Страница 34 из 45
— Генри, расскажите подробнее о произошедшем инциденте между вами и вашей женой на прошлой неделе? — выбрав следующего ответчика, Тьерсен просматривал его папку, параллельно следя за нитью разговора.
— Я вернулся с работы раньше обычного. Знаете… Как в анекдотах: жена меня не ждала так рано, поэтому в свое удовольствие мяла простыни… С… — несомненно, почетному инженеру было тяжело смириться с подобным позором, с которым смешали его доброе имя. — С моим родным братом, черт возьми! Я помню, что выволок этого предателя голышом, а потом вернулся к этой…
— Что же было дальше? — видя, как Генри задыхается от переполняющих его эмоций, врач побуждал заключенного продолжить свой рассказ.
— Я помню лишь то, что соседи оттащили меня от нее, а потом приехала машина скорой помощи, чтобы забрать еще живую Эллен.
— Вы считаете это нормальной поведенческой реакцией?
— Нет, конечно, нет, я должен был сдержаться. Но…
— Предательство — это всегда больно, я могу вас понять. Однако всегда нужно оставаться человеком. Так почему вы истязали свою любимую женщину?
— Она была очень красивой, я видел провожающие взгляды мужчин за ней и всегда сгорал от ревности. Сначала она не давала повода — была скромной и послушной, но всегда говорила, что я очень ревнив и не справедлив по отношению к ней. Она хотела расстаться со мной, говоря, что устала от моего недоверия, но я убедил ее, что этого больше не повториться…
— Как вы думаете, как следовало поступить?
— Не знаю. Я не могу понять причину, почему она это сделала: я хорошо зарабатывал и…
— Да ты ей кислород перекрыл своими комплексами! — Не выдержав этой обыденной, как мир, истории, перебил его Аккерман: — Мужчина — должен быть мужчиной, а не уязвленным мальчишкой.
— Что? — удивился Генри, не ожидая, что кто-то влезет в его рассказ.
— Сам как думаешь, почему ты постоянно ревновал ее? — разжевывая очевидные для бывшего капитана истины, Леви продолжил: — Отвечу так — потому что мамочка забила на тебя, и ей намного больше нравилось трахаться с отчимом, а не смотреть на твой кружочек с палочками, который ты называл «солнышком».
— Ч-чего? — искренне удивился инженер, продолжая сжимать кулаки от наступающего приступа ярости.
— Месье Аккерман, поясните вашу мысль. — Попросил Тьерсен к удивлению Леви, так как он думал, что врач остановит его.
— Я к тому, что вся его дикая, как у дворовой псины, ревность возникла тогда, когда единственная важная женщина в его жизни, т.е. мать — предпочла скакать верхом на отчиме, а не уделять время ребенку от первого брака. Генри, ты же рос с отчимом?
— Да, и что с того? Причем здесь моя мать и моя жена?! — как слепец вопросил заключенный.
— Предала-то тебя мамка, обиделся ты. И на нее и на всех женщин заодно. И вымещаешь на них свою нездоровую ревность и злобу.
— Да что ты обо мне знаешь, козел! Не смей поливать грязью мою мать — она прекрасная женщина, она воспитала…
— Садистического ублюдка, да, браво ей! — успевает произнести бывший капитан.
Генри тут же срывается с места и нападает на Аккермана. Остальные заключенные бросились в рассыпную, но их тут же остановили два санитара. Другие двое принялись оттаскивать разъяренного инженера от бывшего капитана. Тьерсен пролистывал другую папку, чей картон был, как метка, другого цвета.
Генри стараются увести как можно скорее, пока тот продолжает выкрикивать оскорбления в адрес Аккермана. Прибывших возвращают на свои места.
Врач спокойно продолжает изучение дела.
— Почему вы меня не остановили? — решает узнать Леви.
— Хотелось проверить, насколько вы хороши — великолепная теория, достойная капитана в отставке! — закрывая папку, ответил врач.
— Нечего тут хвалить. Это было весьма очевидно.
