Страница 33 из 47
Части вермахта, несомненно, достигли больших успехов, форсировав Буг, Неман, Западную Двину, Березину и Днепр, 9 июля заняли Псков, а 16 июля Смоленск. Вермахту удалось расчленить армии Северо-Западного фронта, окружить западнее Минска и в основном уничтожить главные силы Западного фронта, нанести большие потери Юго-Западному фронту. Только Южный фронт сохранил большую часть своих сил. Из 170 советских дивизий, принявших участие в военных действиях, 28 оказались полностью разгромлены, а 70 лишились более чем половины личного состава и военной техники. На оккупированной территории осталось более половины запасов приграничных военных округов[217]. Среднесуточные потери РККА в приграничном сражении составили: 42 544 человека, 650 танков, 221 боевой самолет. Практически вся техника и тяжелое вооружение войск западных округов были потеряны. К 6–9 июля войска Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов потеряли 11,7 тыс. танков, 19 тыс. орудий и минометов, более 1 млн единиц стрелкового оружия[218]. Эти потери несопоставимы с потерями противника. По данным генерала Ф. Гальдера, на 13 июля в Сухопутных войсках вермахта выбыло из строя 92 120 человек, а безвозвратные потери в танках составили лишь 20 %[219].
Потеря управления войсками привела к тому, что огромная, вооруженная до зубов крупнейшая армия мира была за несколько недель разбита, разгромлена и отброшена на сотни километров от западных границ. Героические эпизоды боевых действий были исключениями на фоне катастрофического развала. За первые три недели войны весь первый стратегический эшелон, состоявший из наиболее подготовленных кадровых войск, был разгромлен. Потери Красной армии были огромными. Каждый день войны стоил 19 тыс. жизней. Потери среди генералов были также высоки. Более 50 советских генералов были взяты в плен в течение первого года войны[220], за это же время в плен попало около 3,9 млн красноармейцев и командиров[221]. К сожалению, историками до сих пор не дан ответ, пожалуй, о самой страшной правде начала войны, о судьбе 1–1,5 млн «пропавших без вести» – убитых и раненых, брошенных при паническом бегстве и не учтенных в донесениях штабов.
Авторы тоже, как и М. Солонин, считают, что летом 1941 г. поражение Красной армии было закономерным и неизбежным[222]. Как можно было так руководить Вооруженными силами страны, что они погибли в приграничных сражениях? Конечно, были очаги сопротивления, остались командиры и части, способные дать достойный отпор врагу, но прежняя Красная армия де-факто перестала существовать. Это случилось из-за серьезных просчетов, допущенных советским руководством в оценке намерений правящей верхушки нацистской Германии в отношении СССР в результате политической слепоты, а также полной неподготовленности к войне. Боязнь дать нацистам повод для войны (здесь и известное Заявление ТАСС от 16 июня 1941 года) фактически поставила Красную армию и советский народ перед внезапностью нападения. К моменту вторжения агрессора советские войска не были приведены в состояние должной боевой готовности. Превращение страны в единый боевой лагерь приходилось вести в тяжелейших условиях, когда армия отступала по 20 и более километров в сутки. Эти и другие ошибки способствовали созданию противнику решающих преимуществ долговременного действия. Внезапный переход в наступление сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами вермахта не был предусмотрен руководством РККА.
Во время приграничного сражения основные задачи в борьбе с разведывательно-подрывной деятельностью спецслужб противника приняли на себя органы военной контрразведки в условиях отступления армии, утраты управления войсками, паники, повторяющихся окружений и больших потерь в людях, технике и имуществе. Они оказали значительную помощь частям и подразделениям Красной армии при их выходе из окружения. Ввиду недостатка времени после выхода на новые рубежи к началу войны не удалось создать прочную базу для ведения агентурной работы в приграничной полосе и на сопредельной территории. А дезорганизация агентурно-осведомительной работы, нередко и неразбериха не позволяли им сосредоточиться на главных задачах. Несомненно, сказалось и то обстоятельство, что органы государственной безопасности СССР еще не обрели опыта работы в обстановке военного времени. Многие особые отделы наполнялись кадрами уже в нелегких условиях отступления, окружения немцами целых соединений и даже армий. Анализ форм и методов подрывной деятельности вражеской агентуры запаздывал, многие оперативные мероприятия били мимо цели. И тем не менее в приграничном сражении, в чрезвычайных условиях, ОО НКВД сделали все, от них зависящее, чтобы дать отпор врагу, начавшему завоевательный поход на Восток.
Для противостояния спецслужбам противника руководство НКО, НКГБ и НКВД начало разработку единой системы борьбы с подрывной деятельностью немецко-нацистских разведывательных органов. Она включала оперативные, заградительные и профилактические мероприятия. В дальнейшем эта работа была завершена УОО НКВД с учетом опыта приграничного сражения.
