Страница 35 из 45
— Армстронг, Коллинз, — тяжело выдохнув и прикусив нижнюю губу, бывший капитан продолжил лишь через минуту, вспомнив последние два имени: — Олдрин, Королев…
— Назовите температуру кипения воды?
Выражение лица, интонация голоса, взгляд — Леви следил за врачом, пытаясь понять его следующий шаг, перебирая все возможное варианты, однако тот был для него не читаем.
— Сто градусов.
— Назовите страну вашего места жительства?
— Французская республика.
— Какую форму имеет мяч?
— Круглую. — Наконец, бывший капитан кое-что вспомнил: — Я однажды проходил этот формат тестирования, когда меня отбирали в разведку.
— Прекрасно! — отвлекся врач: — Сколько месяцев в году?
— Двенадцать.
Тьерсен продолжать ставить пометки, и, благодаря своим быстрым ответам, Аккерман плавно переходил к следующему субтесту. К сожалению, методику он не вспомнил, а на некоторые вопросы отвечал по наитию. Некоторые вопросы повторялись раз за разом, а обследование растянулось на пару часов.
По итогу — недовольного Аккермана отвели в общую комнату.
— Что, псих, не вышел на свободу? — с садистическим удовольствием раздался за спиной голос оскорбленного ранее Генри.
— Не твое дело. — Обернувшись, Леви пришлось приподнять голову, так как собеседник обладал достаточно высоким ростом.
— А, по-моему, это дело как раз для ублюдка, коим ты меня вчера и назвал, придурок!
Генри толкнул Аккермана в плечо, вынуждая того ответить, но бывший капитан лишь стиснул зубы, терпя оскорбление. Мельком он заметил, как в комнате градус напряжения возрос до максимума; взгляды всех пациентов были прикованы к ним.
Толчок, уже сильнее.
Генри ухмыляется, чувствуя мнимое превосходство. Что-то говорит, однако злость, что вскипает в бывшем капитане, уже затмевает его сознание, поэтому не разобрать. Со времен жизни в гетто никто не смел касаться его, а уж, тем более, тыкать!
— Так и будешь молчать, неженка?! Ты, наверное, из тех парней, что у девок под каблуком ходят? Ну, где ж твоя юбка теперь?
Следующий рывок стал для Генри последним в этот вечер. Упоминание супруги Аккермана не могло остаться бесследным.
Леви давно ждал возможности, когда бы он смог выпустить накопившийся пар. Он был разозлен, но не настолько, чтобы за один удар выбить дух из инженера. В какой-то момент Леви показалось, что ему становится легче от вида багровеющего лица Генри и следов крови на его кулаках.
Но лишь на мгновение…
Внезапно подскочили санитары и принялись разнимать заключенных, разводя их по разным углам. Медсестра побежала наверх — очевидно — доложить о случившемся.
Аккермана затолкали в палату, положив на койку вниз животом, освобождая доступ к спине. Введя препарат, санитары что-то хмыкнули, но Леви первое время не мог понять, да и вообще разобрать речь. Спустя несколько минут он смог перевернуться, смотря, как белый потолок становится рыхлым, точно облака.
Но стоило перевести взгляд направо, как бывший капитан замечает непонятные очертания вдали комнаты. Аккерман теряет дар речи, пока она стоит в самом углу, притаившись.
—Здравствуй, Леви. — Увидев его испуганные глаза, Ева поспешила предупредить: — Прошу, не кричи!
Она прошлась по палате, придирчиво осматривая обстановку, словно мысленно отмечала критерии удобства.
— Тебя же здесь нет?! — оправившись от шока, наконец, смог спросить Аккерман.
Наконец, она посмотрела на него. Ее синие глаза не выражали ничего, кроме сожаления.
Леви обреченно выдохнул, подмечая, что, похоже, это место окончательно свело его с ума. Даже под наркотиками, которые он принимал какое-то время, чтобы облегчить боль в ноге, он не видел ни призраков, ни других людей.
Что это?!
Может, его сознание решило поиздеваться и вызвало ее образ? А может, оно решило облегчить страдания его души и показать зрительную галлюцинацию того, кто был ему дорог?
