Страница 140 из 223
- Ну, молодец, Тараска, - говорит барин, - на тебе отпускную, ступай, воруй себе на волю.
Так вот Тараска оттоле и благодушествует.
* * *
- Важная сказка! - одобряют арестанты. - Только эта уж больно занятная: никак не заснешь с нею, а ты смурлычь другую, про Ваньку-горюна; по крайности, поучительная, ну, и... сон поскорее одолеет.
Кузьма Облаков снова встряхнулся, снова откашлялся, вздохнул и начал.
VI
ВАНЬКА-ГОРЮН, ГОРЕ-ГОРЬКАЯ ГОЛОВА
В некотором огромном и могучием царстве жил парешок-мужичок. А жил он уж более ста лет назад. И был он бобыль, такой бедный, такой бедный, каких и теперь очень много. И звали его Ванькой-горюном и горе-горькой головой, а хозяйства у него - всего-навсего - одна лошаденка да одна тележонка. Промышлял он извозом, жимши близко города, из коива купцы ездили по базарам в разные села торговать. Возил Ванька-горюн одного скареда седого и знал, что у него казна куды богатая водилась! И казну ту скаред всегда при себе, на теле содержал.
Любил Ванька-горюн одну девку на селе, а она ему: "Не пойду замуж за бедного, пойду за богачея. Накопи казны, да добра всякого, тогда и повенчаемся".
Повез однажды горюн своего скареда на ярмонку. Дорога шла лесом - верст с десяток, если не боле. И вдруг пришла ему благая фантазия - убить старика. Дрожь берет Ваньку - страшно. А дьявол шепчет в левое ухо: "Убей да убей - у него казна богатая; а и Парашка - девка красивая". Призадумался Ванька. "Что ж, - думает, ведь скаред куды стар да древен, скоро помрет - на что ему деньги? а я человек молодой, мне они попригоднее будут". А дух добра, ангел божий, шепчет в правое ухо: "Грех, Ванька-горюн, великий грех! человекоубицей наречешься! Анафема - проклятье тебе будет и от людей и от бога!" А дьявол-то шепчет: "Убей да убей, ты парень молодой, жизнь-то еще большая, грех замолить успеешь, в монахи на старости можешь пойти! А от людей - бедности не ждать почета; любовь - и та за бедность не любит!" - "И то правда!" - думает Ванька. Соскочил он с облучка, ровно бы в облегченье лошадке, и идет себе сзади телеги, кнутом цветы лазоревы постегивает. А старик сидят да дремлет. "Валяй! - подтолкнул дьявол, - не то проснется сейчас!" Скочил Ванька на задок и набросил петлю старику на шею. На темную пошел, значит. А петля из кнута у него приготовлена была. Лес зашумел, старик захрапел, а воронье-то, воронье-то закаркало - сила! не приведи ты, господи, страсть какая! Тут зараз к старику и курносая* подкатила. Схватил Ванька теплый труп, бросил его на дорогу и два раза нарочито переехал телегой поперек старика. Потом обратно вскинул его на телегу и ну шарить под сибиркой да под сорочкой! Нащупал гайтан**, на гайтане крест крещеный да шмель золоченый висит. Его-то Ваньке и надо! Оборвал этта гайтанчик-то, да как развернул - батюшки-светы! - радужные, пестрые красные, синие, золото чистое, серебро звонкое - так все это и посыпалось на шмеля!
______________
* Смерть.
** Тесьма для нательного креста.
Дрожит, трясется убийца проклятый, а везет свою жертву в город. Объявил. "Уснул, - говорит, - дорогой, да и упал с передка под колеса". Глянул на Ваньку исправник и позвал в кабинет свой. Не много и не мало они там поговоримши, выходят оттудова вместе. "Поезжай себе, мужичок, с богом домой, - говорит исправник, - а дня через два я тебе вызов дам". Только призывал ли его либо нет - и по сей день неизвестно.
Зажил Ванька на славу. Праздник был на Ванькином селе, девки хороводы водили. Гуляет и Ванька-горюн; сам гуляет, а сам Параньке на ухо шепчет: "Приходи ужотко на задворки, к старому дубу". - "Приду, беспременно".
Вот стала, этто, теметь. Устали парни, уморились девки, - разошлись себе, кто по домам, кто по кабакам, а кто и по горохам да по старым овинам...
Стоит древний дуб, словно великан какой, стоит да сучьями по ветру качает - ни дать ни взять как будто руками сам с собой о чем рассуждает.
А под дубом - Иван-горюн, горе-горькая голова, с Параней распрескрасной.
- Пойдешь, что ли, за меня?
- Не пойду я, девка, за бедного, пойду за богачея. Накопи казны да добра всякого, тогда и повенчаемся.
И показал ей тут Ванька-горюн казну свою богатую, преступлением добытую. Пристала: "Скажи, душа, не утай, откуда взял экую кучу?" Крепился Ванька, крепко крепился, - однако облапила девка, лаской всю правду подноготную выведала. А выведамши, сама говорит Ивану:
- Потоль не пойду за тебя, поколь на могилу купца не сходишь и всю ночь до зари не промолишься, и тем прощения себе от бога и от убиенного выпросишь.
Согласился горюн, горе-горькая голова, и пошел в город на кладбище. Ночь - ни зги божьей не видать. Спотыкнулся об могилу об свежую. В могиле жертва, над жертвою - крест нов тесов деревянный поставлен. Дрожь проняла убийцу окаянного. С трепетом стал Иван на коленки и молится. Сам молится, а сам шепчет:
- Прости ты меня, жертва бедная, кровь неповинная, что я тебя убительски убил!
Как сказал он это - земляной бугор на могиле оселся.
- Отпусти ты мне грех анафемский! Я затем к тебе пришел помолиться, чтобы душу свою облегчить. Прости ты меня, жертва, потому и убийце даже зла за гробом не помнят.
Как сказал он это - черкнула по небу молнья, грянул гром, и крест на могиле качнулся.
Не земля стоном стонет, не ветер воем воет - то гудит из могилы голос:
"Кровь за кровь, голову за голову! Через пятьдесят лет ты будешь наказан, со всем родом и потомством твоим!"
И тут сделалось землетрясение. Горемыка ничком лежит на могиле без всякого чувствия, а как пришел в себя - утро красное настало. И пошла горе-горькая голова домой, а что головушка думала, то знает только мысль тайная.
Женился Ванька на Параше. А стали звать уж не Ванькой-горюном, горе-горькой головой, а Иван-свет-Иванычем. Соседи и начальство - всякое уважение и великатность ему показывают, на житье его завидуют. Всего-то у Иван-свет-Иваныча вволю: дом - не дом, хоромы - не хоромы; сам в лисьей шубе купецкой щеголяет, и жена в парче да в атласе. Ну, и дети чередом пошли славные ребята, просто загляденье. Патриархом в семье, головой-мудрилой на миру стал Иван-свет-Иванович. Не житье ему, а масленица. Держит он, между прочим, двор постоялый.