— Послушать человека пять-семь минут, понаблюдать за ним, отмечая каждое движение тела и при этом правильно читая, может только профессионал. — Сделав, наконец, первый интонационный акцент на слове «правильно», Тьерсен продолжил: — С таким же успехом вы должны были понять, для чего предназначена общая беседа. Теперь я делаю вывод, что с вами смогу оптимально закончить освидетельствование сугубо на личных встречах. Благодарю, что не тратили мое время.
Хмыкнув и начав корить себя за не сдержанный колкий язык, из-за которого он сам усложнил себе жизнь, более Аккерман в беседу не включался.
За ночь Генри не успокоился. Утром он смерил Аккермана взглядом, полным желания отомстить за вчерашний позор. Завтрак прошел напряженно, за столом все молчали, но Леви не пугала эта гнетущая атмосфера.
Этим утром повар постарался на славу: гречку можно было поедать даже с неким удовольствием. Крупа была идеально сварена и подсолена, а кусочек масла добавлял порции «домашней» теплоты.
По звонку все встали из-за стола и, построившись, направились в общий зал. Играла классическая музыка, кто-то дополнял ее своими разговорами на темы спорта и истории Франции. Как понял бывший капитан — в прошлом эти трое работали преподавателями этого предмета в учебных заведениях.
Прибывшие, как и вчера, расположились на софе. Медсестра и санитар подошли к студенту, заставив его покинуть компанию заключенных. На его насиженное место сел ремесленник, который до этого ютился на неудобном подлокотнике.
Генри все это время был в противоположном углу общей комнаты, уставившийся в одну точку. Этот мужчина, которому по внешнему виду было немного за тридцать, уже имел на половину поседевшие волосы и глубокие морщины на лбу и переносице. Казалось, что даже успокоительные, которые продолжали действовать, не могли снять напряжение, которое годами не покидает его тело.
Студента по имени Жак не было примерно сорок минут. Все это время Аккерман наблюдал за жизнью за пределами этих безумных стен — прохожие в теплых одеждах следовали то друг за другом, то падали на середине пути, то отсутствовали вовсе.
— Кто из вас месье Леви Аккерман? — огласила медсестра.
Молча Леви встает и, поравнявшись с санитаром и медсестрой, понимает, что сейчас продолжит разговор с Тьерсеном. Пройдя мимо холла с регистрацией, он краем глаза успевает заметить, как женщина, что встречала их, делает пометки в личном деле Жака, а на входе уже ожидает конвой.
Неужели скоро все окончится?
Поднявшись на второй этаж, Аккермана заводят в четвертый кабинет справа — таблички на двери не было. Первой зашла медсестра, огласив фамилию и имя прибывшего, затем зашел первый санитар, заключенный и второй санитар.
Сотрудники психиатрической клиники кратко рассказали об условиях их беседы с врачом, пока Тьерсен был занят бумагами и не обращал на них внимания, будто он продолжал оставаться в кабинете один. Заняв кресло напротив стола психиатра, Аккерман, наконец, решил начать первым их диалог:
— Добрый день, доктор Тьерсен.
— Добрый день, месье Аккерман. Располагайтесь удобнее, у нас будет долгий разговор… — задумчиво проговорил врач, отложив медицинские бланки.
— Хм, а на студента вы потратили лишь две третьих часа… — позволил уточнить бывший капитан.
— А вы внимательны! — ухмыльнулся врач, однако его голос по-прежнему был монотонным. — Он — психически здоровый человек, мне более не потребовалось времени для консультации. — Ответил Тьерсен, пренебрегая правилами и оглашая результат освидетельствования своему новому пациенту.
— А я — нет? — задал встречный вопрос Аккерман.
— А вы — слишком хитры и хорошо обучены. — Подготовив новый лист и проверив ручку на уголке листа, темноволосый мужчина уверенно взглянул на Леви: — Вы готовы?
— Да. — Коротко ответил Аккерман.
— Назовите четырех космонавтов побывавших в космосе после Юрия Гагарина?
— Что?! — не ожидая подобного вопроса, который совершенно ничего общего не имею к нему, к его делу и вообще к психиатрии возмутился Леви.
— Ответьте на вопрос, месье. От вас более ничего не требуется.
Аккерман смерил врача недовольным взглядом, пытаясь понять логику проведения обследования, но начинал вспоминать заветные фамилии, играя по правилам Тьерсена.