Ева закивала в ответ.
— Как думаешь, почему ты меня видишь? — спросила Адерли, снова переводя взгляд на пустые стены.
— Я, что, действительно болен?!
— Нет, но скоро это случиться.
— Что ты имеешь в виду? Что… Что ты такое?
— Я — всего лишь то, что ты хочешь увидеть вновь. Меня здесь нет, но то, что тебе вкололи, помогает твоему сознанию столь четко по памяти воспроизвести мой образ.
— Так ты — галлюцинация?
— Мне приятней называть себя частью тебя. Лучшей частью тебя. Твоей совестью.
— Ты точно не Ева — она знала, что совести у меня нет…
— Ошибаешься. Здравомыслие и совесть вели тебя все это время, пока ты не стал слушать свои эмоции, забыв все, чему тебя учили…
Еванджелина оперлась о стену, не сводя глаз с Аккермана, а позже став рассматривать кончики своих босых ног, которые ощущали легкий сквозняк.
— Я соскучился.
Девушка вновь посмотрела на единственного находившегося в комнате пациента.
Скользящий, оценивающий и замечающий каждую мелочь в образе Аккермана взгляд впитывал визуальную информацию, стараясь быстрее сформулировать первые выводы, предположить «как и чем» жил молодой человек после длительного расставания.
— Почему ты так долго не приходила ко мне? — снова разрывая тишину, спросил Леви.
Его голос не выражал радостной интонации, даже если он действительно испытывал ее. Это не было связано с его привычной скрытностью, оставшейся после длительной службы в армии. Причина была в ином…
— Потому что ты болен и тебе назначено серьезное лечение.
Смотря на свою спасительницу или же губительницу — он никогда не мог решить, кем она приходилась для него больше, Леви все же наслаждался ее появлением в палате, не сводя с нее взгляда ни на секунду.
Казалось, она совсем не изменилась с их последней встречи. Темные волосы, собранные в пучок на затылке с парой выбившихся прядей, немного красной помады на губах, и то же темно-синее платье, в котором она была при их последней встрече. Мужчина обожал, когда женщина была в нем, ведь именно он подарил ей эту вещь.
Спустя столько лет после их первого знакомства, она сидела перед ним, придя проведать, а он ловил себя на мысли, что она единственная, с кем бы он хотел состариться. Весьма милые и инфантильные мечты для бывшего военного. Вот только мирная старость не могла входить в планы этих людей.
— Опять твои отговорки…
— Нет, Леви, у тебя действительно есть проблемы. — Перебила его спасительница или губительница. — Лучше принимай лекарства, как назначили врачи, а не как тебе вздумается.
— Пообещай, что тогда будешь заходить чаще? — невозмутимо попросил он, лелея надежду на положительный ответ где-то глубоко в душе.
— Обещаю.
Это было ложью, сладкой ложью, которую он хотел услышать, но не хотел этого принимать.
Только выбор в его положении не большой.
Девушка пересела с края кровати ближе к бывшему капитану, развернув газету-ежедневник, которую разрешили взять с собой в палату пациента врачи, и принялась зачитывать вслух. Аккерман взял ее свободную левую руку, легонько сжимая, боясь, что девушка заберет ее из его хватки, не дав ему успеть насладиться прелестью женской кожи.
От скуки он успел изучить каждый сантиметр этого помещения без единого окна. Оно напоминало ему старую добрую, если уместно использовать этот эпитет, допросную, в которой он долгое время работал, пока служил в рядах французской армии. Только здесь света было гораздо больше. Еще, что постоянно не давало сосредоточиться на воспоминаниях о былом — воздух. Запах медикаментов пропитал его настолько, что казалось, он всю сознательную жизнь вдыхал смесь из спиртов и настоев трав.
Война была давно окончена, настал долгожданный мир, но зачитанные новости не радовали. Громкие заголовки, расхваливающие новые планы по поднятию великой державы «с колен», сочиненные доблестными патриотично-настроенными журналистами многообещающе твердили, что скоро все будет хорошо. Каждый человек будет вести достойную жизнь, рабочих мест станет больше, процесс получения образования станет проще и будут выплачиваться увеличенные льготы.