Толмач

В ночь перед вылетом из Казани в Москву вся наша компания отправилась гулять к Кремлю, единственно ярко освещенному месту во всем городе, где стоит памятник великому татарскому поэту Мусе Джалилю. Выпал первый снег и продолжал идти, вызывая восторженную радость латиноамериканцев. Для многих это был первый в жизни снег, который они видели. Взрослые парни, поднаторевшие в революционных теориях и практиках, забыв на время о предстоящих битвах на своем «пылающем континенте», веселились как дети. Они ловили губами снежинки и пробовали их на вкус, хохотали, упав на скользкие плиты монумента, собирали снег в ладони, чтобы потом, незаметно подкравшись, засунуть его за воротник друга, и чтобы друг тут же подпрыгнул и закричал от неожиданного холода на шее, и сам пошел в атаку, зажав снежок в руке. Дивный вечер, незабываемый…

Спустя три года, в сентябре 1973, мои друзья чилийцы Хесус и Диего, кубинец Пачеко, входящие в отряд телохранителей президента Сальвадора Альенде, погибли при штурме правительственной резиденции дворца «Ла Монеда» во время переворота, организованного военной хунтой под командой Пиночета. Сам народный президент был убит в своем кабинете. На огромный столичный стадион были загнаны десятки тысяч сторонников Альенде и среди них – легендарный бард Виктор Хара, как всегда с гитарой в руках. Его били, пытали, сломали пальцы на руках, а потом убили, выстрелив десятки раз в изувеченное пытками тело. Об этом я узнала из газет и телерепортажей шведских журналистов, – в то время я уже находилась в Швеции. По телевизору в день военного мятежа шел прямой репортаж с места событий. В газетах печатались полные списки погибших. И я нашла среди них имена ребят, которых я сопровождала в путешествии по ленинским местам. Может быть, перед гибелью им на мгновенье вспомнился тот ноябрьский вечер в Казани, беззаботная радость, легкая, как тающая на ладони снежинка. Может быть, этот вечер вспоминал и уругваец Рубен Вильяверде, которого по возвращению на родину, за слишком радикальные выступления надолго посадили в тюрьму на острове, который издевательски назывался Исла де Флорес – Остров цветов. О его судьбе я прочитала позже в Москве в маленькой заметке «Комсомольской правды». А вот мексиканец Альберто, сделал удачную карьеру, стал профсоюзным боссом. Он мог не один раз с доброй улыбкой вспомнить поездку по ленинским местам, и себя, молодого, горячего и наивного, готового сражаться за счастье мексиканского народа как герой Панчо Вилья. Как-то много лет спустя я встретила Альберто, уже известного лидера профсоюзного движения Мексики, на одном мероприятии в Доме дружбы, но посчитала неуместным подходить и напоминать о себе. Еще один член нашей группы кубинец Хосе, тоже, наверняка, не мог забыть свою первую поездку в СССР, поскольку посещение «святых» мест, сразу повысило его личный революционный статус. Вскоре он получил направление в Москву в консульство, где и пребывал долгое время. Точно, что он не ностальгировал по поводу снега, поскольку имел полную возможность играть в снежки не менее трех месяцев в году.