Выиграв приграничное сражение, противник решил не только тактические, но и стратегические задачи. Нач. Генерального штаба Сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер отметил 3 июля 1941 г. в своем дневнике: «В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена. Я считаю правильным высказывание одного пленного командира корпуса о том, что восточнее Западной Двины и Днепра мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Но уже в августе 1941 г. тот же Гальдер записал в своем военном дневнике: «Начиная войну, мы рассчитывали иметь против себя примерно 200 вражеских дивизий. Но теперь мы насчитываем их уже 300. Эти дивизии, конечно, не вооружены и не оснащены в нашем понимании этого слова, и командование ими в тактическом отношении во многом неудовлетворительно. Но они есть. И если дюжина их разбита, русский выставляет новую дюжину. Он выигрывает время благодаря тому, что находится поблизости от своих источников силы, а мы все больше от них удаляемся». Немецкие генералы так оценили итоги приграничного сражения: «Русским, тем не менее, удалось сдержать наступление немецких войск. Они не только нанесли наступающим немецким войскам потери и заставили себя уважать, но и выиграли время… им удалось отвести свои плотные боевые порядки за Случь, Верхний Буг, Днестр. Прошли первые 10 дней кампании. После 10 дней во Франции немецкие танки, разгоняя перед собой трусливых французов и англичан, прошли 800 км и стояли у берегов Атлантики…».
В России задача, поставленная перед вермахтом по плану «Барбаросса» («основные силы русских сухопутных войск, находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях посредством глубокого, быстрого выдвижения танковых клиньев…»), была выполнена уже к середине июля 1941 г. Войска Прибалтийского и Западного военных округов были разгромлены, отброшены на 350–450 км к востоку от границы, рассеяны по лесам или взяты в плен. Чуть позднее то же самое произошло и с новыми 60 дивизиями, введенными в состав Северо-Западного и Западного фронтов в период с 22 июня по 9 июля[223]. Успеху вермахта во многом способствовали умелые, продуманные действия немецких спецслужб, прежде всего абвера.
Однако победы на Востоке давалось вермахту дорогой ценой. Только за первые пять дней войны против СССР Сухопутные войска Германии потеряли больше солдат и офицеров, чем за все предыдущие кампании Второй мировой войны. 831 тыс. солдат и офицеров вермахта не «потерялись» сами собой. Каждый четвертый захватчик, перешедший в июне 1941 г. границу СССР, оказался в могиле или на больничной койке именно потому, что не вся Красная армия, не все части и соединения «мелкими группами разбрелись по лесам»[224]. Генерал Блюментрит писал: «Начальная битва в июне 1941 года впервые показала нам Красную армию, наши потери доходили до 50 %». В германскую армию начали все чаще проникать настроения обеспокоенности и тревожные рассуждения: что русского всегда приходится убивать дважды, что русских никогда никто не побеждал, что никто, проливший здесь кровь, еще не уходил из России живым. Хотя и единичными, но все же были случаи отказа немцев воевать. Например, 25 июня 1941 г. на советскую территорию перелетели на «Юнкерсе-88» четыре немецких летчика[225]. Даже у А. Гитлера появились сомнения в способности своей армии. 12 сентября 1941 г. он говорил: «Мы открыли дверь в России, не зная, что за ней находится. Абвер не справился со многими из своих задач»[226]. И через год с небольшим Гитлер как верховный главнокомандующий вермахта признал, что «он, возможно, вовсе не начал бы вторжение, если бы ему было заранее известно все то, с чем немцам пришлось столкнуться в России»[227].
217
Великая Отечественная война 1941–1945. Военно-исторические очерки. Кн. 1. С. 136.
218
87. «Гриф секретности снят». Статистическое исследование под ред. Г.Ф. Кривошеева. М., 1993. С. 402–403.
219
См.: Гальдер Ф. Военный дневник. 22.06.1941 – 24.09.1942. Пер. с нем. С. 135, 157.
220
Альберт Аксел. Герои России. 1941–1945. М., 2002. С. 29.
221
Данилов В.Д. Ставка ВГК, 1941–1945. М., 1991. С. 15.
222
Солонин М. Мозгоимение. Фальшивая история Великой войны. С. 10.
223
92. «Гриф секретности снят». Статистическое исследование под ред. Г.Ф. Кривошеева. М., 1993. С. 402.
224
Солонин М. 23 июня «день М». С. 434.
225
Вечерняя Москва. 1941, 8 сентября.
226
Конкуренция и рынок. Июнь 2014 г. С. 85.
227
Cianos Diplomatic Papers. London. 1948. P. 16.