Страница 126 из 223
На другой день в холодной, нетопленой квартире сидела Маша на подоконнике, не обращая внимания на то, что от окна дуло чувствительным холодом. Перед нею стояла горничная девушка, которая одна не покидала ее в это время.
- Прости меня, Дуня, - сказала она, протянув ей руки, - я виновата пред тобою... Мне, право, совестно...
- Ой, полноте, Марья Петровна, чтой-то вы, чем это вы виноваты предо мною-то? - перебила несколько удивленная девушка.
- Да как же, за два месяца вот жалованье не заплатила.
- Ну, так что ж, коли нет? откуда ж взять? надо так судить по человечеству. На нет и суда нет. Ведь я тоже чувствую; а вам об этом и беспокоиться нечего.
- Нет, Дуня, все же так нельзя... Это ведь заработанное... Вот у меня осталось тут пять рублей - мне теперь ничего не нужно; возьми их.
- Что вы, сударыня! Господь с вами!.. Я всегда найду про себя копейку: город, слава те господи, не клином сошелся.
- Не клином... Нет, Дуня, клином, да еще каким клином-то! - с грустным одушевлением покачала Маша головою. - Я-то вот вчера и сегодня ходила работы искать, в шести магазинах была - и нигде ничего! В одном - просто отказывают, в другом - говорят, что все уже полно - зайти через неделю предлагают, в третьем - спрашивают, у кого училась да где работала; от известных, вишь ты, принимают только; а в одном - так и вспомнить-то гадко! - оскорблений наглоталась... Француженка содержит; узнала меня: "Что это, - говорит, - из содержанок да в швейки? Мало разве своего дела?.." Э, да и говорить-то не стоит! - с горечью махнула Маша рукою. - А ты воображаешь еще, - "не клином сошелся"!
- У меня два места есть, - сообщила Дуня, - выбирай хоть любое: одно к полковнице на Остров: я еще прежде жила у ей - хорошая очень полковница. Пять рублей в месяц, горячее со стола да фунт кофию отсыпного; а другое место выходит в Коломну, к чиновнице...
- Ах, знаешь ли, Дуня! - радостно перебила ее Маша - и по лицу ее стало заметно, что какая-то внезапная, светлая мысль озарила ее голову, - знаешь что? Тебе ведь не два же места разом брать - дай мне какое-нибудь!.. Порекомендуй меня: скажи там, что знаешь одну девушку... Я пойду!
Дуня пришла в изумление.
- Чтой-то вы, Марья Петровна, - заговорила она, - ну, разве можно вам в услужение идти? Ни с чем даже не сообразно!
- Отчего же нельзя?
- Да ведь это только нашей сестре впору, а вам-то и дело оно совсем непривычное, да и... неприлично даже.
- Пустяки, привыкну!.. А неприличного - что же тут неприличного? На содержаньи приличней, что ли? Нет, ей-богу, Дуня, рекомендуй меня! Сходи сегодня же; чем скорей, тем лучше. Я уж порешила.
Маше стало как-то светлей и легче на душе: она увидела, что не все еще хорошее потеряно для нее в жизни, что еще есть честный исход, есть труд - и мирное затишье снизошло в ее душу. О князе и своей недавней жизни старалась она не думать, потому что при каждом мимолетном воспоминании начинало болезненно ныть ее сердце, словно разбереженная рана.
К вечеру того же дня был приведен извозчик, и на его неуклюжие дрожки уложила Дуня скромный и досольно тощий чемоданчик, тюфяк, ущедренный от себя управляющим взамен прежнего роскошно-эластичного, да подушку своей бывшей госпожи, которая, с узелком в руках, отправилась пешком, вслед за извозчиком, в Коломну, к Сухарному мосту, где ожидало ее место. Дуня выговорила ей у хозяйки-чиновницы четыре рубля в месяц жалованья "с горячим", и теперь отправилась вместе, для окончательного устройства ее в новом и непривычном еще положении.
- Ну, господи, благослови! на новую жизнь да на добрую дорогу! перекрестилась Маша, выходя за ворота богатого дома, где оставляла столько горечи, любви, воспоминаний - светлых, заманчивых, и столько тяжелого разочарования...
XXVIII
У ДОРОТА С КАМЕЛИЯМИ
Теперь мы попросим читателя вернуться несколько назад к тому самому вечеру, когда князь Шадурский уехал от Маши, объявив, что отправляется на пикник к Берте. Прежде чем катить к Дороту, он завернул домой, чтобы послать за тройкой, и на столе у себя нашел небольшое письмо с городской почты:
"Сегодня, в час ночи, вас ждут в маскараде. Черное домино, в волосах белая живая камелия.
Маска".
"Мистификация или нет? - подумал Шадурский, вглядываясь в почерк. Рука женская, но неизвестно - чья. Во всяком случае, это интересно. Поеду! решил он и заблаговременно оделся в надлежащую для маскарадов форму. - А пока, убить до часу время - к Берте".
* * *
У каждой почти из наших известных камелий бывают в жизни весьма сильные критические моменты, которые проходят и опять возвращаются, чуть не периодически.
Какая-нибудь Клеманс или Берта пользуется покровительством какого-нибудь златорогого барана. Шкура и шерсть этого барана служат для нее в некотором роде руном язоновым, и потому Берта сорит себе деньгами напропалую, кидает их зря, туда и сюда, направо и налево, и справедливо думает, что колхидское дно неисчерпаемо и создано, дабы удовлетворять каждому минутному ее капризу и взбалмошной прихоти. Но вдруг какими-нибудь судьбами златоносный источник иссякает: либо Язон находит Медею, либо руно подверглось чересчур уж неумеренной стрижке - и вот бедный цветок без запаху остается без всякой поливки: Берта сидит на бобах.
Хорошо, если вместо златорогого барана подвернется на выручку златорогий бык либо златохвостый боров, - Берта спасена и снова сорит себе деньгами.
Но если не наклевывается ни одно из подходящих животных - положение Берты через несколько времени становится критическим до трагизма. Эти промежутки от одного покровителя до другого суть ее смутное время, период междуцарствия, со всеми его горестями и неудобствами. Берта в унынии - Берта в безденежьи, Берта лишается своего кредита. В прихожей ее с самого раннего утра появляются неприятные ей личности: магазинщицы, модистки, каретники, комми из всевозможных лавок, кредиторы, которые во дни сытные любезно открывали ей карманы, а во дни глада нелюбезно предъявляют ей заемные письма. И весь этот тяжкий люд назойливо ползет со счетами, с требованием уплаты. Берта атакована, Берта в осадном положении и, ради требований своего избалованного желудка, обыкновенно весьма прожорливого, принуждена закладывать алчным заимодавцам свои кружева, брильянты, серебро и все эти petits riens*, которых в квартире любой камелии находится всегда вдесятеро более, чем самых обыденно необходимых вещей. Берта наконец в отчаянии, на нее представлено несколько векселей - ей грозит даровое помещение, со столом, освещением и отоплением, в 1-й роте Измайловского полка, в знаменитом Hotel de Tarasoff, где для вящего почета стоит форменная будка и к будке приставлен гвардейский часовой с ружьем. Что тут делать Берте? Как ей извернуться?