Страница 97 из 223
- Как вам угодно, - сухо поклонился он, поднявшись со своего места. - Я пришел с моими людьми только предупредить вас и, может быть, преступление... Но если вам угодно быть убитым, в таком случае извините. Люди мои спрятаны будут на лестнице, и мы, во всяком случае, успеем захватить, кого нам надобно... хоть, может быть, и несколько поздно... Извините, что потревожил вас. Прощайте.
Тон, которым были произнесены эти слова, и присутствие домового дворника в прихожей рассеяли несколько сомнения Морденки.
- Нет, уж коли пришли, так останьтесь, - проворчал он глухим своим голосом, в раздумчивом волнении шагая по комнате и не выпуская из руки ключей.
- В таком случае, - предложил надзиратель, - позвольте уж ввести моих людей и разместить их, как следует. Одного мы спрячем в кухне, а другого в этой комнате.
Он указал на спальню.
Морденко с тоскливою недоверчивостью подумал с минуту.
- Вводите, пожалуй! - махнул он рукою.
Люди были впущены в квартиру и спрятаны. Кухарке отдано приказание впустить немедленно и беспрекословно каждого, кто бы ни постучался в дверь.
- Я знаю... я знаю, что меня нынче убить хотят... Я все знаю! - ворчал Морденко, измеряя шагами от угла до угла пространство своей приемной комнаты.
- А, это очень любопытно, - подхватил надзиратель. - Через кого же вы это знаете?
- Через кого?
Остановка посреди комнаты и долгий испытующий взгляд.
- Через ясновиденье, государь мой... Мне ясновиденье было такое... Я знаю даже, кто и злоумышленники.
- А кто же, вы полагаете? - спросил собеседник, уже сильно начинавший сомневаться, не с помешанным ли имеет он дело.
- Я не полагаю, а удостоверяю! - подчеркнул старик безапелляционным образом.
- Ну, так сообщите; интересно знать.
- Извольте, милостивый государь. Это - она, кухарка, Христина, - указал он на кухню, произнося свои слова таинственным шепотом, - она и приемный сын мой, называющийся Иваном Вересовым - в актерах живет, стало быть, прямой блудник и безнравственник... Они уж давно сговорившись - убить меня, продолжал он, расхаживая в сильной ажитации, - мне сегодня всю ночь такое ясновиденье было, что сын большой топор точит, а она зелье в котле варила. Допросите ее, какое она зелье варила? Непременно допросите!
- Да ведь это только одно ясновиденье, - заметил надзиратель.
- Ну, да, ясновиденье! Потому-то, значит, она и взаправду варила, что мне царь небесный этакое ясновиденье послал!
- Ну, на сей раз - извините - оно обмануло вас: ни кухарка, ни сын ваш не участвуют здесь. Это мне положительно известно.
- Нет, участвуют! Уж это я знаю, и вы меня не разуверите!.. Положительно... Да, положительно только один господь бог и может знать что-либо; а мне сам господь бог это в ясновиденьи открыл - так уж тут никакие мудрования меня не разуверят!.. Незаконнорожденный сын мой давно уже на меня умысел держит; я вот потому хочу начальство упросить, - чтобы его лучше на Амур сослали... Разве мне это легко?.. Как вы полагаете, - легко ли мне все это? Мне - старику... отцу, одинокому?.. Легко, я вас спрашиваю? остановился он, сложа на груди руки, перед своим собеседником, и старческий голос его дрогнул, а на сухих и тусклых глазах вдруг просочились откуда-то тощие слезы.
Но прошла минута, он замолчал - только еще суровее, с сосредоточенным видом стал ходить по комнате своими медленными и тяжелыми шагами.
Несколько времени длилось полнейшее молчание, один только маятник стучал да Морденко ходил. Сырость и холод этой квартиры порядком-таки стали пронимать квартального.
- Однако, у вас тово... холодновато... Нельзя ли затопить? - попросил он, поеживаясь и растирая руки.
Морденко при этой неожиданной просьбе искоса взглянул на него, как бы на своего личного врага.
- Затопить нельзя... вчера топлено, - сухо возразил он, - а вот чаю не угодно ли? У меня настой хороший - из целебных трав...
- Нет, этого не хочу, - отказался квартальный, - а нет ли у вас эдак тово... насчет бы водочки?
Старик встрепенулся и так поглядел вокруг себя, словно бы услыхал что-нибудь очень оскорбительное для нравственности и даже кощунственное.
- Боже меня упаси! - отрицательно замотал он головой. - Никогда не пью и в доме не держу... В водке есть блуд и соблазн. Я плоть и дух свой постом и молитвой питаю, так уж какая тут водка!
Квартальный полюбопытствовал оглядеть Морденкину квартиру, что старику не больно-то нравилось; однако нечего делать - пошел за ним с фонарем. "Кстати, - подозрительно думалось ему, - огляжу хорошенько, не хапнул ли чего в спальне тот-то... спрятанный?"
Они вошли в эту комнату. Там особое внимание посетителя обратило на себя висевшее на стене довольно странное расписание:
Понедельник - Картофель.
Вторник - Овсянка.
Среда (день постный) - Хлеб и квас.
Четверток - Капуста кислая.
Пяток (день постный) - Хлеб и квас.
Суббота - Крупа гречневая.
Воскресенье - Суп молочный и крупа ячневая.
- Что это у вас за таблица? - осведомился квартальный.
Морденко немножко замялся и закашлялся.
- Гм... это... гм... э... обиходное расписание стола моего, - объяснил он, - в какие дни какую пищу вкушать надлежит... Я во всем люблю регулярность - поэтому у меня и распределено.
- Но неужели же этим можно быть сытым? - изумился надзиратель, поедавший ежедневно весьма почтенное количество разных жирных снедей нашей российской кухни.
- Кто, подобно мне, дни свои в посте и молитве проводит, - с глубоким и серьезным смирением заметил старик, - тот и об этой пище забудет... Ибо он насыщен уже тем, что духом своим с творцом беседует.
- А это что за комната у вас под замками и печатями?
Вопрос шел о кладовой.
- Это... гм... гм... Это моя молельня, - поморщился Морденко. - Туда я от сует мирских уединяюсь и дни свои в духовном созерцании провождаю... Там мне господь бог и ясновидения посылает.
"Врешь, старый хрыч, там-то, надо быть, у тебя раки-то и зимуют!" усомнился про себя выпускной сокол.
Старая стенная кукушка, маятник которой, словно старик на костылях, спотыкаясь, отбивал секунды, захрипела и прокуковала шесть. Старый попугай в своей клетке захрипел точно таким же образом, и тоже начал куковать. Надзиратель не выдержал и расхохотался. Морденко очень обиделся.