Толмач

Мне пришлось задержаться еще на два часа: сначала ждали людей из министерства, потом подписывали договор, потом ужинали, а потом, когда чиновники ушли, сеньор Родригес попросил меня задержаться еще немного. Он поднялся в номер и вернулся с конвертом в руках: большой набор открыток с видами Венесуэлы. Мне оставалось только поблагодарить за сувенир, подняться и направиться к выходу. Не тут-то было. Дед не просто вручил мне коллекцию, махнул ручкой на прощание и все. Нет. Он сел и стал неспешно доставать одну открытку за другой (а их было около 30-и штук) и подробно рассказывать, что на ней изображено, где находится, когда построено и т. д. Моргая сонными глазами, я реагировала на каждую цветную фотографию фразой из стандартного набора, который имеется у каждого переводчика: «Потрясающе! Великолепно! Удивительно! Не может быть! Никогда бы не подумала!». И все-таки, несмотря на усталость, некоторые открытки меня зацепили по-настоящему. Две-три с видами знаменитого, самого высокого в мире водопада (по-моему, свыше 1000 метров высотой) и конечно, красочные фотографии с портретами и жанровыми сценками местных индейцев ямомама, живущих в дебрях Ориноко и Амазонки. Но окончательно забыть о сне меня заставил рассказ Родригеса о некоем русском казаке, Анатолии, из семьи эмигрантов начала 20-ого века. Он много лет работает гидом-проводником и переводчиком в национальном парке недалеко от столицы – города Каракаса. Его очень ценят не только туристы, но и венесуэльские ученые, так как он знает сельву лучше, чем аборигены. В то время я не могла проверить эти данные или хоть что-нибудь почитать об этой удивительной истории. Сейчас, делая эти записки, я заглянула в Интернет. Действительно, был такой человек, прожил там всю жизнь, умер сравнительно недавно. Среди дремучих дебрей, есть расчищенное место и там могила, холм, на нем православный крест и надпись: Анатолий Федорович Почепцов. Чуть ниже годы жизни: 1926–1986. Семья донского казака добралась до Южной Америки, вырастила сына, который полюбил венесуэльскую сельву и здесь нашел свое счастье, свою судьбу. Что и говорить, загадочна русская душа.

Чтобы закончить венесуэльскую тему, напомню, что это – одна из пяти, шести стран Латинской Америки, которая считает Симона Боливара своим национальным героем-освободителем (имеется в виду от испанского владычества). И как в других странах, здесь много улиц, площадей, названных именем великого борца за свободу, много памятников. Но только в Боливийской республике национальная валюта названа в честь героя – «боливаром». Более того, один из президентов современной уже Венесуэлы, сократив множество нулей на национальных венесуэльских купюрах, оставил старое название, добавив слово «фуэрте» – сильный, крепкий, твердый, как хотите, переводите в контексте с соответствующим денежным знаком или с самим Боливаром. Теперь новая венесуэльская валюта так и называется «боливар фуэрте».

15. Падре Доменико. Реальность и мистика

Из Панамы туристы или вообще не приезжали, или вкраплялись в сборную от Латинской Америки. Тем удивительней была целая группа из этой страны, возглавляемая падре Доменико, которая однажды прибыла в Москву. Оказалось, что группа пожилых панамок – это прихожанки небольшой церкви на окраине столицы Панамы (столица имеет одно название со страной). Падре был итальянец, и когда-то, получив сан, был направлен с миссией за океан в далекую и непонятную страну. Там он и служил в католическом приходе к моменту приезда в Москву уже более 20 лет. Как-то он и предложил своей пастве совершить паломническую поездку в Европу по святым местам. Маршрут разрабатывал он сам. Подивитесь теперь широкому кругозору скромного католического священника, который включил православную Россию в программу паломнического тура в то время, когда ни о каком, даже минимальном сближении двух самых больших ветвей христианства, и речи не было. Его обширным познаниям в области теологии, культуры, литературы, истории стран, народов и государств приходилось изумляться каждый божий день. Признаться, не часто среди обычных иностранных туристов встречаешь эрудированного человека, не стандартного, не клишированного мнения о земных проблемах, открытого к пониманию и восприятию всего интересного, нового. Падре Доменико как раз был таким, и на наших вечерних сборах я не столько «чичеронила» («чичероне» – на итальянском означает излишне говорливого гида, экскурсовода, по имени знаменитого оратора Цицерона), сколько слушала. Бабульки мои были прелестницы. Тихие, со смиреной улыбкой, готовые восхищаться всем, даже плохо сваренными щами, предполагая, вероятно, что так и положено по рецепту типичной русской кухни. Я их не переубеждала. Совсем неожиданно оказалось, что в составе группы была и мать Мигеля, студента, обучающегося на тот момент в Москве, моего знакомого. Помните, я уже рассказывала о встрече с ним в пригородной электричке Стокгольма? Мир тесен, точно. Мать специально поехала в Москву, чтобы повидаться с сыном и попала в мою группу.

