Страница 93 из 223
* Прекрасно (жарг.).
** Скверно (жарг.).
*** Портмоне (жарг.).
- Нелады, барин! - озабоченно отозвался блаженный. - Бабки, стало быть, финажками* так в ем и набиты? Умен, бестия: боится, чтоб не сворочили, при себе содержит... Нешто бы на шарап** взять? - предложил он после минутного раздумья.
______________
* Ассигнациями (жарг.).
** Приступом, на ура (жарг.).
- Не дело, сват, городишь, - заметил на это благоразумный Викулыч. - С шарапом недолго и облопаться да за буграми сгореть*. Лучше пообождать да попридержаться - по-тиху, по-сладку выследить зверя, а там - и пользуйся.
______________
* Попасться да в Сибири пропасть (жарг.).
- А не лучше ль бы поживее? приткнуть* чем ни попало - и баста!.. У меня фомка востер!.. - похвалился Гречка.
______________
* Убить (жарг.).
- Лады! - согласился блаженный. - По крайности дело потише обойдется, и расправа короче.
При этих словах Иван Иванович Зеленьков, догадавшийся, в чем заключается смысл последнего предложения Гречки, невольно вздрогнул и изменился в лице.
- Слаба! - прищурясь глазом, кивнул на него блаженный, сразу заметивший эту внезапную бледность. - Что ж, брате мой, это уж не дело! По-нашему взялся за гуж, не говори, что не дюж, товарищества не рушь и от дела не отступай.
- Правильно! - подтвердил Гречка. - Думали варганить так, а выходит эдак; стало быть, божья воля такая, чтоб быть тому делу, и как есть ты наш товарищ, так с обчеством соглашайся.
- Да что тут долго толковать! - перебил блаженный. - Именем господним благослови, отче, хорошее дело вершать, - лиходеев вниз по матушке спущать! - отнесся он к Викулычу, подставляя как бы под благословение свою руку.
Пров медленно поднялся с места и отрицательно покачал головою.
- Нет, судари мои! - сказал он решительно. - На экое дело нет вам моего благословения: это уж уголовщиной называется - дело мокрое, смертоубийство есть.
- Да ведь мы все ему же как бы получше, поспособнее хотим, оправдывался рыжий, - потому, ежели обокрасть его, все равно с тоски повесится, руку на себя наложит; без капиталу ему - ровно, что не жить.
- А мы ему же в облегчение, - поддакнул Фомушка, - от великого греха душу его стариковскую слободим, да еще мученический венец прияти сподобим; по крайности, кончина праведная.
- Уж быть тебе, кощуну эдакому, быть кончену Кирюшкиной кобыле*, попомни мое слово! - постучал пальцем о край стола Викулыч. - И благодарности мне своей не несите: не надо мне, не хочу я с крови благодарность принимать; и не знаю я вас совсем, и про дело ваше не слышал, советов я вам не давал никаких - слышите?
______________
* Инструмент, на котором наказывали плетьми (жарг.).
- Это - как вашей милости угодно будет, мы и втроем повершим, а за вами уж будем благонадежны, не прозвоните, коли ничего не знаете - это верно! сказал Гречка, запирая двери за ушедшим Викулычем.
- Как же вершать-то станем? Кто да кто? - совещался Фомушка, относясь к обоим сотоварищам.
- Я и один покончу, дело нетрудное, - вызвался Гречка. - Барахтаться, чай, не будет, потому - стар человек.
- Да ведь впервой, поди-ка?
- Что ж, что впервой? Когда ж нибудь привыкать-то надо! Авось граблюха* не дрогнет...
______________
* Рука (жарг.).
- Так надо бы поскорей, не по тяжелой почте, а со штафетой бы отправить.
- Чего тут проклажаться, - послезавтра утром раненько, часов эдак в шесть, и порешу.
- А чем полагаешь решить-то? - полюбопытствовал блаженный.
- На храпок. Взять его за горлец да дослать штуку под душец, чтобы он, значит, не кричал "к покрову!" Голову на рукомойник* - самое вольготное будет, - завершил Гречка, очень выразительно махнув себя поперек горла указательным пальцем.
______________
* Зарезать (жарг.).
XI
ФИГА
Условились так, что Гречка один отправится на дело, покончит кухарку и старика, заберет все наличные деньги и все драгоценности, которые могут быть удобно запрятаны за голенища и в карманы; мехов же и тому подобного "крупного товару" забирать не станет, чтобы не возбудить в ком-либо разных подозрений, и с награбленным добром явится в Сухаревку, в известную уже непроходную отдельную комнату, где его будут поджидать Фомушка с Зеленьковым и где, при замкнутых дверях, произойдет полюбовный дележ. Сговорившись таким образом, товарищи расстались.
Два человека уходили из Сухаревки в совершенно противоположном настроении духа и мысли.
"Коево черта я стану делиться? Из-за чего? - размышлял Гречка, направляясь в ночлежные Вяземского дома. - Один дело работать стану, один, пожалуй, миноги жрать, а с ними делись!.. Нет, брат, дудки! Шалишь, кума, в Саксонии не бывала. С большим капиталом от судей праведных отделаемся, - как не отделаться нашему брату? иным же удается; а ежели и нет, так по крайности знаешь, что за себя варганил, за себя и конфуз принимаешь... все же так обидно... Коли клево сойдет - латы зададим: ты прощай, значит, распрекрасная матерь Рассея. Морген-фри, нос утри! А вы, ребята теплые, сидите в Сухаревке - дожидайтесь! - так вот сейчас я к вам взял да и пришел! Как же!" - и Гречка, махнув рукою, очень выразительно свистнул.
А Иван Иванович сильно волновался и беспокоился. Убить человека - не то, что обокрасть... Стало быть, очень опасное дело, если сам патриарх возмутился и от благодарности даже отказался... А кнут? А Сибирь? Ивана Ивановича колотила нервная дрожь: в каждом проходящем сзади его человеке он подозревал погоню; думалось ему, что их подслушали и теперь догоняют, схватывают, тащат в тюрьму, - и он ускорял шаги, торопясь поскорее убраться от мест, близких к Сенной площади, стараясь незаметнее затереться в уличной толпе, а сам поминутно все оглядывался, ежился и вздрагивал каждый раз, когда опережавший прохожий невзначай задевал его рукавом или локтем. Для бодрости он зашел в кабачок и порядочно выпил; но бодрость к нему не возвращалась. В страшнейшей ажитации, словно бы преступление уже было совершено, закутался он с головой в одеяло и чутко прислушивался к каждому звуку на дворе, к случайному шлепанью чьих-то шагов, к стуку соседних дверей - и все ждал, что его сейчас арестуют. Охотно соглашаясь принять пассивное участие в воровстве, он ужасался мысли об убийстве.