как бы строго следуя указаниям диетолога, несытые, с острым желанием еще чего-нибудь пожевать. А ничего не было. Через день-два такой диеты я отправилась сначала к метрдотелю, потом к шеф-повару, потом к директору ресторана. И они, каждый по очереди, честно и откровенно сказали, что на складах в городе ничего нет, а в городской казне не осталось денег на закупку продуктов. Все ушло на строительство грандиозных мраморных мемориалов: один в Ульяновске (бывший Симбирск), где родился Ленин, он там был маленький с кудрявой головой, и бегал в саночках по горке ледяной. Над домиком, где жила семья Ульяновых, выросла пирамидальная гора мрамора, стекла, хрусталя, уральских самоцветов и прочая, и прочая. Еще что-то грандиозное построили в Казани, а уж статуй и бюстов наваяли, а памятных досок навешали! Мы все это видели: нам давали по две экскурсии в день, возили и возили по всем достопримечательным местам, куда Казанский Кремль с его историей даже и не вошел. Но я как-то не сразу нашла связь между скудным питанием и юбилеем вождя. Казалось бы, должно быть все наоборот. Вот я и обратилась к работникам пище-блока, чтобы они постарались накормить братьев-революционеров из Латинской Америки. Стремясь доказать тщетность столь дерзких желаний, директор ресторана при мне стал звонить то одному, то другому начальнику продовольственных складов. Говорил он громко, специально, чтобы я слышала. Он упрашивал отпустить из запасов хотя бы вареную колбасу, если не мяса, объяснял, что у него здесь и сейчас важная делегация сторонников и друзей Фиделя Кастро. Вслед за этим я выслушиваю ответы начальников на другом конце провода. Они уже не говорят, а возмущенно орут во весь голос: полки давно пусты, и скрести по сусекам бесполезно, все уже вычищено. Иногда, не переставая орать, кто-то из них добавляет, что революционеры должны быть людьми стойкими и понимать, что социализм строится не в богатстве и изобилии, что империализм еще силен и изворотлив. Оставалось только восхищаться раскованному красноречию начальников, их подкованности в деле классовой борьбы, искренней убежденности в правильности партийного курса вообще и продовольственного снабжения, в частности. И все-таки, на утро у нас на тарелках появились долгожданные тонкие бледно-розовые кусочки вареной колбасы, а на ужин под слоем риса типа плова кто-то обнаружил пару кусков мяса типа баранины. В последний день пребывания в Казани у нас, согласно программе, состоялась встреча с товарищами из райкома комсомола и обкома партии. Было много речей, некоторые довольно длинные, где снова и снова говорилось о великой роли основателя марксизма-ленинизма, влиянии нашей революции на весь ход мировой истории и т. д. Я толмачила без напряга, поскольку в давно установленных пределах, как и весь советский народ, знала наизусть житие пролетарского вождя. Как обычно, очередная речь выступающего с трибуны, заканчивалась партийной речевкой, которую с энтузиазмом подхватывал весь зал: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить». Для доказательства тезы, выдвинутой век назад, потребовался бы независимый математический ум наподобие Пеллермана. Но таких не находилось. Гипотеза была принята без доказательств и превратилась в аксиому. Никто не совался в эту мистическую область.