19. Кубинские туристы – герои сафры

Коли зашла речь о кубинце, расскажу обещанное, то есть, почему гиды не особенно любили работать здесь, в Москве с кубинскими группами, зато обожали ездить на Кубу, сопровождая туристов и делегации из СССР. Тогда существовал некий бартерный обмен: мы поставляли кубинцам наших туристов, а они нам своих, а еще – сахар, ром, сигары (про оружие и ракеты не знаю, там были свои расчеты). В нашем отделе, как я уже говорила, для гидов заранее составлялся график работы с туристами с Острова свободы, чтобы каждый получил равное количество выходов, не смог отвертеться. При нашем искреннем, восторженном отношении к Кубе и к кубинцам вообще, конкретная работа с их туристическими группами превращалась в тяжкий труд. К тому было несколько причин. Во-первых, эти группы состояли в основном из крестьян, победителей в социалистическом соревновании по уборке сахарного тростника – сафре. Это были молодые, загорелые девушки и парни, веселые, непосредственные и, мягко говоря, мало образованные. Они обожали своего Команданте, Фиделя Кастро, верили ему беспредельно, единодушно и горячо поддерживали все его начинания. Не дрогнув, отстаивали на площадях, выслушивая многочасовые речи Лидера, страстно кричали «Бенсеремос» в заключение митингов. До приезда в Москву эти ребята никуда не выезжали за пределы своих деревень, где была простецкая хатенка, отсутствовал туалет, ванная и прочие блага цивилизации. Впервые оказавшись в европейской гостинице, они впадали в истерику (девушки) и в ярость (юноши), так как на каждом шагу им приходилось решать проблемы, далекие от точного и твердого взмаха мачете над тростником. А именно: как подняться на лифте на нужный этаж, как спускать в унитазе, как пользоваться телефоном, телевизором, а в ресторане – вилкой и ножом. Они приезжали в Москву усталые, с большим недосыпом: заслужить звание героя сафры нелегко. И ребята отсыпались здесь, в туристической поездке. Собрать их вовремя на завтрак, обед-ужин или к определенному часу в автобус на экскурсию, вечером – на дружескую встречу в заводском клубе (обязательное мероприятие в программе) и т. д., было практически невозможно. Девушки-мулатки, удивляя и забавляя прохожих, с утра и до вечера ходили в бигудях на голове. Такая была фишка, чтобы все видели: девушка себя холит и лелеет, следит за собой и рассчитывает на внимание противоположного пола. А противоположный пол, как только усаживался в автобусе, начинал раскуривать сигары. Весь день приходилось сидеть и вдыхать вместе с ними «гавану пуру» (крепкие гаванские сигары). Они не вынимали сигару изо рта, размочаливая ее до слюнявого обрубка, а потом раскочегаривали новую, возможно, позиционируя себя, как сегодня сказали бы, с любимым Команданте. Молодых борцов за урожай сахарного тростника мало интересовали художники-передвижники в Третьяковке или импрессионисты в Пушкинском. Они засыпали в автобусе под мой голос, бубнящий в микрофон второй час об истории Москвы, истории государства российского и великих достижениях зрелого социализма. Единственное место, где кубинская молодежь проявляла искренний интерес, внимание, а во взглядах сверкала мужественная слеза, был Мавзолей. Замечу, что в те времена посещение этой «пирамиды хеопса», сакрального места для советских людей, входило в программу практически всех иностранных групп, не зависимо от классовой принадлежности ее участников, мировоззрения, пусть и буржуазного, не зависимо и от вероисповедания. Нередко приходилось выстаивать очередь, чтобы попасть внутрь. Советские граждане из других городов добровольно включали в программу пребывания в Москве непременно посетить Мавзолей, отстояв очередь, посмотреть на мертвеца, который все еще был живее всех живых. Очередь начиналась чуть ли не у Боровицких ворот, шла через Александровский парк, вытекала на Красную площадь и здесь змеилась до самого входа в Мавзолей. Для иностранцев путь к цели сокращался. Старт им разрешалось начать на рубеже Исторического музея, но в пик сезона и эта привилегированная очередь могла растянуться намного дальше, тогда приходилось мелкими шажками идти с полчаса, а то и больше. Гиды в первый же сезон работы быстро усваивали опыт старших коллег: доводили группу до караула № 1, не заходили внутрь, а туристам объясняли, что их будут ждать на выходе. Смотреть на мумию не очень приятное зрелище даже один раз в жизни, хоть и впечатляющее. А десяток раз за одно лето – это уже удовольствие для мазохистов. Мы ими не были.

Определенные трудности с кубинцами возникали и во время приема пищи. Герои сафры ничуть не ценили ресторанные навороты типа котлет по-киевски, или судак по-польски. Они предпочитали простую углеводную пищу без подливок, соусов и сложных гарниров. Зарезервированные билеты в Большой театр пропадали: не находилось любителей классического балета. Были и еще проблемы, напрямую связанные с жутким дефицитом на Кубе самых простых вещей: зубных щеток, расчесок, косметики и парфюмерии, бритвенных принадлежностей, не говоря уже о кофточках-юбочках. Революционная вера молодых кубинцев в бескорыстную помощь «большого брата» – Советского Союза, была столь велика, что мы, советские гиды, не могли не подтверждать этого какими-то реальными действиями на своем микроуровне. Когда кубинские девчонки с детской непосредственностью просили попользоваться губной помадой, тушью, тенями для глаз и пр., было понятно, что обратно мы свою простенькую косметику не получим. С той же наивной беззаботностью они просили принести для них что-нибудь понарядней для предстоящей встречи с молодежью в заводском клубе. Часто и вовсе приходилось откликаться на конкретную просьбу: дать немного денег для того, чтобы они смогли купить незатейливые сувениры: значки, марки, матрешку (тогда они стоили не дорого). Короче говоря, работая с кубинскими группами, гиды, часто несли ощутимые материальные потери. Зато мы скромно, без пафоса, но вполне реально лично поддерживали, как могли, веру в интернациональную дружбу. Такое у нас было советское воспитание. Можете иронизировать по этому поводу, но что было, то было.