На прощанье мы с падре обменялись сувенирами. Ему очень нравилось мое незатейливое колечко из сердолика. Он как-то сказал, что это – его любимый камень, предпочитаемый так же и высшими иерархами католической церкви. Я с радостью отдала ему колечко, а он подарил мне маленький крестик. Но я тогда не была крещенной, и крестик пролежал у меня в шкатулке много лет, пока надела его, имея уже на то право. Как и положено, я не снимала цепочку, пока она сама, не известно почему, вдруг соскользнула у меня с шеи. Цепочку я сразу обнаружила: она упала на землю прямо у моих ног, а вот крестик, как ни искала, так и не нашла. Многие женщины суеверны и даже склонны к мистике. Я не исключение. Когда потерялся крестик, подаренный падре Доменико, мне сразу пришла мысль, что с ним что-то случилось. К сожалению, так оно и оказалось: падре Доменико умер. Об этом мне сказал Мигель во время нашей неожиданной встречи в Стокгольме. До конца жизни итальянский священник так и служил в маленькой приходской церкви недалеко от столицы Панамы, несмотря на неоднократные «престижные» предложения римских сановников. Не спрашивая у Мигеля дату смерти падре Доменико, я сама назвала год и месяц, уверенная, что это случилось одновременно с потерей крестика. Мигель, удивленный моей осведомленностью, подтвердил. Он сказал, что падре Доменико все прихожане помнят до сих пор. «Такого священника у них не было, да и будет ли. Уже третий сменился, а все не то».

16. Бразильская мадонна и Белла Ахмадулина

Наша испанская группа обслуживала редких туристов из Бразилии, еще более редких из Португалии. В то время португальских переводчиков в Интуристе не было, и работать с гражданами этих стран приходилось нам, испаноговорящим гидам. Оказалось, понять португальский не слишком трудно, так же как бразильцам – испанский. Да и вообще особых проблем с бразильцами не было. Они, в отличие от аргентинцев, например, не очень интересовались политическими или социально – экономическими проблемами страны Советов, не задавали каверзных вопросов и не стремились найти противоречий в рассказе гида о великих победах страны развитого социализма. Бразильцы (во всяком случае, те, с которыми мне довелось общаться), были толерантны к миру и людям. Мир и события они воспринимали, как мне показалось, не умозрительно, а скорее на чувствительном, сенсорном уровне. Поездка в Европу из Америки, само собой, связана с большими расходами (в первую очередь, затраты на авиаперелеты). Поэтому оттуда обычно приезжала публика довольно обеспеченная, если не сказать, богатая. Рискуя прослыть снобом, сознаюсь, что с иностранными туристами, теми, которые достигли определенно высокого уровня в смысле финансов и материального благополучия, работать куда легче и проще, чем с людьми малого или среднего достатка. Эти, как правило, начинают долго выяснять, почему в наших ресторанах намного дороже, чем у них, а качество питания и обслуживание намного хуже. Почему, чтобы поменять полотенце, нужно доплачивать, хотя в их туристическом ваучере было указано о ежедневной смене белья в гостинице? Почему, если они заходят в ресторан и хотят выпить кофе, их заставляют сделать полный заказ обеда (ужина)? И т. д., и т. п. Вопросы, на которые тогда ни я, и никто другой из моих коллег, не смог бы ответить быстро и внятно.